Одна из причин

Сумину не нравится, когда его трогают. Как бы смешно не звучало, но его защитный механизм — кусаться. Он знает, что мемберам это кажется чем-то глупым или, возможно, забавным. Они предпочитают не думать, от чего Сумин так остро реагирует и называют все его странные действия очередной смешной шуткой. Им сложно объяснить это обычным желанием сохранить своё личное пространство. Конечно, было бы намного проще не чувствовать себя ещё глупее от тихого, ласкающего уши смеха причины нарушения его принципов, но Сумин больше не пытается игнорировать. Джиншику сопротивляться сложно. Его лёгким, робким касаниям, очаровательно алеющим щекам под ладонью и хаотично разбросанным поцелуям, оставленным на покрывшейся мурашками коже. Они сами не понимают, что вытворяют, запираясь в комнате и в любопытстве исследуя тела друг друга. Парни не заходят далеко — они боятся этого так же сильно, как быть застуканными кем-то и опозоренными. Но Сумин готов поклясться в том, что касания рук Джиншика могут вызвать сотни, а то и тысячи взрывающихся внутри фейерверков. В его мокрые после душа, непричесанные волосы хочется зарываться пальцами, стекающие по шее капли воды слизывать языком, а дрожащие губы целовать, нещадно терзая зубами. Он знает, как млеет под ним Джиншик, стоит чуть грубее прикусить его нежную кожу и как разочарованно тот чувствует себя, когда Сумин останавливается. Но Хам никогда не говорит об этом вслух, а Чхве не делает то, о чём его не просят. Связь вспыхивает между ними бурной искрой спустя всего несколько дней после их последнего акта безумия. Дверь за ними громко хлопает, щёлкает замок под напряжёнными, дрожащими пальцами. Губы сталкиваются всего на секунду раньше, чем спина Джиншика больно ударяется о стену. Он стонет в поцелуй, беспорядочно перебирая рубашку Сумина. Джиншику не хватает, и Чхве знает чего именно, задаваясь вопросом о том, как долго он будет пытаться сдерживать это. Джиншику не хватает почти до боли. Это понимает Сумин быстрее, чем тот прячет глаза, дёргая его тело на себя и направляя голову ближе к послушно выставленной шее. Они застывают на мгновение, пораженные сжигающим изнутри жаром. Губы Сумина едва касаются трогательно краснеющей кожи, а глаза с любопытством отслеживают мелькающие на беззащитном лице эмоции. Джиншик прячется. Он стоит прямо перед Сумином, тихий и покорный, но отстранённый, словно запертый в собственном коконе. Его глаза под закрытыми веками беспокойно бегают, а сердце под мягкой ладонью отстукивает бешеный ритм. Всё его тело напряжено — Сумин чувствует как он ускользает с каждым мгновением всё больше. — Боишься меня? — шепчет на ухо, но не касается, боясь сделать всё хуже, чем есть. Напугать Хама не является его желанием и никогда не будет. Джиншик вздыхает поражённо и смеётся, тут же расслабляясь. Словно ничего и не было. Сумин непонимающе хмурится, убирая прядки волос и касаясь ладонью чужого лба. Хам прыскает, чуть успокаиваясь и, жмурясь, приоткрывает глаза. Его взгляд — поплывший, не видящий ничего вокруг кроме стоящей напротив хмурящейся цели. — Проверяешь на вменяемость? — хмыкает, перехватывая опустившуюся руку и касаясь губами ладони. Он целует аккуратно, водя немыслимые узоры и легонько кусает, говоря в несколько тысяч раз откровеннее, чем смог бы словами. Отрывается, с жадностью заглядывая в тёмные, блеснувшие желанием глаза. — Ты понимаешь меня намного лучше, чем пытаешься показать. Что тогда? Просто издеваешься? — Ты не говорил, что хочешь этого, — возражает Сумин тихо, ни капли не уверенный в том, что хочет сказать. — Но ты видишь, что я хочу, — с возмущением говорит Джиншик, прикасаясь щекой к теплой ладони Чхве и потираясь о кожу, словно просящий ласки кот. — Ты видишь, я знаю... Сумин выдыхает судорожно, чувствуя разливающее внутри тепло от чувственных, более откровенных, чем секс прикосновений. Он дёргается, когда Хам снова кусает его и приближается резко, хватая за отросшие, собранные в небрежный хвостик волосы. Тянет аккуратно, словно проверяет, но Джиншик откидывает голову назад, послушно вибрируя в любящих руках. — Покорный... Мой, мой, мой... — шепчет Сумин, щекоча дыханием кожу вокруг покрасневшего ушка и водя по ней носом, в попытке раздразнить сильнее и услышать срывающийся в мольбе голос. Он замечает, как тяжелеет дыхание Джиншика, стоит ему легонько прикусить мочку уха и улыбается победно, пряча лицо в изгибе плеча. — Сумин, — о, голос Хама звучит так, будто он вот-вот готов сорваться... Сладко, так сладко. — Прекрати. — Так ты хочешь, чтобы я прекратил? — невинно спрашивает, проводя путь от ямочки между ключицами до середины шеи. Он больше не целует целомудренно, всасывает кожу, словно в желании оставить яркие, красноречивые следы. Вот только им нельзя так глупить и то, что Джиншик не дёргается и не пытается напомнить об этом, говорит лишь об одном — Хам доверяет. — Сумин, — зовёт его в остром желании получить большее, но не сдерживается, выстанывая имя несколько раз подряд, когда Чхве неожиданно и грубо кусает кожу чуть выше беззащитно выпирающих ключиц. Дыхание Джиншика хриплое и до неприличного громкое. Сумин больше чувствует, чем видит — Хам кончает. Его тело дрожит, словно в приступе, а голос кажется ломающимся от удовольствия. Лишь от одного несчастного укуса, как забавно... Пальцами Чхве мягко перебирает мокрые, выбившиеся из хвостика прядки и наблюдает, боясь возможной реакции и незапланированного обоими побега. Джиншик жмурится сильнее, отпуская блаженство прочь и заливаясь краской. Он закрывается, пряча лицо в ладонях от заполняющего душу стыда. Сумин, наблюдяя за его действиями, не может позволить продолжаться этому. Хам никогда не должен винить себя за естественные каждому парню вещи. — В свой первый раз я спустил в штаны, когда незнакомец случайно коснулся моего бедра в автобусе, — выпаливает он резко, даже не понимая до конца, что хочет донести этим. — А во второй от касания через два слоя одежды. Послушай, я... Эй, не смейся, это не смешно! — Прости-прости, я понимаю, что ты хочешь сказать, но я... — смех Джиншика затихает, сменяясь тёплой улыбкой. — Прости, я просто нервничаю. Не хотел обидеть тебя. Да, им не хватает опыта. Они никогда не касались друга друга без нижней одежды и ни разу не исследовали недозволенное. Но каждый раз, когда горячая кожа касается такой же горячей и оголённой, их дыхание срывается, а нижнее бельё стремительно намокает. Сумин лезет обниматься, заражаясь его улыбкой и вздыхает расслабленно, чувствуя как пропитываются лёгкие его ароматом. О, Джиншик пахнет так чудесно. В конце концов, они просто подростки, заводящиеся с полуоборота и запах... Всего лишь одна из причин потерять голову.