Омут нашего льда и твоих глаз.

Каждый день приходилось тратить уйму сил. Каждое утро, каждый вечер, каждый час имел своё место и свой порядок. В каждом упорядоченном моменте была своя задача, своя цель и свои занятия. Быть фигуристом — иметь на шее трёх слонов. Фигурное катание, спорт, здоровье. Личная жизнь — престиж и сказка. Любой день задисциплинирован настолько, что одно нарушение, и уже самому стыдно за себя. Растить в себе стойкость, отвагу и уверенность правда тяжело. Дисциплина на то и сложно звучит и порой неприятно отдаётся в ушах, что с ней тяжело ужиться, а прежде всего, начать жить. Заставлять себя что-то делать каждый божий день, в определенные часы, заставлять трудиться и отдавать себя труду — вот, что значит дисциплина, без единого «разок пропущу», «сегодня хочу отдохнуть». Дисциплина — это не мотивация, из-за которой ты месяц делал что-то стабильно и резко перестал делать. Это сложная система. Почти наука и язык твоего разума, тела и души. Но чтобы найти общий язык во всем и со всем, что таит в себе твой маленький мирок, нужно быть более сильным, нежели другие. Записаться парным фигурным катанием добавляло ещё больше задач, но это было своеобразным бонусом, дополнением ко всему прочему. Келлерман и Кёниг уже полтора года работают вместе, но в последнее время прокаты стали становится ещё более тактильными, страстными и нежными одновременно, в них было больше отыгрыша, больше важных поддержек, во время которых упасть и сломать себе что-то было правда страшно. И в таком спорте без доверия к партнёру дальше ты буквально никуда. Тэнэ было в действительности сложно даже просто людям доверять, не то что бы партнёру, но Дэму он выдавал больше, чем другим. Но ведь и получал больше всегда, позволяя то, что точно не разрешил бы первому встречному. Не каждый день на улице ты будешь рад тому, что тебя кто-то резко возьмёт на руки и понесёт куда-то, посмеиваясь. А Келлерман мог себе такое позволить, потому что был тактильным и был ближе других. В добавок, темноволосый фигурист очень легок и прост в этой теме, что хоть и ворчит, слезать моментально и лететь в стенку, от Дэмона подальше, не станет. Доверие — нерушимая стена, в которой лишь парочка кирпичей фундамента, взятые на время в другое место, могут сломать всю стенку разом. Кёниг был не сильно людимый. Его мало кто мог разглядеть таким, какой он в действительности есть. Его видели грубым, тихим, громко-злым, недовольным, и всё по кругу. Никто не видел его смеющимся больше, чем на 3 минуты. Никто не видел его смущённые возгласы. Никто не видел, как он блевался из-за головокружения и от стыда просил всех отойти. Никто не видел, как Тэнэ от бессилия хочет уже уснуть или умереть под забором. Никто, кроме его партнёра по катанию на льду — Дэмонтаниэля. И застать человека с многих его сторон, о которых мало кто знает, которые мало кто вообще мог видеть в проявлении при разных ситуациях, — это в действительности быть к нему ближе. От этого всего Тэнэ воротило голову. Эмоциональная близость, большая известность, разная информация в голове партнёра, тактильная близость. Почти постоянное времяпровождение из-за тренировок и работы. Всё это был стимул, очередной новый или старый повод для того, чтобы полюбить чужое нахождение рядом. Полюбить быть более открытым. Полюбить делать что-то, что раньше даже знать не хотелось. Рутина становится смешинкой и приятностью в жизни. И, неосознанно, это их сближает ещё больше. Сближение, это как сахар, без сближения не бывает привязанности, а без сахара, не бывает сладости. Только вот мог ли Кёниг назвать сладостью отвратное ему чувство привязанности? Он боялся. Боялся, что сильно привыкнет, не сможет жить без тех дурацких улыбок, трепаний по голове, частой тактильности. Того, что кто-то резко берет его на руки. Не сможет жить, не получая каждое утро стаканчик кофе за усердное начало дня. Не сможет, потому что слишком привяжется к тому, кто дал всему этому появиться в его жизни. Тэнэ это так ненавистно и страшно, что он правда старается держать голову трезвой. Но как это возможно? Как можно не получить торт, когда добавляешь в миску всё нужное для его коржей, а кто-то рядом делает всё нужное для создания крема? Ловить чужие взгляды и холодно отправлять свой. На принесённый стаканчик с латте или кофе выражать свою сухую благодарность. С полной серьёзностью отвергать принесенные полотенца для лица. С недовольным выражением просить уйти, пока тебе хотят помочь и отдать хотя бы мокрую холодную тряпку для головы, чтобы стало легче. С сухостью прощаться и встречаться, со стойкостью отказывать в предложении погулять и вместе поужинать, раз за разом, каждый день, человеку, который смог сделать изменения в рутинной и уже чутка надоевшей жизни. Тому, кто с улыбкой подбегает, с улыбкой поднимает на руки, с заботой в глазах тянет ладонь, чтобы проверить чужую температуру, с лёгкостью подхватывает и придерживает, когда кружится голова, без отвращения стоит с бутылкой воды, пока ты блюёшь и пытаешься прийти в себя. Тому, кто всем видом и действиями будто уже кричит о том, что его нужно принять и он хорош. Но Тэнэ знал, что Дэмон хорош. Знал, что он добряк, знал, что парень очень заботлив по отношению к темноволосому, знал, что он не равнодушен, знал, что ему тоже обидно. Он всегда знал всё это, но всегда вёл себя как последний мудак. И к чему это всё? Страх остаться одному? Страх, что Келлерман сорвётся и всё бросит? Или бросит только Кёнига? А может и вовсе специально сделает это? К чему этот страх и вечное отталкивание, когда уже знаешь, что любишь? Не полюбить Келлермана было бы удивительно. Но в данном случаевсё идёт иначе, и удивиться правда не выйдет. Полтора года, конкретнее, скорее, только год получать всё в одном человеке, чего не принимал и не позволял даже другим людям, несмотря на ваш тип взаимоотношений, и при этом не привязаться было бы странно. Голова понимала, что, как минимум, чувства к этому светловолосому улыбчивому голубоглазому фигуристу какие-то всё же были. Возможно, и не столько крепкие и красочные, но такие противоречивые в корне. Каждое его касание, игра взглядов, музыка и даже малейшая забота вызывали в Тэнэ бурю эмоций. Порой, стоя лицом к лицу с тем, кто очень знатно симпатизировал, и не начать визжать в себя и в свои ладони — было явным достижением. Одно только удержание в себе стального лица, в момент когда Келлерман снова с улыбкой ловит темноволосого, после того как сам же его высоко подкинул, стоило многого. Тэнэ правда хотел бы улыбнуться и показать, что азартные действия, в которых всегда можно осечься, выполняющиеся с таким идеальным ходом, с таким приятным началом, серединой и концом, делали это всё невероятным. Особенно под красивую музыку, в красивых купальниках для катания на льду и рука об руку с его красивым и любимым партнёром по катанию. Каждое касание его ладоней по бокам, спине, ладоням, голове и прочих частей тела для того, чтобы обезопасить Кёнига или выполнить очередную поддержку, под восклики публики, под чарующий блеск льда, под крики тренера и сбитое дыхание обоих парней, с такой любовью, заботой и осторожностью, какую Келлерман не проявлял даже при сборе вещей, не могло не душить своей атмосферой и осознанием. Тэнэ уже привязался. Его страх был на два шага позже его чувств. И он слепо вёлся на предостережения, уже будучи в капкане.