Олений дракон

      — Кто только её не, мой лорд, — не задумываясь ответил Деймон.       Привычка. С такой матерью на брань обижаться грех — как справедливо заметил прямолинейный Мейкар, шанс оказаться истиной у брани был слишком высок. Но не сейчас, не сейчас — сложно совокупиться с прахом в вычурной урне... хотя, наверное, желающие находились.       В их семье находились желающие на любое странное извращение — взять хотя бы любовь Лори к Гарту и Гарину...       — Родную мать не почитает, истый язычник, — заскрипел старик.       Вот ещё загадка не хуже Право-Левого: как чресла Лилли исторгли такое унылище. Может, жена сходила на сторону? Но к кому? Скуп старикашка был, как Тирелл, зануден — как Флорент, а о чужих врождённых грехах с такой охотой рассуждали, пожалуй что, только Тарли.       Должно быть, леди сходила на вечеринку к Гарту — недоставало только чего-нибудь от Лори.       — Дай мне поговорить с этим человеком, — неожиданно коротко и хмуро велел Станнис (а Станнис ли?) Баратеон. — Наедине.       Старика ожидаемо чуть пополам не порвало.       — Изгоняешь меня ради какого-то межевика-лиснийца? Где твои манеры, внук? Разве так тебя воспитывали?       А вот и наследственность Лори приплыла. Как есть, жена Лилли на вечеринку к Гарту ходила.       Лорд Станнис не обратил на возмущение деда ни малейшего внимания — или сделал вид, что не обратил. Опустившись на одно колено, он ухватил за руку носившегося подле мальчонку лет четырех и притянул его к себе.       — Ренли, — вкрадчиво сказал он. — Помнишь, дедушка обещал показать тебе свой меч? Настоящий большой меч, которым он сражался на Ступенях?       Мальчонка радостно закивал.       — Хочешь пойти и посмотреть на него прямо сейчас?       Старик спал с лица, но было поздно.       — Деда, меч! — радостно заверещал Ренли, подбегая к старику. — Деда, меч, меч, деда, деда, меч, меч, меч!       Старику ничего не оставалось, кроме как, сурово зыркнув на внука, убраться восвояси. Дождавшись, пока вслед за ним уберутся и стражники, лорд Станнис запер за ними дверь, очень узнаваемым жестом скрестил руки на груди и не менее узнаваемым взглядом уставился на Деймона.       — Идиот, я надеюсь, что ты глюк. Только тебя мне во сне и недоставало.       — Повтори, — потребовал Деймон, потому что надежда — самое страшное зло на этом свете, и она уже схватила его сердце в когти.       — Ты идиот, и я надеюсь, что ещё и глюк, — послушно повторил дорогой, ненаглядный братишка Эйгор тем своим мерзким голосом, которым любил говорить гадости старшим в подростковые буйные годы.       — Не надейся, — слёзы таки навернулись на глаза, ну что за пакость! Пришлось утереться прямо рукавом — украсть платок, в отличие от приличного дублета, было негде. — Это я, собственной идиотской персоной, явился мучать тебя фактом своего существования. Почему ты... — Деймон провёл рукой вокруг, — Станнис?       — Кабы я ещё это знал, — буркнул Эйгор. И прибавил ещё пару выражений, долженствовавших отразить всю меру его незнания — Деймон и не думал, что соскучился по этой чудесной, приреченски-ройнарской брани!       Он снова смахнул слёзы — вот ведь дрянь такая, лезут на глаза и лезут — и вспомнил, что надо задать самый важный в мире вопрос:       — Ты-то как, выжил? А Ханна? А дети?       Эйгор в первые мгновения надеялся, что все-таки ошибся — мало ли, бывают очень похожие друг на друга люди — но нет. Деймон Блэкфайр, своей собственной идиотской персоной заявился в его сон и самым идиотским образом распускал сопли, как будто они полсотни лет не виделись, а не расстались буквально накануне.       И задавал не менее идиотские вопросы.       — Ты о том, что Дейрон меня не прибил? Нет, хотя у него руки чесались, по глазам видел. Лори бы точно не стал себе в таком отказывать, — пожал плечами он. — А Ханна с детьми в Девичьем спит, что ей сделается?       И он бы сходил к ним сегодня, но тетка Дейна бдила.       Идиот же перестал реветь, уставился на него, как баран на новые ворота — ну, или как сам Эйгор на очередную валирийскую поэму — и потрясенно покачал головой.       — Ты... — проговорил он. — Ты что же... ничего не помнишь?       — А что, что-то должен? — насторожился Эйгор.       Идиот снова покачал головой и как-то тяжело оперся на стол.       — Что вообще ты помнишь? — спросил он после небольшой паузы. Выглядел он при этом так... потерянно, да именно — так что Эйгор даже подкалывать его не стал.       — Как с Айронвудами махались помню. И как мирились, — вот это он предпочел бы забыть. Все, все, мать его, было напрасно... надо было сровнять с песком сраный замок козотраха Гарина, а его самого прикопать в руинах, а не отдавать ему в жены принцессу крови. Уж на что мать не любила Блэквудов и то сказала — мол, были бы живы леди Мисси и старик Бенджикот, они бы не позволили так опозорить Мию. — Как меня в рыцари посвятили и как мы с Дейроном тогда посрались... до сих пор остановиться не можем, с полгода уж прошло.       Если хорошо подумать, Дейрон объективно был прав: отрекаться от семейного имени и герба в обиду на то, что тебя назвали упертым огнедышащим ослом — не признак взрослого человека. Но Эйгор помнил и то, почему его так назвали. и правоту Дейрона — хоть объективную, хоть какую — признавать отказывался. Хотя ее признавали все остальные — сьер Джонас прямо на акколаде долбоебом припечатал, а мать дня три разговаривать отказывалась. В этом они с Дейроном были потрясающе единодушны, хотя обычно действовали друг на друга как красные тряпки на ройнарских тельцов.       — И... больше ничего?       — Больше ничего, — мотнул головой Эйгор.       — Вот как. Везёт тебе.       Как хорошо — забыть про всё и вернуться в свои семнадцать, когда в их жизни всё было так легко, а Ханна и дети мирно спали в Девичьем Склепе и не думали увидеть войну, эвакуацию и бегство к морю по неспокойным водам осеннего Мандера...       — А знаешь, через шесть лет после этого нас втянули-таки в восстание, — сказал он лёгким, немного слишком лёгким тоном. — Теперь я, выходит, не на два года — на девять лет тебя постарше буду...       — Совсем старик, — не то серьёзно, не то в насмешку ответил Эйгор. — Постой, в восстание? В какое восстание, против кого? Хайтауэры, что ли?       Конечно. В их семнадцать (и девятнадцать) восстанием бредил Старомест — им в сердце стучал пепел сожжённого септона Лютора, а задницы горели неугасимым зелёным пламенем давно проигранной войны. Их кандидатом был Эйгор, конечно — потомок Эймонда, зачатый в условно-законном третьем браке венценосной свиньи, объявленный наследником едва после рождения... но грандиозные, как сама Башня, планы наткнулись на огнедышащего мула и его упрямство и развалились.       — О нет, ты что! Этих ты так послал, что они, должно быть, по сю пору идут и не дойдут никак. Нет, не поверишь, это был Болл. Ему надоело грезить о плаще и он решил его завоевать — моими руками.       — А я вписался? За тебя?!       — Тебя вписали.       Любовь и верность, и четверо детей, зачатых чужой жене — но в семнадцать Эйгор был отцом одной лишь Каллы и любви там ещё не было, одно желание, присущее подросткам. Ни к чему ему знать это будущее — что в нём, кроме пустой печали и сожалений о небывшем?       — Как это?       — Ну вот меня сьер Квентин просто похитил. Вообрази: какая-то скотина напела брату, будто я — нет, ты вообрази! Примеряю корону втихаря! Он присылает ко мне Гвейна, мол, допроси как следует. Ну, Гвейн и допросил... — даже вспомнить было приятно про тот допрос.       С пристрастием и связыванием.       — Тьфу, — ожидаемо ответил Эйгор.       Его любимый, неимоверно предсказуемый братишка: пара сальных намёков на подробности интимной жизни — и он соскочит с темы быстрее, чем коза ускачет от Гарина. Вот и сейчас он прекратил допытываться, а как это его вписали, и перешёл к материям конкретным и менее опасным:       — И что, я помер, что ли?       — Не знаю, — честно ответил Деймон. — Кто-то застрелил Эми, — он сглотнул, уж больно живо в глазах стояло, как сын... как сына... — Эми, я кинулся к нему... и превратился в ежа из стрел, и Эни, он тоже был рядом... — кажется, он окончательно расклеивался, надо бодрее как-то, не надо плакать. — Эми и Эни, Эйгор, они-то зачем, за что их?!       — Не знаю, — честно ответил Эйгор. — Не помню. Или... ебаное пекло, я запутался.       Он был уверен, что спит и видит сон. Но во снах не являются постаревшие и прибитые горем братья-идиоты и не рассказывают всратое — про мятеж, по убийство близнецов, которых Эйгор буквально пару часов назад проводил вместе с их матерью спать. Про Квентина, который из-за так и не доставшегося белого плаща сбрендил настолько, что решил развязать войну.       Точно ли это был сон? Или Эйгор тоже умер в свои семнадцать, как Деймон — в двадцать шесть? Но если он умер в семнадцать, то как шесть лет спустя вписался, да еще и против воли, в какой-то бредовый мятеж?       Голова уже слышимо трещала по швам от всех этих вопросов, и Эйгор решил отвлечься на что-то другое. Что-то более существенное и рациональное.       — Ты видел, кто это сделал? — спросил он. — Понятно, что он сдох... давно, — если допустить, что это все-таки не сон и они оба попали в будущее, то с убийства Деймона прошло почти сто лет. — Но хоть на могилу уебища поссать.       О том, кто мог приказать убить самого Деймона, Эйгор догадывался — Лори. Если они таки подняли мятеж против Дейрона, то Лори, должно быть, здорово взбесился. К тому же он полжизни ненавидел Деймона, по разным причинам, начиная от Черного Пламени и прочих знаков внимания, оказываемых покойным папашей после того самого турнира, и заканчивая Корбреем. Из-за Корбрея сильнее всего, пожалуй.       Но близнецы?       Кому и зачем понадобилось убивать двух мальчишек еще младше Эйгора, тем более, что их, как сыновей претендента на трон, можно было преспокойно взять в плен?       И кстати...       — А как они вообще оказались в бою? Ты разве не отослал их с Ханной?       — Нет. Ты же знаешь... нет, не знаешь, они же для тебя совсем малые ещё... но Эми и Эни много общались с тобой, ты себя вот мог бы запихать на корабль к мамке под юбку? — Деймон сердито нахмурился.       Рассердился на самого себя. Если бы он был упрямее, если бы схватил обоих за шкирку, не слушая нытья... если бы да кабы — то на Бриндене росли его грибы, он бы их курил и со звёздами говорил.       — Их дед Джонас пас, — продолжил он уже спокойнее. Заставил себя отойти в сторону, смотреть на всё, как на картинки в любимой книжке. — А потом мы с Мейкаром договорились... Лори, он опять опаздывал, сам понимаешь...       — Ну бля, это же Лори. Если где битва — без пизды, он опоздает. Значит, договорились? Так зачем стреляли тогда?       — Мы договорились на Божий Суд. Я против Корбрея... — и снова нестихшая обида кольнула грудь. — Нет, ты подумай, у него, значит, как допросы с пристрастием — так почему бы нет, а как пойти за любимым в бой — так клятвы и белый плащ!       — Допросы с пристрастием? Какие допросы?!       — Не важно. Это личное, тебе не интересно... Главное — я победил, спешился, приказал Бивню отнести Гвейна до мейстера... и тут стрела откуда-то с гряды... под Тамблтоном, знаешь, там такое место... карту бы мне сейчас! Неважно. Главное — стрела куда-то под ключицу, и Эми падает. А он стоял со знаменем, с радужным. Безопаснее некуда, я думал. Идиот.       — Идиот, — согласился Эйгор. — Хуже, чем идиот.       Спорить с ним не хотелось — да и прав он был, кругом ведь прав.       — Ладно, так. Значит, ты где-то тут, — Эйгор привычно расчистил стол одним движением, сбросив наземь несколько перчаток и птичих колпаков, ткнул в приметный глазок. — Где пацаны?       — Вот здесь и здесь. Здесь Джонас, здесь Мейкар, — показал Деймон. — Отсюда прилетает стрела, я бегу, вот так, Джонас тоже... ему попали в горло. Эми ещё жив, я его тащу, они стреляют, я выронил свой меч. Эни его подобрал и заорал, ты знаешь... нет, не знаешь, но он хуже тебя бранится — так вот, заорал и рванулся, мы с Эми остались валяться, рядом Джос... вот как-то и всё, — он развёл руками. — Дальше темнота, боль, а проснулся я в лодочном сарае в Дождливом Лесу. Я и сюда-то пришёл, собственно, чтобы до книжек добраться, прочитать, что с нами было, что стало с детьми... они до Право-левого дотрахались!       — Чего?!       От Эйгора сейчас немного было толку, да и ждать толку не следовало. Ему бы в девятнадцать рассказали про близнецов, восстание и прочие дела — он тоже бы только головой мотал, а потом велел бы оставить злую шмаль и срочно облиться водой похолоднее, чтоб отпустило. Но сложно всё списывать на шмаль, когда один проснулся на сто лет позже своей же смерти, а второй — лорд Станнис Баратеон.       — А, точно. Право-левый ещё и не родился. Это Эйрис и Элинор, дозанимались колдовством и прочим язычеством — народили младенца о двух головах, назвали Мейлис. Не знаю, что с ним стало, вряд ли что-то хорошее.       — Мейлиса убил какой-то сьер Барристан, дядька Харберт по нему течёт, как девка.       — В том-то и дело, брат. Вот этот, убитый Мейлис — он был Блэкфайр. То есть, или мои потомки, или твои — они...       — Доебались до Мейлиса. Блядь.       — Именно. Это же позорище Семи Богов, не понимаю, как Харвин до такого дошёл!       — А почему не Джон?       — Кто в своём уме даст Джону наследовать? Ах да, ты же не знаешь, он только родился... но в общем, просто пойми, он конечно, хороший мальчик, но дружит с Кокшо.       — Пиздец.       — Он самый.       Разговор приобретал какую-то... нормальность. Обыденность. Как будто всё так и надо, как будто они просто вчера расстались, и свиделись сегодня, и сели за работу — всё как обычно.       — В общем, я подумал: в Пределе всегда хранилось то, что выбрасывали из Красного Замка, верно? В библиотеке, наверное, тоже — вдруг там есть что-то по истории вот этих Блэкфайров, чьими бы они не были детьми?       — Может, и есть. Посмотрим.       И Деймон ощутил, что беседа подходит к своему концу. Логическому завершению: «Ну вот, теперь вали читать, обсудим прочитанное — и привет, свободен». Эйгор сын гранд-лорда, свободный и в общем довольный жизнью — зачем ему обуза в виде не сильно-то любимого старшего брата?       — Ты только не прогоняй меня, а, Эйгор? Я могу быть полезным, ты знаешь. Я много всего умею!       «Не прогоняй меня». Та еще просьба.       Эйгор никогда особо с Деймоном не ладил — сначала Эйгор был слишком мелкий, потом случилось все это дерьмо с папашей, потом история с Ханной... но здесь Деймону некуда было идти. Ему и там-то не было, но там Эйгор на него злился. Здесь, с учетом рассказанного, ему Деймона скорее было жаль.       И надо, надо было выяснить, что с ним самим случилось там, то ли в прошлом, то ли где, но Эйгор смутно подозревал, что от этих сведений у него крыша улетит прямиком в руины Валирии. Особенно если он будет читать и осознавать в одиночку, так что Деймон рядом точно не помешает.       И потом, еще одни руки и еще один меч им тут точно лишними не будут, что бы дядька Харберт не болтал.       И... и в конце концов, он не Лори, чтобы отыгрываться за старые обиды на беззащитном человеке.       — Оставайся, чего уж, — проворчал он. — У нас тут не все так радужно, как дед рассказывает. Поможешь разобраться, опять же, что там с нами случилось, только надо тебе имя другое придумать. И где мы встречались, а то тут уже сообразили, что мы с тобой знакомы.