Цена

У неё мёрзнут ноги, а в холодильнике шаром покати. Нет, завалялись какие-то остатки позавчерашнего заказанного обеда, но есть их Земфира не рискует. Откинет копыта здесь, в одиночестве, "скорую" даже вызвать некому. Она уже и ванну набирала, чтоб отогреться в кипятке, и в плед куталась, пыталась заснуть. Но косые столбы света с бульвара проезжают по стенам стремительно, один за одним. Шторы-веки не спасают. Никто не спасёт больше, не согреет. Ступни сотрясаются под пледом, суставы выворачивает, ломает болью. Она не выдерживает, соскакивает, шатается по квартире. Если б не ночь - натянула кроссовки и бегом мимо улиц по дорожке через сквер к пруду, оскальзываясь на обледеневшем асфальте. Пусть её, как Ренату, собьёт какой-нибудь идиот. Она заслужила, всеми правдами мира заслужила. Горло сохнет. Земфира терпит, ускоряется. Слишком мало здесь места. Ей душно, тесно в клетке своего тела. Каждый раз, приближаясь к окну, - короткий взгляд вниз. Нет, нельзя, она обещала. Застывшая бетонно-твёрдая земля надвигается, стоит прикрыть глаза. Нельзя. Она помнит о припрятанной бутылке виски. Не планировала напиваться - так, на всякий случай. Алкоголь был вчера, много дорогого алкоголя, даже голова почти не болит. А вечер помнится лёгкой звенящей пустотой. Это вначале. Потом конечности превращаются в размокшую вату, годную лишь на то, чтобы уложить их на Ренатин эксклюзивный кожаный диван. Сквозь закрытые веки Земфира слышит, как подруга ходит где-то рядом, вдыхает, ртом ощущая запах дыма. Рената курит в комнате, да ещё её сигареты? Парламент. - Нет, Зе. Не так. Что она бормочет? Иди сюда, блядь, я ск-зала! пьяная икота мешает, слова застревают у самых губ, цепляются за нижние зубы, которые никак не расклеятся с верхними. Разве она ещё что-то говорила? вроде бы только мычала, тыкаясь губами в мягкую грудь, искала сосок, мамкину сиську. Телёнок, блять. - Я не хочу, когда ты пьяная, Зе. Земфиру бесят отказы, Земфиру бесит ожидание. Если бы она могла встать, запустила бы эксклюзивный журнальный столик в окно. Земфиру бесит эта антикварная манерная сука, сохраняющая себя уже лет сто или двести. Любая морщинка - и срочный звонок пластическому хирургу. Они знакомы давно, знают всё друг о друге. По крайней мере, Рената знает о ней то, о чём другие даже не подозревают. Первый раз Земфира столкнулась с таким острым интересом к себе. Внимание затягивает, как наркотик. Теперь они обе в ловушке. Так много времени прошло, а боль не отпускает. Она всегда вдвоём с этой болью, и одиночество больше не страшно. А Рената пусть катится ко всем чертям. Возомнила о себе, сука! Подслушивала, вынюхивала... Долго терпела, прежде чем выдать в гримёрке: - Ах... Он на тебя смотрит, как голодный. Уж что, а влюблённого мужчину я узнаю всегда. - Ты дура, Литвинова. Пиздуй отсюда. Земфире неприятно, Земфира напугана. Впрочем, подслушанный телефонный звонок ещё не доказательство. Как эта крашеная блядь сумела влезть к ней в жизнь, в душу, в мозг? - Как думаешь, кому-то ещё могло прийти такое в голову? - Нуу, твой племянник точно знает. Он таак на вас смотрел! Эта её манера растягивать слова бесит, ужасно бесит. Придушила бы белобрысую дуру. - Что? Тёма? Да нет, он ещё маленький. - Это ты зря. Он очень интересный молодой человек. - Ох, Литвинова. Даже смотреть в его сторону не смей, знаю я тебя! Земфира всю жизнь бежит, бежит. Бегать лучше в одиночестве. Слишком много людей вокруг. Пусть все сдохнут и оставят её в покое... Оказалось, от себя убегать бесполезно. Она ёрзает на диване, закапывая ноги поглубже в мохнатый плед, и смотрит в стену. Поверхность стены изгибается, как горизонт. Трудно поверить, что мир вокруг мог измениться вот так, за одно моргание. Была стена - и нет её. Здание кинотеатра впереди огромное, как мавзолей. Памятник советской эпохи. Той эпохи, откуда она родом. В серых плитах выщербины от выпавших камешков. Колонны словно сросшиеся посередине сталактиты и сталагмиты. Никогда не могла запомнить, какие куда растут... Лестница на второй этаж загорожена сигнальной лентой. На крыльце, засыпанном снегом, вытоптана уверенная дорожка к окошечку с зелёной надписью "касса". Очередь, человек пятнадцать-двадцать. Не так много. Земфира знает: ей надо попасть внутрь. Если для этого нужно купить билет, что ж, она встанет в очередь. Затылки впереди серые - такие же серые, как плиты, как низкое небо с более светлыми проплешинами, как инверсионные следы низко летящих самолётов. Их серебристые туши сейчас взмывают китами где-то за облака, прямо к невидимому солнцу. Этот мир выглядит так, будто тридцать лет в нём ничего не менялось. Такие же очереди тянулись змеями к кассам перед показами индийских и гэдээровских фильмов её детства. Часть Земфиры осталась там, как муха в янтаре, и сейчас жизнь продолжается с того места, где остановилась плёнка. Очередь потихоньку двигается. Очень медленно, практически бесшумно. Слышится только шарканье ног. Вдруг тишину вспарывает тонкий плачущий голос: - Лишнего билетика... Лишнего билетика не найдётся? Женщина, замотанная по самые глаза платком, тыкается к каждому, подходя непозволительно близко, и клянчит, канючит, тянет свой противный заунывный рефрен: - Лишнего билетика... не найдётся? Никто не обращает на неё внимания. Приближаясь к окошку кассы, Земфира замечает сбоку дверь в кинозал. Только обычно в кинозалах темно, а оттуда каждый раз, когда кто-то входит внутрь, бьёт по глазам поток ослепительного света, протягивая свои ладони и утаскивая очередного посетителя. Как же фойе? Гардероб? Автоматы с ситро и жвачкой? Или нет, жвачки тогда не было. - Ну! - толстощёкая кассирша смотрит недовольно. Земфира теряется, очередь сзади гудит. Кажется, где-то должны быть деньги. Она давно привыкла расплачиваться карточкой. Пальцы лихорадочно шарят в кармане пальто и, вытаскивая какую-то смятую бумажку, суют в окошечко кассирше. Убирая руку, Земфира успевает заметить что-то странное. Изображение на купюре кажется знакомым, как фото близкого родственника. Что там было на червонцах, тридцать лет назад? Убей Бог, не помнит. Лицо кассирши светлеет. - Вот, пожалуйста, - щебечет она, протягивая билет. Что там написано, блять? Строчки расплываются. Знаки, цепляясь друг за друга крючками, сначала выглядят как зубцы пульса на кардиомониторе, потом вытягиваются в линию. Цена ноль-ноль руб ноль-ноль коп. Точка. Конец. Очередь подталкивает её к свету, бьющему из-за двери в кинозал. Земфира видит название фильма "Жизнь" и цепенеет. Всё встаёт на свои места. Кинотеатр. Лицо на купюре. Билет в жизнь. Нет! Она пытается пробиться назад изо всех сил. Бесполезно. Всё равно, что бежать вверх по эскалатору, который едет вниз. - Ммм... Мама! Мамочка! - крик ворочается, царапая горло. - Тише, Зе. Я здесь. Всё хорошо. Я с тобой. Сейчас, я сейчас...