Не хватает слов

Алтан приезжает домой ближе к ночи, тихо закрывает за собой дверь в комнату и падает на кровать с обессиленным стоном. Нет, эта — больше никогда. Девчонка хоть и была вполне симпатичная, характером сносная, но он ощущал себя настолько «не в своей тарелке», что вариант «сбежать со свидания через окно в уборной, переведя ей денег за ужин на карту» с каждой минутой становился все более и более адекватным в понимании Дагбаева. Когда всплеск его максимализма после поездки в Бурятию (откуда его, как нашкодившего котенка, вывезли за шкирку) утих, жизнь словно потеряла все краски. Она и до этого была не слишком-то красивой и яркой — все было противной, отвратительной сублимацией и желанием доказать, что под волю деда он не прогнется. А сейчас… Алтан потерял всякое желание «шкодить» дальше, и даже лже-счастье жизнь его покидало. Вполне безобидный вариант, который мог бы помочь справиться с апатией, напавшей на него, была любовь. Романтика, свидания, объятия и поцелуи. Хотя бы влюбленность. Дагбаев и до этого замечал, что некоторые дамы поглядывают на него с обожанием, но был настолько занят своими восстаниями против Баатара, что отложил всю романтику на потом. «Потом» было понятием довольно растяжимым, но его время пришло даже раньше, чем Алтан планировал. Он начал обращать внимание на людей вокруг. Жаль, но в «людей вокруг» также входил деревянный солдат деда. На его имя Алтан каждый, абсолютно каждый раз кривился. Вадим. Нет. Вадим, Вадик — звучит как-то по-домашнему, мило и приторно. А на деле — машина для убийств. Со временем он, может, и начинал раскрываться с другой стороны, зарабатывая себе еще и статус местного Казанова, но роботом-убийцей, пугающим до дрожи, быть не перестал. Вадим шутит свои бредовые шутки, как будто имеет на это право, бесит своей ухмылкой и зубочисткой между губами. Алтан на нее засматривается, но спросить, зачем тот ее грызет, не решается. Есть вероятность напороться на очередной сарказм, приправленный странной издевкой. Сидя в одной машине с Драконом, наедине с ним, Алтан чувствует, словно что-то на него давит. Возможно, еще свежи воспоминания о той кровавой бойне в доме у бабушки. А возможно, его крыша и так держится на последних гвоздях, готовая сорваться уже без особой причины. Он удивляет сам себя, когда через время понимает, что страха не чувствует. Самоанализ продолжать не хочет, копания в себе еще никогда не приводили к чему-то хорошему. Думает о том, что раз даже дед доверяет Вадиму, значит он точно профессионал в своем деле. И не предаст. Тогда рядом с ним Алтану бояться нечего. Страх исчезает. А дрожь в руках, так резко появляющаяся рядом с Драконом, никуда уходить не собирается. Дагбаев чувствует себя так, словно теряет контроль над собственным телом. Ощущается отвратительно. А еще Вадим нагло усмехается каждый раз, когда Алтан смывается вечерами. Сложить два и два не сложно, и Вадик не маленький мальчик, чтобы не понять, с какой целью он наряжается. И хоть он молчит, в свою ухмылку вкладывает столько, что от эмоций, по большей части негативных, Дагбаев просто готов взорваться. А со временем привыкает. И более того — никак не пытается скрыть то, что идет на свидание. Пусть этот дуболом смеется, сколько его душе угодно. Иногда есть ощущение, что Вадим все понимает. Понимает, что девушка уже не первая, и даже не пятая. Словно чувствует, что Алтан, как прокаженный, ходит от одной до другой в попытках найти что-то, на что отзовется его сердце. Сердце отзывается — но пока что только негативно. Найти ту, с которой можно будет спокойно находиться хотя бы пару часов в одном помещении, уже было бы успехом. Когда Алтан дома, Дракон вечно путается где-то под ногами. До скрипа зубов это бесит, и он запирается в своей комнате, хотя через время кажется, словно и туда проник резкий запах одеколона, смешанного с кровью, и пятна его аляпистой татуировки на груди и плечах. А в момент, когда в голове оформляется первая цельная мысль, Дагбаев кидает в стену какую-то китайскую фарфоровую вазу, не заботясь о том, что потом его точно так же выкинет дед — любитель складировать дома всякую чертовщину ценой в целое состояние. То, что он думает о Вадиме, уже поражение. Уже показатель того, что он всюду. Алтану до дрожи противно об этом думать и до нее же страшно. Второе поражение настигает его столь же внезапно, как и первое. Дракон вновь защищает его, почти как тогда, у бабушки. Только теперь по-другому. Он впервые касается. Быстро хватает Дагбаева за плечо и заводит себе за спину, пихая в машину. Даже не догадываясь о том, что ноги у «Золотейшества», коим Вад его окрестил, подкашиваются не от страха быть убитым, а от ужаса, накатившего от реакции собственного тела на чужое прикосновение. Это… странно. Страшно. Противно. Отвратительно. Глупо. Алтан может сколько угодно подбирать синонимы, но хуже или лучше от этого ситуация не становится. Он совсем немного думает о том, что его хотели убить. Больше — о том, что после такого странного открытия ему самому уже хочется себя убить. На свидания он ходит еще чаще. Вадим продолжает пускать ему в спину смешки, непонятно что означающие, а у Алтана едва ли не пар из ноздрей клубится от злости. На себя, на Вадика, на весь мир. На собственное непонимание того, что происходит. Он не изолирован от внешнего мира, знает о том, что люди могут предпочитать и свой пол тоже. Это не новость. Алтан примерно понимает, что такое любовь, понимает, что по-настоящему управлять ею еще никому не удавалось. Любить можно кого угодно, верно ведь? Без самоанализа уже никуда, теперь не оправдаться и не сбежать. Ему бы не помешала помощь специалиста, да вот беднягу потом в асфальт закатают. Алтану не жалко, да вот проблем у него столько, что одним сеансом не отделаться, а столько психологов во всем Китае не сыщешь, чтобы использовать их, как расходный материал. Это — его боязнь спонтанных прикосновений. Перед тем, как коснуться, его всегда предупреждают. А здесь — что-то новое, неожиданное, пошатнувшее спокойствие. Теория кажется вполне правдоподобной, и Алтану удается отмазываться ей перед самим собой, пока он не выходит из своей комнаты и не натыкается на Вадима, идущего из кабинета Баатара. Впервые за последние три дня. Будучи изолированным от объекта размышлений, было легче. Можно было напридумывать себе…всякого. Лишь бы отмыться от позора. А сейчас, когда стоишь напротив него, несмело заглядывая в глаза, единственное, чего хочется — не умереть на месте. Вадик как-то по-новому глазеет на Дагбаева, как будто уже все прочитал по глазам, пылающим безнадежностью, и от этого взгляда Алтан позорно убегает, едва ли не путаясь в собственных ногах. А ведь всегда думал, что умеет контролировать себя. Привычная реальность рассыпается в пух и прах, и это явно не то, к чему он был готов. Алтан не понимает, кого в этом винить — себя или его. Был ли Дагбаев виноват в том, что так безвозвратно вляпался? Был ли виноват в том, что жил в той среде, в которой и думать не мог о таком? Был ли Вадик виноват в том, как действовал на Алтана? Он анализировал ситуацию так много и часто, что мозг готов был взорваться от переизбытка новой информации и страшных умозаключений. Ну, геем он не был, ведь так? Пришлось вспомнить свои бурные восемнадцать и первый секс с девушкой. Он же тогда не испытал никаких сложностей? Был же возбужден? Значит его возбуждают девушки. Вадим…маленький нюанс. Существование бисексуалов в своей голове Алтан на данном этапе яро отрицал. Возможно, стоило отстраниться. На некоторое время забыть об этой ситуации. Чтобы затем вновь взглянуть на нее, уже под совершенно другим углом. И это было бы хорошим вариантом, если бы все вокруг не превратилось в море из бесчисленного количества триггеров, о Вадиме напоминающих. Когда впервые остался наедине с дедом после осознания, думал, что умрет прямо здесь и сейчас. В голове набатом выстукивало глупое «он все знает», и Алтан, каждый раз устало закрывая глаза, ждал. Что сейчас Баатар окажется уже у него за спиной. Тело обожжет болью от удара трости. Он знал, если дед узнает, о чем думает Алтан, глядя на того, кто приставлен к нему охранять, своей тростью хребет ему переломает и по кусочкам через рот вытащит. Заставит сожалеть о собственном жалком существовании, не говоря уже о странных чувствах к Дракону. Выйдя из дедовского кабинета живым и невредимым, несколько минут Дагбаев пялится в стену абсолютно безжизненным, бесцветным взглядом. Думая о том, что в этот раз ему повезло. В следующий такого не будет. В следующий раз дед обязательно узнает обо всем позоре, что самой яркой мыслью хранится в голове у Алтана, и тогда ему точно не жить. Это позор, это поражение, это эпический проёб, яма, в которую он катится и падает с третьей космической скоростью. Пытаясь не натолкнуться на Вадима в коридорах особняка, Алтан мчится в сторону своей комнаты, чувствуя, как щеки пылают от одной только мысли о нем. Он заталкивает себя в ванную комнату, сползает, словно сдувшийся воздушный шарик, по стене в душевой кабине, оглушает себя ледяными струями воды. Алтан медленно сгорает, шаг за шагом, и ничего с этим поделать не может. Ему невыносимо плохо, тело ломит, а по щекам катятся не то слезы, не то капли воды, уже кажущейся кипятком. Вадик ведет себя так, словно не замечает. Словно в его жизни ничего не меняется, и он совершенно не чувствует, как чужая жизнь рядом с ним с каждым днем рушится. Из-за него, только из-за него! Алтан больше не может не винить его. Почему он такой.? Хочется обозвать, но на ум приходят лишь самые лестные эпитеты. Хотя в данной ситуации они тоже подходят. Почему он такой красивый? Почему такой сексуальный, невероятный, притягивающий к себе, словно магнит? Почему? Он, наверное, и вправду не замечает. Может, не впервые? Может, привык? Алтан долго может мучать себя различными мыслями, но факт в том, что он даже не знает, есть ли у него хоть какой-то шанс. Хотя бы теоретический. Хотя бы шанс того, что Вадим хоть немного поймет его, не станет отправлять на верную смерть, раскрывая его секрет. Дракон — сплошное олицетворение слова «загадка». Его не понять. Алтану бы карту, он не привык работать наугад. Если только на секунду представить, что они могли бы иметь отношения… Дагбаев запрещает себе об этом думать, но мысли так и рвутся — сами, необузданные и буйные. Настоящие отношения. Пропитанные чувствами, любовью. С нежными, совсем не «рабочими» касаниями, поцелуями. Его убивают мысли о том, что для Дракона это все — работа. Алтану интересно — каков Вадим вне всего этого? Может ли он быть аккуратным, любящим? Конечно может, говорит сам себе, он ведь такой же человек. Мысль какая-то излишне оптимистичная, но Алтан не верит в то, что он и вправду такой бессердечный. Он кажется сам себе таким жалким. Наблюдает издалека, не решаясь больше даже заговорить, как будто это не он здесь хозяйский внук, и моментально исчезает, стоит Вадиму повернуть голову примерно в ту сторону, откуда смотрит за ним Алтан. Он бьет кулаками стены, мучает себя ледяным душем и запрещает даже думать об объекте всех своих желаний. Он разочаровывает семью — а точнее то, что от нее осталось. Тошнит от мысли о том, что такую его особенность не перенесла бы даже мама. Не говоря уже о Баатаре или Юмжит. Потому что теперь он — пятно на репутации Дагбаевых. Был им с самого рождения, просто блеклым и незаметным. А теперь — он точно прокаженный, проклятый. Ему и хочется, и колется, и все-все-все вместе взятое. Как только представляет себе, что сейчас, сейчас он возьмет лицо Вадима в свои руки и поцелует, так, как всегда хотел, вкладывая все свои чувства, дрожит. От предвкушения и животного страха. Отвращения к самому себе. На секунду забывает о своем положении, обо всех принципах — и боже, как ему хорошо. Ему хочется заменить зубочистку своими губами, ощутить это хоть раз. А затем — накатывает реальность. В реальности все сыро и серо. В реальности он — мужчина, настоящий мужчина, наследник своего рода. В реальности он влюблен в того, кто, кажется, никогда не отнесется к нему серьезно. Алтан закрывает рот рукой и скатывается по закрытой двери своей комнаты, замирая в беззвучном крике. Он задерживает взгляд на Вадиме с каждым разом все дольше и дольше. Плавно обводит взглядом его лицо, нос с горбинкой и высокие скулы, непонятного цвета глаза. Скользит взглядом по телу, скрытому бордовой майкой. Глядя на его мышцы, перекатывающиеся под одеждой, Алтан чувствует, что рот его моментально наполняется слюной. Это жалко. Неправильно. Глупо. Так, что аж плакать хочется. Но так хорошо, красиво и в общем-то невероятно, что оторвать глаз не получается. Алтану и думать не хочется о том, что это все охренеть как нечестно. Вадим в порядке. Вадима не колышет. Вадим не любит. Вадим не чувствует себя неправильным, выродком собственной семьи. Алтану не хочется злиться, но он злится, и ярость захлестывает его целиком, не позволяя вынырнуть. Он сгорает от стыда и от обиды. Не может дышать, глядя на него. И со временем это начинает казаться плюсом. Лучше уж не дышать, чем больше никогда его не видеть. Лучше не мучаться в принципе. Дагбаев открывает дверь своей комнаты и натыкается на идущего по коридору Дракона. Захлестывает очередной прилив злости. Ну что он здесь опять делает? У него что, дома своего нет, думает Алтан. А руки-то дрожат, не в силах даже дверь перед его лицом захлопнуть. Он позволяет Вадику осторожно втолкнуть себя в комнату, чувствуя, как теряет контроль над собой. В чужих руках сбивается дыхание, он замирает в непонимании. А Вадим, кажется, ничего объяснять не планирует. Только с тяжелым вздохом склоняется к нему и осторожно целует в висок, почти целомудренно скользя руками по телу. Это…невероятно. Прямо как в мечтах — Алтана трясет от переизбытка эмоций. Он не может сделать ничего в ответ, в голове стоит какой-то невидимый блок — но всю ласку он принимает едва ли не со слезами на глазах, невербально говоря «Да, да! Не останавливайся, прошу!». Он понимает, что это не страшно. Это не противно. Это — приятно жжет в груди, распирает грудную клетку, заставляет утонуть в нежности. Это — любовь. Где-то на задворках сознания появляется мысль о том, что в любой момент это может увидеть дед, и тело его на секунду деревенеет. Но большая теплая ладонь Вадима так приятно проезжается по его бедру, слегка сжимая кончиками пальцев, что Алтан только пропускает один случайный вздох, звучащий громче остальных. Вадим, видя положительную реакцию, наконец касается губ Алтана. И здесь уже все его перегородки летят к чертям, разрываясь в клочья. Он целует в ответ, даже не стараясь подстроиться под чужой темп, так, словно его сейчас отстранят, не дав расчувствовать все в полной мере. Ему не верится, что это и вправду происходит. Но его целуют так потрясающе, и сердце так бешено стучит, едва ли не выскакивая из ребер, что это все не может быть неправдой. Вадим, обнимая, тяжело дышит ему на ухо. Алтан осознает. Когда не хотят, так не дышат. Когда не испытывают ничего, так не целуют. Осознание это повторно прошибает его с ног до головы, и в этот момент он чувствует себя счастливейшим человеком на планете.