ID работы: 14417752

My only Lovely

Слэш
R
В процессе
11
автор
Размер:
планируется Мини, написано 18 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Поделиться:
Награды от читателей:
11 Нравится 2 Отзывы 2 В сборник Скачать

Winter Ball

Настройки текста
Примечания:
Было около одиннадцати ночи, когда генерал вызвал его в свой кабинет, довольно поздно учитывая, что отбой был ровно в девять тридцать, не минутой раньше не минутой позже, всё чётко по регламенту. Томми не исключение, разве, что он мог потратить ещё около полу часа на штудирование тех немногих книг, что ему удалось получить, учитывая, что большую часть жалования он исправно отправлял в свой родной город своей уже бывшей, но всё так же не менее уважаемой, приёмной семье. Так уж выходило, что денег он оставлял ровно на свои базовые потребности, откладывая лишь небольшие гроши на собственные прихоти, вроде новых книг и… И в прочем он покупал только книги. Только кажется однажды он потратился на не самую яркую зелёную атласную ленту, даже не совсем понимая зачем тратит на неё, на тот момент не подъёмные для себя, деньги, несколько медных и серебряник сверху. Тогда это было чуть ли не половина его жалования, а может даже и чуть больше. Однако уже в казарме, что на тот момент вмещала в себя около дюжины таких же новичков-салаг, как и он сам, Иннит понял, что спонтанную покупку он совершил не просто так. Ведь несмотря на то, что сам он о событии позабыл, неосознанно, всё же подготовился к нему. Очередная годовщина со смерти его матери должна была пройти буквально со дня на день. Жаль правда, что он так и не смог повязать ленту на старом кресте своей дорогой матушки. Словно в очередной раз напомнив насколько жалки его потуги не быть обузой для своей уже хладной родительницы. Объявили срочные сборы, выбегая на которые, Томми в спешке совсем забыл о сохранности этой драгоценности, бросил её под то подобие подушки на которой спал и в темпе с остальными направился на перекличку, совсем не заботясь о казарменных крысах. Как потом окажется очень зря, оставленная им лента была кем-то в наглую выкрана, во время переклички, Иннит даже знал этого «кого-то», однако сделать ничего не мог. Дедовщина у них была жёсткой и за клеветничество могли наказать весьма унизительными способами. Да, Томми не оклеветал бы того мудака, доложи он на него старшему по званию, но была с этим своя сложность. Он знал кто таскает чужие вещи, что остались без присмотра хотя бы на пару минут. Однако проблематично поднять вопрос о крысятничестве будучи одиночкой с не самой завидной репутацией, скорее уж это на него перевели бы все стрелки и окрестили бы вором и доносчиком. И никто, абсолютно никто бы не посмотрел, насколько потрёпанней выглядят его вещи по сравнению с другими. Ведь для них он чуть ли не самый жалкий оборванец с улицы, которому и секунды хватит, чтобы обчистить карманы ты только зазевайся. И плевать, что все эти слухи про то, что ребёнком он был карманником неправда, пустая раздутая выдумка из не понятно каким образом вспыхнувшего факта его биографии о то, что он был сиротой. Им на всё плевать, лишь бы только уколоть, унизить, сделать козлом отпущения. Ведь так сложилось, даже среди рядовых он был гадким утёнком, хотя сам ходил на тот момент едва ли не капралом. Томми ненавидел это. Не потому что стал изгоем, не потому что его служба была ли не на голову сложнее из-за пренебрежения и предвзятости, совсем нет. Он просто сгорал от внутренней всё сжигающей до пепла и золы, ненависти от самого слуха и его исковерканной, от того, что все эти напыщенные индюки, выродки богатеев и просто обеспеченных семей смеялись над ним за глаза, те, что были победнее поддакивали, на грани с бедностью молчали вместе с бедняками, но одного взгляда хватало, чтобы понять, изгой здесь только он, он один. Как будто он выбрал это, как будто это он выбрал такое детства, сам на коленях вымолил у бога все тяжести жизни, на свою юную, болезненную, толком неокрепшую спину. Словно вечное напоминание о тех годах, он был вынужден слушать изо дня в день, лишь изредка позволяя себе дать волю чувствам и воспоминаниям, окунаясь в них с головой в полудрёме во время отбоев, прокручивая в голове эпизод за эпизодом. Вновь и вновь, то согревая что-то внутри себя, то замораживая всё подчистую. И хоть со временем некоторые воспоминания потихоньку всё выцветали и выцветали, другие Иннит казалось не забудет никогда, бережно храня их в самых укромных местечках своего мозга и, к сожалению, сердца. Эпизоды из его старого не сильно большого дома, садика на заднем дворе и конечно же его мать. Казалось, это были самые тёплые и важные фрагменты его, не то чтобы детства, скорее жизни в целом. Воспоминания о матери были ярче прочих и откликались в сердце той детской любовью, что, не смотря на прошедшие годы он не потерял. Томми помнил тёплые объятия, самые крепкие и надёжные, которые всегда укрывали его от любых невзгод, что могли упасть на совсем ещё детские плечики, не мог забыть, с каким трепетом, аккуратностью и усердием перебирал её длинные, почти золотистые волосы, как неспокойным мальчишкой сидел на её коленях у огня в холодные зимние деньки после похода на местный базар или игр в снегу у дома. Помнил Томми и то, как они вместе копались на заднем дворике, стоило весне начаться должным образом и так вплоть до осени, пока последний плод не созреет и не будет бережно собран, и убран в погреб на сохранность. Тогда Иннит искренне верил, что вот оно счастье, в доме с двумя этажами, в саде на заднем дворе, в тёплых руках любящей матери и бездомном псе, что он в тайне подкармливал объедками. Ему даже всё равно было, что папы рядом нет, ну как всё равно, настолько насколько может быть всё равно мальчику, что отца своего и в глаза то не видел. По рассказам матушки, отец его ушёл на фронт едва он успел на свет показаться, ему тогда от силы пару неделек было, дай боже месяц. Время беспокойное было, но не настолько, чтобы влюблённые по уши влюблённым сердцам пойти на глупость в чистом виде, без гроша в кармане покинуть отчие дома и отправится в соседний городок, который только строился и развивался, а значит люди там были чуть ли не на расхват. Жаль правда, что так красочно у них всё не было. Мать Томми с особой искрой в глазах, без утайки, со всеми подробностями рассказывала обо всех трудностях их с мужем жизни. И о бессонных ночах из-за вечной работы и о том, как они строили дом, в котором они сейчас с Томми живут и о том, как однажды их семьи разузнали, куда они сбежали и попытались вернуть, но те на отрез отказывались расстаться с друг другом, и только война смогла разделить двух любящих людей, аккурат, когда он ждали своего первенца. Отец лишь раз подержал его маленькое хныкающее тельце, лишь раз, прежде чем вынужден был покинуть их. Красивая история, чувственная такая, как детская сказка, услышанная от старушки у прилавка или любовный роман, что одиноким томиком пылился в их серванте в гостиной. Красивая, но такая лживая. О лжи матери он узнал не сразу, просто в один из солнечных летних дней в их потрёпанный почтовый ящик пришла телеграмма, со знакомым адресом отправителя, он принадлежал отцу. По обычаю, мальчишка сам распечатал конверт и понёс письмо на кухонный столик, чтобы после того как мать вернётся она сразу же могла прочитать пришедшее письмо. Стоило маме вернуться и усесться в излюбленное кресло качалку с письмом рукам, как Иннит чуть ли не материализовался у её ног утыкаясь подбородком в её колени, чтобы послушать, что же такое на этот раз написал отец, ведь письма он писал до жути редко, а слушать спокойный мягкий голос матери он любил. Но не в этот раз, стоило матери начать читать, как в глазах будто что-то раскололось, а бледным по щекам, покатились слёзы, сначала одна, другая, потом и целый водопад. Маленький Иннит понял почему она плакала спустя неделю, может две, когда его мама начала работать в две смены сразу, не жалея своего и без того хрупкого для своего возраста здоровья, привадило к частым болезням. Женщина и так была худой и бледноватой, а излишние часы работы лишь ухудшали состояние. По истечению полугода Томми не мог узнать свою жизнерадостную матушку в этой убитой горем женщине. Пышные волосы начали редеть, из которых всё чаще выбивались седые волоски, а позже и прядочки, под глазами ужились громадные синяки, кожа не то что побелела, стала сероватой, а худоба стала болезненной. Отец, человек чьё лицо он даже не видел, ушёл в мир иной, ушёл и забрал с собой его дорогую матушку. Мальчик больше не сидел на её коленях, он почти не видел её из-за вечных подработок, лишь по ночам в полу сне мог слышать тихие всхлипы у своей кровати и бесконечные «Прости» и «Мне жаль». Томми честно не понимал за что она извинялась, но не спрашивал, просто слушал, иногда чувствую её уже не настолько тёплые руки на своей макушке и щекам. Гелия Иннит скончалась незадолго до его шестилетия. На похоронах дождь лил не прекращаясь, будто и небо грустило от её ухода, сами они были очень скромные, пришло немного людей в основном несколько соседей и хорошая знакомая с работы, никто не плакал, Томми был в том числе, он не понимал почему, но слёзы как будто и не хотели течь, не могли. День же тот был серым и унылым, совсем не писался с яркой жизнерадостной женщиной, даже если последние дни своей жизни она больше походила на оживший труп. Тучи, слякоть и холод, осень во всей своей печали о отрешенности. Матушка любила весну и лето, ей нравилось яркое солнце и тепло которое оно дарило. «Маме это не понравилось бы» думал маленький мальчик, держась за руку едва знакомого мужчины, что назвался его родным дядюшкой. Незнакомец явился в их дом, нежданно негаданно и принёс с собой множество интересных известий, таких от которых в голове Томми при первом услышание и попытке осознать сказанное звенело в ушах. Стоило матери отойти в мир иной, как вся та грязь, от которой она укрывала сына, волной хлынула на него, не то что, сбивая с ног, втаптывая в саму землю, зарывая в неё поглубже. Мать врала ему, врала с улыбкой на лице. Врала об отце, их бесконечной любви, что пережила не мало трудностей, и о том, как тот в конце концов покинул их, уйдя на фронт. Не был его отец никаким военным, простым идиотом и бабником, что сбежал от Гелии стоило только узнать, что понесла от него. Да и любовью всё то назвать можно было с натяжкой, вверх глупости, да и только, оба ведь были выходцами из обеспеченных семей, а по юной дурости от всего отказались, а когда одумались уже и поздно было. Дурак, что за первой юбкой и милой мордашкой побежал, семье даром не сдался, а девка с нагуляшем в брюхе никому и подавно. Только Сэм, взятый под крыло семьёй Иннитов ещё ребёнком, проявил к девушке снисхождение, и исправно высылал деньги, стараясь помочь своей хоть и не кровной, но заботливой старшей сестре. Так они с отцом и жили вместе, в доме, что выкупили ещё, когда только-только сбежали, накоплений у них тогда было с избытком. Сбежал он от матери, как ему великодушно рассказал дядюшка, едва ли не сразу, стоило на горизонте появиться очередной девице с красивым личиком, так ещё и полным карманом. Иннит же полюбившая нерадивого бабника по-настоящему, разлюбить уже не смогла, по сему ребёнка оставила, а сама более и думать о других мужчинах не думала, настолько любила того подонка, что даже Сэма попросила в письмах сообщать ей, как он там, жив ли ещё. Томми от услышанного не то что перекосило, от переизбытка информации желудок сделал пируэт и всё то небольшое его содержимое одной неоднородной массой вышло наружу, заставляя того кривиться и кашлять от мерзкого вкуса на языке и кривить лицо, пока в уголках глаз потихоньку скапливались слезинки. Склонившись над лужей собственной рвоты, мальчишка слушал то, от чего вся та жизнь, которой он жил и в которую верил сколько вообще мог, оказалось ложью. У него никогда не было отца, никто не писал им писем, а все те бумажки, что якобы были письмами от него с пожеланиями и новостями, на деле являлись, являлись… мусором. Содержания для писем от «отца», Гелия попросту цитировала из того романа, что как оказалось был её любимым романом. Сэм даже великодушно прочитал ему несколько отрывков оттуда в подтверждение своих слов, будто Томми не был готов впасть в истерику, услышь он ещё хоть одно разоблачение лжи. Иннит просто не мог, настолько сюрреалистичным это всё казалось. Ложь на лжи. Всё что тогда хотелось мальчишке больше всего, просто сбежать от новообретенного родственника, уткнуться в тёплые мамины колени и долго плакать, бесстыдно пачкая юбку её платья слезами и соплями. Только вот мамы больше нет, мертва, а мёртвые не воскресают. Её больше нет. Единственное, на что способен Томми так это свернуться на полу пустого дома, словно дикий зверёк и обнимая себя за дрожащие плечи плакать. Плакать и звать мамочку, мамочку которая не придёт.

***

Да уж, не самые приятные эпизоды его жизни, но и не самые мрачные, если говорить на чистоту и быть достаточно откровенным. Томми посмеивается с собственных мыслей, пока коридор не заканчивается, а лунный свет заливавший пол не оборвался, скрывая в тени массивную резную дверь с аккуратной выгравированной табличкой, имя и звание, лаконично и кратко. Однажды и он сам заимеет такой кабинет, помяните его слова. Иннит стучится в дверь, приличия ради, он не ждёт ответа или приглашения, просто уведомляет, что заходит. Увидь кто это вероятно посчитал Томми идиотом и самоубийцей, кто в здравом уме ворвётся так бесцеремонно в кабинет генерала, будто к себе домой? Томми Иннит вот кто. У солдата было много занятных секретов, одним из которых был Вилбур Сут, его генерал или просто человек загадка. Почему загадка? Да всё проще некуда. Иннит его попросту не понимал, не мог проследить за мыслями вышестоящего, как проделывал это с теми, что званием не сильно то и ниже. Сут был для него сродни джокеру в карточной партии, один только чёрт и знает, чего от него ожидать. Впервые это началось спустя полгода службы Томми, чуть меньше, чуть больше, не важно, важно другое. Они пересеклись казалось впервые, но не прошло и недели, как его усадили за стол вместе с Вилбуром, а тот непринуждённо беседовал с ним о каком-то там чае. Томми тогда кажется кружку от шока разбил, а Сут посмеялся. Глупая ли история знакомства? Более чем следовало бы. Но факт есть факт, Вилбур плевать хотел на здравый смысл и логику, он просто делал что хотел и что считал нужным, он многими осуждён, но никем не судим. Из того же суждения, как казалось самому Инниту, генерал сделал его своим доверенным человеком, и начал таскать с собой куда только не попадя, полностью игнорирую вышестоящих после Томми и все жалобы от них поступающие. Ещё он кофе пьёт без сахара, молока или сливок, не сказать, что это какой-то весомый аргумент, но это тоже точно не присуще здравым людям. Только демонам и психам. Точно-точно. Сейчас вот этот гений мысли, тактики и стратегии стоял напротив окна гордо расправив плечи и явно размышлял о чём-то. О чём-то, о чём он там может думать даже пытаться не стоит угадать, не получиться, если ты конечно не великий колдун или ведьма, но тогда остатки охотников на нечисть на костре сожгут, такой себе карьерный рост. Томми за собой дверью прилично так хлопнул, а этому хоть бы хны стоит себе, как блаженный пялиться в это многострадальное окно, а там из-за темноты только отражение его и видно. Иннит вздыхает и кашляет в кулак надеясь привлечь внимание своего обожаемого вышестоящего командования. И слава всем богам, Сут реагирует сразу со свей коронной улыбочкой на лице и взглядом будто метается между желанием устроить небольшую революцию на всём континенте и попробовать состричь с головы своё кудрявое непотребство, судя по особому блеску в глазах ближе ко второму и на том спасибо. Нет, вы не подумайте, Томми Вила психом никогда не считал, тот потому что психом и не был, тут скорее такая редкая, но меткая человеческая черта характера, за версту кричащая, что с человеком не заскучаешь, опционально можешь сойти с ума уже сам. Благо у солдата похоже имелся врождённый иммунитет к этому, по-другому он просто объяснить не мог, как за два года общения с Сутом он всё ещё не пошёл прыгать с крыши, а временами хотелось. Вот как сейчас, например. Когда было уже порядком за полночь и его вдруг разбудил Фанди, такой же сонный и растрёпанный, ему даже говорить не пришлось, он и без слов всё понял, кивнул да отпустил малявку с миром, пусть хоть он сегодня поспит, сегодняшняя ночь явно не его. Именно с такими мыслями он натягивал на себя свою форму прежде чем покинуть комнату и направится в знакомый кабинет. Вилбур реагирует не сразу, несколько минут продолжая увлечённо рассматривать что-то по ту сторону окна, прежде чем решает отпрянуть от него и резко задёрнув шторы и наконец уделить время своему гостю. Он, не изменяя себе привычно ухмыляется глазами и кивает на два диванчика разделённых низким кофейным столиком, обычно их использовали, когда к генералу наведывалось несколько важных гостей с которыми он мог беседовать часами, а после без зазрения совести жаловаться свои приближённым, как ему не нравится, что всякие придурки портят его драгоценные диванчики. Хотя правды ради застав пару раз помещение после приёма посетителей Иннит позицию Сута более чем разделял. Серьёзно, как они вообще умудряются так пачкать чёртову кожу, если сами приходят одетые с иголочки? Один только бог знает. Томми цокает устало, скрывая за ним зевок, сонливость всё ещё напоминала о себе время от времени. Диванчики у Вилбура в кабинете на редкость удобные и приятные, неудивительно, что тот так о них печётся. Томми садиться на тот, что напротив Сута и лениво откидывается на спинку, надеясь на скорое завершение этого диалога и возвращение в свою кровать, в противном случае он уснёт здесь же. — Ах, Томми, я рад тебя видеть, — Закинув ногу на ногу, по-хозяйски устроившись напротив Иннита, приветствует его Вилбур. На что солдат только и может, что глаза закатить и то в ответ услышит пару смешков или хихиканье, знает проходил. — Ну чтож, догадываешься почему я позвал тебя в столь поздний час? — Особо не тяня больше время продолжил генерал, поправляя растрёпанные волосы, пока наблюдающий за ним Иннит подумывал о том, чтобы вцепиться в эти вьющиеся патлы, надеясь поскорее выбить из него ответы побыстрее, а не играть в загадки и шарады. — Нет, Вил, но по лицу Фанди можно было понять, что возможно что-то важное, — Сквозь зевки отвечает Томми разминая то шею, то руки, лишь бы хоть как-нибудь занять себя и отвлечь от желания уснуть на этот чертовски комфортном диване. Иннит почти завидует, что Вилбур и Фанди буквально в любой момент могут прилечь на них и подремать, белой завистью естественно. — Вот как, замечательно, — Радостно хлопает в ладоши Вилбур, а после довольный услышанным опускает руки на колени, скрепив их в замке. — Чего замечательного то? Сут ты бы кончал сына по пустякам дёргать, у мальца уже синяки под глазами, а ты его всё по ночам подрываешь. — Уже куда более раздражённо ответил Томми. Ко всему прочему это не было каким-то беспочвенным замечанием. У Фанди действительно за последнее время под глазами образовались не маленькие такие синяки. —Знаю-знаю, не удивил, но я тебя вообще-то не за этим позвал, — Хохотнул Сут, намекая, что не стоит приплетать его сына в этот разговор, даже, если именно он и позвали Томми сюда. Иннит на это пререкаться не стал, сдержанно кивнул соглашаясь, в немом извинении за резкие слова. Фанди, Вилбур любил, говорить нечто подобно довольно неуместно и грубо. — Зачем позвал то тогда, просветишь? — Слабо заинтересованно задал свой вопрос солдат, всё ещё грезя о скорой возможности вздремнуть. Ответом ему стало письмо, что Сут со всей присущей ему аккуратностью сжимал между указательным и средним пальцами. Томми вопросительно вскинул бровь ожидая дополнительную информацию, Вилбур прокашлялся прежде чем начал свой краткий рассказ. — С превеликой радостью Томми. Это бумажка, — Он невесомо помахал конвертом, обращая чуть больше внимания на него. — То за что многие люди готовы по головам шагать. Приглашение на бал, организованный самой влиятельно персоной в высших аристократичных кругах. — С энтузиазмом повествовал Сут, пока не заметил на лице немую фразу, что точно означала «ближе к сути». — Кхм, так вот. Я считаю, что для тебя это замечательная возможность обзавестись парой тройкой хороших знакомств. Конечно я не питаю ложных надежд, что ты даже при самом счастливо стечении обстоятельств вдруг заимеешь поддержку и Вэс’Тейкенов или их приближённых, но… Я склонен верить в лучшее. — Чё? — Было единственным, что Томми мог произнести, не используя браную речь. Иннит прекрасно знал, что такое званные вечера у высшего общества. И чёрт подери он не хотел иметь с ним контактов, тем более так вот неожиданно. Одно дело присутствовать на мероприятии, так или иначе связанном с его ремеслом, это его пряма обязанность, у него и права то нет сопротивляться. Да даже те пару балов, организованные спонсорами регулярной армии, Томми мог осилить, с трудом, но мог, то тут… Нет, от одной только мысли о вершине аристократии его неприятно душила и напрягала, чуть ли не напрямую говоря о всём том внутреннем нежелании связываться с этим всем. Он точно не явится туда, да его и пустить не должны, он по статусу не проходит. Да, именно так. Улыбка Вилбура считала иначе.

***

Большой просторный зал был освещён десятками ярких бра, их изогнутые формы светлых оттенков, неплохо контрастировали с тёмными шторами цвета ночного неба, свисающими от потолка до самого пола, оседая на нём. Благо дорогой идеально залакированный паркет из тёмного дуба был вычищен до блеска, похоже слуги постарались на славу, хотя, учитывая кто присутствовал на этом мероприятии это было и не удивительно, скорее напротив более, чем ожидаемо. Гости всё мельтешили перед глазами, перемещаясь по залу туда-сюда, иногда поднимаясь на второй этаж, что больше походил на большой свисающий балкон, поддерживаемый шестью белыми колоннами, кажется сделанные из мрамора. Перила же были выполнены не менее искусно, сохраняя единый стиль с прочими украшениями сего мероприятия, но отдельного внимания конечно были удостоены множество статуэток с гербом знатного рода, который и организовал, сеё мероприятие. Чёртово расточительство. Это не могло не раздражать Томми, не то чтобы его так выводило из себя убранство сего помещения, просто именно сейчас, стоя у фуршета в гордом одиночестве, это было тем что тревожило его сильнее всего остального, а беспокоиться ему было из-за чего. В особенности вместе с этим не удобным костюмом, пошитым, хоть и не лично под него, но специально под него подогнанным. Какого чёрта в нём и вздохнуть нормально не выходит? Как не ослабляй галстук дышать легче не становится, пуговицу бы расстегнуть, да и то нельзя, примут за дурной тон и плакали все его шансы на новые знакомства. Правда кое-что и могло бы соперничать с этим, мысль о его не родимом генерале, что сейчас был окружён множеством представительниц противоположного пола. Именно этот человек настоял на его присутствии здесь, хоть и знал, как ему некомфортно в такой обстановке. Вилбур, будучи весьма обаятельным человеком с определённой славой и образом романтика и принца на белом коне, вполне успешно флиртовал с молодыми леди, смущая их, параллельно, вгоняя в краску совсем юных девиц. Бедняжки всё пытаются поймать его взгляд, поглядывая на него украдкой. Взрослые дамы, сидящие за одним из банкетных столов в углу, явно с ним согласны, их глаза чётко дают понять это. И это не удивительно, в их сердцах уже давно нет той пылкой любви, которой они горели в своей далёкой молодости, а все бабочки давно передохли, не оставив ни одной, даже самой маленькой куколки из которой могла бы вылупится ещё одна бабочка, дав им почувствовать тот славный вкус позабытой влюблённости. Впрочем, им это было и не нужно, ведь у каждой из них на заветном безымянном пальце давно покоится кольцо, хоть и большинство этих дам уже давно вдовицы. Грустное зрелище, но не вызывающие жалости, женщины за шестьдесят мило общаются между собой, не сплетничают как молодые леди, не шушукаются, словно совсем юные девицы. Их беседы непринуждённы и легки, их улыбки не выглядят натянуто или приторно, а жесты ловки и изящны, они эталон, прекрасные женщины, способные дать фору молодым девушкам и даже обойти их. Забавно, не правда ли. Одна из статных дам замечает на себя взгляд, оглядываясь пока не цепляется за взгляд молодых голубых глаз. Женщин опускает свою чашку на блюдце, Иннит готов поклясться, что чай в ней даже не пошатнулся, с такой аккуратностью она сделала это. Цепкий взгляд мэм не выпускает его из виду, небольшой табун мурашек пробегает по затылку и шее, неприятное, настораживающе. На долю секунды Томми кажется, что на него смотрят как-то иначе, как будто сожрать хотят, так ещё собаки на лакомый кусок мяса смотрят, ожидая, когда наконец смогут раскрыть пасть и обнажить острые, как лезвия зубы. Он взглатывает, стараясь отогнать неприятные мысли и ощущение, ему и думать не хочется, что может произойти приглянись он какой-нибудь женатой даме в качестве молодого любовника или старой вдове, как красивый мальчик на попечительстве. Когда Сут говорил, что привёл его сюда для новых знакомств и связей он явно имел не «это», хотя, зная генерала, он, и такой вариант мог рассматривать. Ударив себя в уме, Иннит откинул мерзкие мыслишки, нет, каким бы временами неприятным человеком не был Вилбур, таким бы он промышлять не стал, особенно за спиной, особенно за спиной Томми. Всё ещё погружённый в свои мысли солдат совсем не обращает внимания на женщину в красном, что опускает свой веер, демонстрируя такую же непринуждённую улыбку, что играла и на губах её подруг. Бледная кожа, свидетельствующая о редких выходах на прогулки под солнцем и образе жизни затворника. В купе с узнаваемыми, блондинистоседыми локонами, спадающими по уже не таким сильным, но гордо расправленным плечам, облачёнными в ярко-красный женский смокинг с минимальным количеством рюш, от чего складывалось впечатление, что старая дама просто прикупила мужской. Лишь длинная юбка в пол уверено заявляла о том, что костюм женский, а его прекрасная обладательница просто не любитель лишних украшений. Она не машет ему подзывающим жестом, как и подобает знатной даме, хотя в её то возрасте это более чем в порядке вещей и позором скорее было бы не знать этого нежели обратное. Иннит не уверен, как реагировать на этот жест и стоит ли вообще, трактовать его можно по-разному, да и кто сказал, что он был адресован самому Иннит? Поэтому то он и не любил всю эту аристократичную манеру поведения и общения, слишком сложна, особенно в такие моменты, когда решают детали, а уловить их не получается. Только разглядев лицо, что едва ли затронули морщины, Томми узнают в этой мэм не безызвестную не только в светских, но и военных кругах женщину. Мадам Паффи. Когда-то жена одного не без известного политического деятеля, что уделял всё своё внимание поддержке армии и улучшению её обеспечения. Ныне вдовствующая знатная дама, в чьи руки перешло всё то над чем так упорно работал её муж. Нет не подумайте, Паффи никогда не была просто женой, покорно стоящей за спиной влиятельного мужа. Отнюдь, женщина и сама занимала на малую роль, только не на политическом поле, а в светских кругах. Мадам никогда не была глупой женщиной. Ей не повезло родиться слишком рано и выйти за того, к кому не испытывала ничего больше чем уважения. Она прекрасно осознавала, что, вступая в брак с таким агрессивным политическим деятелем непременно рано овдовеет, по сему и стала устраивать себе подушку безопасности в лице собственного влиятельного имени. Подушку для себя и своих детей. Она готовилась, и когда всё самое худшее обрушилось на неё, была готова. Понимая своё шаткое положение овдовевшей женщины в мире мужчины, Паффи и не думала опускать руки и голову. У неё не было право на ошибку. На её плечи упали обязанности главы рода, так как на тот момент её старший сын не мог унаследовать его, а передать бразды управления всеми активами и бумагами рода родственникам со стороны почившего супруга она не могла, прекрасно осознавая, чем это может кончится это для неё и её детей. Никому нельзя было верить, даже её собственной семье, что великодушно была готова помочь и активно уверяла мадам, что ей необходимо передать место главы кому-нибудь из семьи. Не нужно быть гением, чтобы понять истинные мотивы, скрывающиеся за сладкими речами. Паффи нужно было справляться с этими постоянными нападками от родственничков с двух сторон и параллельно заниматься обязанностями главы рода, матери, а также продолжить политическую деятельность мужа. Томми не знает подробностей того, что сейчас происходит в семье женщины, кроме конечно слухов, гуляющих там и тут о том, что старший сын отказался от матери и рода, а после сбежал в соседнюю страну. В прочем какая разница правда или нет, Иннит к этому отношения всё равно не имеет и не заимеет никогда, зачем тогда вообще задумываться над этим дольше чем на пару минут или вовсе встревать во всю эту семейную драму? Правильно не зачем. Если что-то и должно было волновать томи, как служащего человека так это то, как мадам справлялась со своими обязанностями, как того, кто решил продолжить дело своего супруга. И учитывая, что условия в армии становились всё лучше и лучше, относительного того, что он успел в особых красках и подробностях узнать от тех, кто служил разительно дольше его. По ощущению Паффи не то чтобы хорошо справлялась, она едва ли не справлялась лучше своего предшественника. Ведь у мадам было то, чего не было её мужа. Твёрдости. Стоило Паффи получить всю ту власть, которую она имеет сейчас, как та сжала руки по сильнее и не думая её выпускать. Она будто и не думала церемонится, быть мягкой и уступчивой, с самого начала введя политику строгости и полнейшего исполнения в соответствии с данными приказами. Не идя на уступки и не стараясь сглаживать углы даже там, где это казалось необходимым, женщина высекла себя и то, кем её видят остальные. Словно огромная непокорная крепость, выдерживающая одну осаду за другой она всё усиливала и усиливала своё влияние, пока не стала той, кем есть на данный момент. Её программы принимают для исполнения в двух из трёх случаев, большая часть аристократии относиться к ней с искренним уважением и почтением. Мадам Паффи пример человека на которого действительно не стыдно ровняться, она сделала не мало важных вещей, а также на своём опыте продемонстрировала, как важно идти своей дорогой, насколько бы сложной и не проходимой она не казалось, почему важно иметь жёсткую руку и непоколебимое сердце. И самое главное всё ещё при этом оставаться человеком. Томми кидает ещё один взгляд в сторону группки женщин прежде чем музыка вдруг начинает менять свой темп заставляя солдата напрячься. Вальс, точно он, этого ему не хватало, нужно бы поскорее пристроиться куда-нибудь в тихий уголок, чтобы не дай бог не заставили танцевать. А зная Сута тот, наверное, уже во всю со своей улыбочкой ищет кого бы сделать своим жертвенным агнцем, бедняжку, которой Томми отдавит все ноги. Ему определённо нужно поскорее скрыться. И как назло нигде и места то нет вздохнуть спокойно везде люди, абсолютно везде. В конце концов единственным выбором для него остаётся балкон, ведь кто в здравом уме сунется на открыто пространство в зимнюю ночь? Никто, а значит вот он, его спасительный вариант на сегодняшний вечер. Солдат быстрым шагом направился к выходу на территорию балкона, как можно быстрее, стараясь не привлекать к себе особого внимания, и при этом не попасться на глаза генералу и тем нескольким людям, так же прибывшими ради сопровождения генерала в качестве приглашённых им доверенных лиц, что в равной степени могли заставить Иннита станцевать, хоть раз и не важно с кем.

***

Холодный зимний воздух неплохо освежал, приводя ворох мыслей в порядок, а их у солдата было не мало. На сердце то и дело висел какой-то груз, казалось бы, один только спал, как другой норовит снова упасть на него. Это довольно сильно раздражало, принося сильный дискомфорт. Томми точно не помнил, когда начались его вечные метания, просто в какой-то момент он понял, что единственное чего он желает это освободиться от этого груза, ощутить свободу и удовлетворение, что она принесёт с собой. Ох удовлетворение, когда он в последний раз ощущал его, а ощущал ли вообще? Один из многочисленных вопросов на которые Томми, увы и ах, не имел ответа. Хотя, правды ради, как он вообще мог это знать, если даже такая на первый взгляд простая вещь, как собственные желания, вызывала у него нервный смех. Иннит не понимал свои чувства, не понимал свои желания, он боялся всего это. Он вырос на улицах бедного городка, да, на улицах в большинстве своём. Тогда много что произошло, вечные раны и унижения в попытках ухватиться даже за самую гнилую верёвку, лишь бы выжить, лишь бы начать жить. Одна только мысль, о тех временах вечных отчаянных метаний от жизни до смерти и с той же молниеносной скоростью обратно, словно они старые друзья, играющие в пятнашки или прятки, вызывала у Иннита тошноту, что поднималась к горлу и только ком, что казалось уже даже не образовывался, а попросту жил в горле не давал содержимому желудка вырваться наружу. Было ли этого к лучшему? Сложно сказать, может и так, может и этак. Хотя, если вспоминать те «прекрасные дни» его детства. Томми помнил и помнил чётко, чётче чем хотел бы помнить, как засыпал с мыслью, что завтра может не начаться, что вот он закроет глаза, опустит усталые веки, но более их поднять не сможет, не проснётся, а если и проснётся, то не уверен сможет ли вообще прожить этот завтрашний день. Тем более кто знает каким он будет, этот неизвестный завтрашний день. Столько детей ежегодно становилось бездомными сиротами и сколько из них умирали после недели жизни на улице. Долго думать не приходилось, только вера, слепая и наивная вера. Вера. Мерзость. Со злости солдат бьёт рукой по перилам балкона, снег, что успел осесть за тот небольшой отрезок времени между периодическими чистками местной прислуги, что как ужаленные бегали из уголка в угол по стенкам, словно муравьишки напуганные одной только мыслью, что достопочтенные гости их властных хозяев, подумают о не идеальности сея приёма, а если сами господа и подумать страшно. Хлопья невесомо подлетают по инерции, опадая на сей раз уже в самый низ, прямиком к земле. Иннит наблюдает за ним молча, только сжимая нервно костяшки и челюсть, это не помогает, напротив, будто сильнее выводит из того хрупкого равновесия, что осталось у Томми. Словно ребёнок, солдат смахивает снег до которого мог дотянуться с перил, не двигаясь ни на дюйм с места где стоял. Он падает почти так же как тот, что был раньше, но не совсем одинокого. Нет той воздушности, а хлопья от резких движений получились грубые и слипшиеся с друг другом, и на землю они не опадали мягкими облачками, а скорее падали. Как ни странно, на сей раз это более чем помогает отвлечься, тело потихоньку расслабляется, оставляя от былого напряжение лишь остаточный зуд. Приятное чувство, прямо как этот холодный мягкий снег, так легко тающий на разгорячённой коже его грубых рук. Он играется с небольшим комочком, перекатывая его между ладоней, немного неравномерно сдавливая пальцами, получается неплохой клубок, ещё немного снега и у импровизированного снеговика появляется тело. Выходит, не очень аккуратно, от чего он больше похож на обычный нелепый комок снега, Томми пытается выдавить улыбку на его лице, но и она выходит предательски кривой. Снеговик получается до ужаса неказистым, однако солдат не спешит выкидывать его с балкона, как ранее поступил со снегом. Блоба усаживают на перила, Инниту он по душе, даже самая убогая вещь хороша если сделана с любовью, вроде так пишут в детских сказках и глупых романах? Томми в любом случае так и не прочитал, не было времени, да и возможности, а как подворачивалась предпочитал что-то более подходящее его нынешнему положению, да и вряд ли подобное чтиво помогло ем у в устройстве во взрослом мире. Так что не судите его слабую подкованность касательно таких мелочей. Вдруг негромкий смешок за спиной выводит солдата из его подобия спокойствия, прерывая всю ту атмосферу приглушённого празднества из яркого зала, чуть покалывающего холодка и легонько завывающего ветерка. Иннит дёргается, чуть не сбивая блоба рукой, благо рефлексы помогают вовремя поймать того. Пальцы сильнее сжимают комок снега, когда вся нервозность и раздражение по щелчку возвращаются, в этот момент Томми искренне надеется, что этот идиот за его спиной не из какой-нибудь богатенькой семьи, про которые Вилбур ему так заботливо пропел все уши, и у него будет возможность послать мудака куда подальше, хотя бы в мягкой форме. Иннит поворачивается на сто восемьдесят градусов со своим снежным другом на руках, солдат чувствует, как тает снег, тонкими струйками стекая по рукам и затекая под рукава, неприятно, но терпимо, он и не такое терпел. Тем более сейчас это было совсем не важно, самое важное стояло перед ним с дистанцией в пару шагов. Мужчина перед ним выше его самого не значительно, но заметно, у него непривычно яркие зелёные глаза, похожие на два изумруда, как сказал бы Вилбур, Томми не видел настоящих изумрудов, только цветное стекло, но он видел деревья и глаза этого парня были похожи на только появившиеся по весне листья. Его волосы неряшливо уложены то ли назад, то ли набок, совсем не прилизанные, как у аристократии, которой был набит этот бал, у него явно непослушные локоны тёмно-русого цвета, чем-то похожие на его собственные только темнее, сильно так темнее. Незнакомец одет в невычурный смокинг тёмно-зелёного цвета, без лишних деталей и украшений, просто и лаконично, Иннит подметил лишь белые перчатки на кистях и повязанный на шее галстук больше похожий на бант, солдат не любил такие вещички, однако на этом парне они выглядели довольно забавно, даже несколько миловидно. Словно изучая в ответ, мужчина прошёлся по солдату глазами, Томми чувствовал его взгляд на себе, едва ощутимый, невесомый, совсем не те острые взоры, что преследовали его весь вечер в том просторном зале, словно он зверёк в цирковом шатре, явленный им потехи ради. Это удивляло, приятно удивляло, хоть что-то приятное за сегодняшний мерзкий вечер. — Какой забавный снежный комок. Вы его сделали? — Собеседник подходит чуть ближе, плавно без резких движений, не врываясь в чужое пространство, а мягко входя в него и невесомо кончиками белых перчаток поглаживает комочек снега по тому, что вроде как является его головой, он уже успел изрядно подтаять в руках солдата. —Да, да это так. — Неуверенно ответил Иннит и не осознанно улыбнулся неожиданному собеседнику, не сильно, так уголками губ только, как когда человека застают врасплох, и он не понимает, как реагировать. Хотя Томми сейчас действительно не совсем понимал, как ему реагировать, весь вечер его окружали люди уровня паршивости выше среднего и тут вдруг, как глоток свежего воздуха перед ним появляется этот, этот… А кто это? — Сэр?.. — Недолго думая спрашивает он с привычной чёткостью, отличительной чертой служащих людей. Иннит окидывает собеседникам взглядом пытаясь анализировать его внешний вид и какие-нибудь отличительны черты. Однако сколько бы солдат не пытался выудить в закромах своей памяти кого-то отдалённо на него похожего никто не находился, да и Вилбур точно не рассказывал ему о таком человеке. Томми на это почти обижен, неужто здесь есть люди, при которых не обязательно давить кислую улыбку и разговаривать так словно тебя пристрелят за любое слово, сказанное не стой интонацией. Он кидает быстрый взгляд на блоба прежде чем, аккуратно усадить его на прежнее место, всё же было несколько неловко стоять с ним на руках вот так вот, тем более рукава уже изрядно измокли от всей той влаги что стекла по рукам. — Клэй. — Спокойно отвечает мужчина. Он снимает перчатку с правой руки, прежде чем протянуть ту для рукопожатия. Томми особого приглашения не нужно, рукопожатие у Клэйя обычное, не вялое будто тот и желание пожать руку не имел, но и не сильное, что аж рука побаливает, оно просто хорошее, нейтрально привлекательное, если разбрасываться необычными прилагательными. Солдат отвечает тем же, отказывается от своего обычно твёрдого рукопожатия, отвечает таким же дружелюбным. Парень на это довольно хмыкает и отпускает кисть Иннита, чтобы расположиться по правую руку от него, не слишком близко, меж их рук осталось достаточно пространства, чтобы не коснуться ими ненароком, солдат не любил касания незнакомых людей, однако коснись они Томми не возражал бы. — Клей, сэр, не сочтите за грубость. Как давно вы здесь? — Нет, Томми не специально старается не смотреть на собеседника, просто смысла особого в этом не видит, да и неловко немного от того, что его застали за этой маленькой дурашливой игрой исходом которой, стал комок снега с кривой улыбкой. — Хмм… — Задумчиво протягивает мужчина, задирая голову вверх и поднося руку к подбородку, по-детски так, театрально и комично. Ещё и лицо до ужаса забавное, такое живое, совсем не та масса лиц, что моросила перед лицом солдата весь вечер. Иннит готов поклясться, что не запомнил ни одно, никого, кроме его. У Клэйя лицо не самое выразительное, аккуратно выбритое, без каких-то бросающихся черт, только шрам на брови всю картинку смазывает, а так и зацепиться не за что. Нет Томми не пытается как-то принизить человека, с которым знаком от силы пару минут, да куда там знаком, так именами обменялись, но Клэй ему правда показался неприметным. Именно поэтому Иннит, смотрел за каждым лёгким покачиванием головы своего собеседника не отрывая глаз. — Ну, думаю с того момента, как вы смахнули снег с перил… — Он неловко потирает затылок и отпускает смешок, пока на губах расплывается улыбка, такой простой жест, да солдат его раз по сто на дню видит, но почему-то только сейчас он вызывает такое необычное чувство внутри. Томми ловит себя на мысли, что совсем не слушает, что там ему говорит мужчина рядом с ним, совсем не важно, хотя голос у него приятный, успокаивающий такой, бархатистый. Он просто смотрит на него, смотрит и не понимает почему не может оторвать глаз, Клэй не красавец, не в глазах Иннита так точно, однако противостоять чему-то внутри себя не выходит, как не крути. Томми кажется, что это несколько ненормально и так быть не должно, но сразу же обрывает себя на мысли, хотя скорее его обрывают. — Извините, сэр? — Пару слов чуть ли не пробиваются резким потоком воды сквозь дамбу размышлений Иннита, наконец возвращая его из туманности мыслей в холод ночного празднования. Томми моргает пару раз, не сразу соображая, что ему сказали, а как понял, то не смог и слова в ответ промямлить. Стушевался, не слушал. — Что? — Несколько растеряно произносит солдат, стыдливо отводя свой взор от чужого лица. Это мало помогает, новый образ словно уже отпечатался на роговице глаза и не желает и на секунду оставить А в ответ тишина. От чего-то тяготящая такая, не приятная, вот есть тишина убаюкивающая, окутывающая с головой, в которую провалиться так и хочется, а вот это не она совсем. Совсем не она. От этой в горле ком появляется, мерзкий такой, плотный-плотный, что не проглотить не выплюнуть, так и умирай от недостатка кислорода. Но Иннит взглатывает его, через не могу, через боль, через всё что только можно. Ведь не должно быть так, не должно сейчас быть всех этих чувств, не их, не всей этой тревоги. Томми хочется злиться от того, что это вообще происходит и от того, что не хочет, чтобы это происходило именно перед этим человеком. Какое же это всё глупое и бессмысленное думает про себя Иннит. Наверное, выглядит сейчас, как какой-то идиот, что даже слушать нормально не может. Да как вообще наглости хватило проявить такую бестактность и неуважение, позор ему. Интересно, как на него будут смотреть эти глаза цвета юных листьев? Будет ли в них бушевать раздражение, а может их затопит отвращение и брезгливость? А если хуже? Безразличие. Холодное и липкое безразличие холоднее любого ветра и снега, холоднее самого промёрзлого дня. И подумать страшно. А страшно ли? Почему он вообще боится? Может и не боится совсем, так играется с собственным разумом, обманывается и верит. Но это ведь не происходит вот так вот, просто, за пару каких-то минут, за какие-то пару фраз. Нет, не работает, не должно работать. Но почему тогда в ушах гул, а сердце пропускает удар за ударом? Зачем руки дрожат, а ноги всё грозят подкоситься? Томми не дрожал так даже, будучи беспризорным мальчишкой, живущим в кладовке, не дрожал так он и при своей службе в холоднющие дни, а сейчас дрожит. Даже смешно от этого как-то. Только смеяться не хочется. Тихо всё ещё. Неужели Клэй ничего ему так и не сказал? Должен ли? А здесь ли вообще этот мужчина? Может вовсе покинул его, посчитав, что такого идиота ещё нужно было умудриться встретить? Нет, он бы услышал, непременно услышал бы этот хлопок, когда подмёрзшие снаружи, но разгорячённые внутри двери смыкались за прошедшими сквозь них людьми. Да он бы услышал, точно услышал. Значит Клэй не ушёл. Легче от этого ничуть не стало, только тревожнее. Почему он вообще об этом думает? Томми честно не знал, что сказать на этот счёт, не представлял, а если бы мог вряд ли бы сформулировал это должным образом, не хватило бы начитанности и словарного запаса, да и красноречия в придачу. Но раз не ушёл то чего продолжает так пыточно молчать? Ждёт чего? А если и ждёт, то чего именно? Иннит уже спрыгнуть готов с этого злосчастного балкона от потока своих бессвязных мыслей пожирающих его изнутри, от этого чувства буду то в один момент он стал полым яблоком, в которое запустили сотни, нет, тысячи и тысячи личинок, а те радостно копошатся в нём даже не думая покинуть приятное тёплое местечко. Солдат, как натянутая струна стоит, лишь немного подрагивает, так, еле заметно. Он ждёт, ждёт самого худшего, но ничего не происходит. Вообще ничего, пока его плеча не касается что-то тёплое. Даже через костюм это чувствуется, как будто раскалённое, но совсем не обжигающее, ну может только самую малость, самую маленькую малость. Томми поднимает глаза на Клэйя и встречается взглядом с ним взглядом, мужчина смотрит на него и едва ли не пытается разглядеть что-то, узнать, выведать. Зачем правда, да и что Инниту не понятно, он в ответ смотрит и по глупости тонет, тонет в том океане свежей весенней листвы, что носит в своих глазах его новоиспечённый знакомый, чудесный лес из которого не хочется уходить придя однажды, а потерявшись и не думать о горе, лечь поуютнее меж корней и дремать, дремать пока корни тебя не опутают и не станешь их частью. Да, внешность Клэйя, Инниту всё ещё кажется посредственной, но вот глаза, глаза у него точно зачарованы, ведьмой или феей, не важно, такие точно не прокляты, именно зачарованы. Они смотрят на друг друга мгновение прежде чем Клэй моргает и наконец разрушает ту стену, возведённую из тишины. — Сэр, вам кажется не здоровиться. Вы бледны и дрожите, а лицо напротив раскраснелось. Быть может вас мучает жар, лихорадка? — Искренне взволнованно вопрошает мужчина, кладя и вторую руку на плечи Томми. Они без перчаток, вот от чего так тепло, думает Иннит. Хочется ответить на излишние беспокойства не сильно знакомого человека, но смотря на это лицо так похожее на помесь самого наивного щенка и ребенка в одном флаконе ничего кроме глупой улыбочки и не выходит. Боже он точно сейчас выглядит как идиот, самый настоящий, как шут придворный, если не хуже, от стыда сгореть можно. — Нет, я в порядке Клэй, немного замёрз не более. — По спокойнее старается отвечать Томми, пока внутри всё так и клокочет, бурлит, закипает, словно вулкан, наконец пробудившийся от своего великого сна. И он только сильнее закипает едва осознание сказанного проноситься одинокой строчкой холодка во всём море магмы и лавы из которой вылит солдат. Он бомба замедленного действия, готовая взорваться в любой момент, абсолютно любой, а рядом с Клэем шанс вырастает по экспоненте. Он как красная тряпка на быка, нет, как, как, как Томми не знает, что, не хватает слов, только чувства, чувства, наполнившие его до края, чувства, вылившиеся за его пределы, затопившие всю землю под его ногами и уже добравшиеся до щиколоток, минут-две и они уже по колено будут, а там и живот, грудь, шею и так пока он целиком в них не потонет. Слишком уж их много. Иннит чувствует это, признать только не может, ну настолько всё это глупо и несуразно, нелепо и бессмысленно, неправильно в конце концов. Он ждёт, искренне надеется, что вот сейчас, Клэй упрекнёт его в чём-то, уколит, а Томми отпрянет от этих чар, от этой дрёмы, ответит, как учил его любезный генерал и удалиться, будто и не было этого. А чего этого? Томми ведь и ответить не может чего конкретно, да они говорили немного, он помнит, даже процитировать может, но что после? В какой момент внутри что-то загорелось, загорелось настолько, что вскипело, угрожающе обещая взорваться? Что это внутри него, почему объявилось? В чём причина, что это за тайна, что это за секрет? Он не знал, только грелся от касаний чужих и глядел на лицо их обладателя, аки мотылёк на самую яркую лампу. Хотя скорее уж на солнце, Клэй для лампы слишком искренний, точно солнце. Тогда и сам Иннит не мотылёк, подсолнух. Забавный, понять себя не может, а о каких-то бреднях думает смех, да и только. Руки у Клэя тёплые, теплее всех, кого солдат знал раньше, так и хочется ухватиться, и не отпускать никогда. Томми так бы и сделал, наверное, не будь они на приёме самой влиятельной семьи в стране, а ещё не будь он так очарован ими. Странное противоречие, но так метко описывающее две самых крупных проблемы на данный отрезок времени, Томми не хотел быть на территории сея имения и был бы счастлив испытывать обычный трепет, не манию так граничащее с безумием. Не хотелось в начале своей карьеры затухнуть подстать матери, он выше этого. Конечно выше, думает Иннит, пока кисти с плеч пропадают, а через мгновение уже сжимают его собственные. И ведь даже не сжимают, держат, мягко, по заботливому. Чуть согрели и натянули на ещё колючие от холода пальцы и ладони те самые противные белые перчатки, они не тёплые совсем, но всё равно кажется, что лучше уж с ними чем без них. — Вы уж прости, что я так без церемонно. Руки уж у вас через чур холодные. — Всё тем же голосом, где-то на пол тона тише, начинает Клэй. У него на лице что-то странное, расплывчатое такое. В глазах теплота и благоухание весеннее, едва зазеваешься и вот уже сам цветёшь аки самый пёстрый цветочек. Губы же бледноватые, сжаты сильно, волнуется похоже, сильно так. Переживает? За Томми что-ли, не многовато ли чести? Естественно про себя рассуждает солдат, не вслух же всё это говорить, тем более явно не в лицо. Вот и продолжает молча стоять, ожидая что же ему ещё скажут. — Я просто не могу по другому. Сэр вам надо бы обратно в зал, согреться. Совсем уже замёрзли, как снеговик, ну правда. — Нервные смешки разбавляют предложения, как прохладное молоко горячий чай. Инниту всё сильнее кажется, что человек перед ним слишком хорош, чтобы оказаться явью, чем-то осязаемым. Однако нет, вот он здесь. Перед ним. Тёплый, такой. Солдат про себя смеётся, разглядывает руки в чужих белых перчатках и думает о том, что они ему велики, его пальцы уже. Да, размер перчаток не то, что должно его волновать сейчас, однако он немного устал быть таким эмоциональным и держать всё в себе, нет ведь ничего плохо если он ответит Клэйю той же монетой, пусть перчатки будут волновать его больше чем тот клокочущий ворох в его грудной клетке, закрытый за решёткой из рёбер. — Всё в порядке, замёрз и замёрз с кем не бывает. Вам только и могу, что выразить благодарность, мне стоит вернуть их сразу по окончанию мероприятия или выслать позже в более официальной манере с соответствующим презентом за проявленное великодушие? — Уже без грамма стеснения улыбается Томми, смотрит прямо в глаза, уже намеренно погружается в весну позволяя утянуть себя полностью. Ему тошно от слов, что вылетели из его рта, уж через чур официально получилось, но учитывая с какой интонацией и контекстом он это произнёс на шутку это тянет куда больше. И Клэй смеётся. Сначала смотрит на Иннита чуть приоткрыв рот, потом смешок, другой и вот он уже смеётся заливисто, прикрывая часть лица руками, не понятно только зачем, улыбка у него милая, а смех звонкий, чего стыдится. Солдат сжимает руки в кулаки смакуя остаточное тепло чужих. — Пхах, нет-нет, что вы. Ну в самом деле, — Еле сдерживая собственные смешки ответил ему Клэй, явно оценивший намеренно через чур официальный тон. Похоже даже слишком хорошо оценил, может вспомнил кого, предположил Иннит. — Я не преследовал цели проявить «великодушие», вы замёрзли, я захотел помочь сиюминутно. Не силой же мне вас в зал тащить в самом деле. Да и потащи я вас вы вероятно моего жеста не оценили бы. — Чуть отводя глаза продолжил Клэй играя пальцами, милый жест. Он вообще был удивительно мил в сравнении со всеми, с кем солдат был знаком, напоминал правда кого-то сильно, навязчиво даже, но кого Томми вспомнить не мог, по тому всё отмахивался от дурной мысли. — Не сказал бы, против я бы не был, возмутился, это да, но злиться, что меня от обморожения пытаются спасти? Чушь какая. — Искренне ответил Иннит, к чёрту мысли о последствиях и прости его господи боже уместности. Всё к черту, он и так вероятно пропустил диалог с самым лучшим человеком в своей жизни и плевать, что они не были знакомы чуть меньше получаса назад. — Вы так думаете? — Удивлённо спрашивает Клэй вскидывая брови, похоже не один только Томми был растерян в ситуации. Просто из них двоих большим трусом оказался именно он, от такого даже стыдно как-то. Трусом Иннит себя признать мог, но настолько трусливым и жалким, нет, честь иметь тоже надо. — Да, неужели это настолько странно. — Посмеиваясь отвечает солдат. Ему хочется выглядеть получше в этой ситуации, но получается хуже, чем хотелось бы. Холод и правда его настиг, тело дрожит так не кстати. — Ну… Да? — Признаётся мужчина, они с Томми сейчас, как два великовозрастных идиота, смотрят на друг друга и хихикают по-глупому. Ещё и в добавок в эту игру играют, а правда ли, а ты не врёшь, хотя намерения у обоих настолько зеркально чистые и понятные, что даже смешно. Ладно, Инниту от этого в принципе смешно, он и признал это, спасибо, что не через года. — Эмм, вы же знаете, на чьём мы бале? — Солдат качает головой, как если бы ему нужно было без слов ответить на вопрос из разряда не хочет ли он поесть или не нужна ли ему помощь в чём-то, как на что-то обыденное. Однако это не что-то обыденное, Томми понял это по реакции Клэя, когда эмоции на его лице сменились с удивления на искренний шок. — Подождите, вы серьёзно не знаете?! — Уже чуть ли не вскрикивает мужчина, ухватывая Иннита за плечи, как делал это ранее. Только в этот раз получилось немного грубее, он действительно шокирован тем, что узнал. А Томми в свою очередь действительно не понимает, что за бурная реакция. — Нет, вернее не совсем так. Меня пригласило сюда, как доверенное лицо и если быть полностью честным идти сюда я абсолютно не хотел. — Солдат уже прямо сознаётся в том, как с его стороны это выглядит. Хотя чувствует, что возможно сам себе такими действиями яму роет, но правды ради, он во всяком случает честен. — Божечки, да за такие слова любой в зале вас прикончил. — Клэй же на это реагирует ещё большим ступором, буквально пялиться на собеседника с таким лицом будто тот перед ним сейчас нагишом разгуливает, а учитывая холод это сравнение становиться ещё красочнее. Однако мгновение-два и вот он снова не может сдержать смеха. Уж таков его характер, ничего не может с собой подделать. — Правда? — С усмешкой отвечает Иннит, прекрасно понимая, их разговор опять, как поток воды вернулся в русло реки из шуток. — Сущая правда сэр. Это же бал организованный самим Икс Ди Вэс’Тейкеном, за приглашение на него готовы по головам идти. Вверх аристократии, шанс лично познакомится с главой рода, заиметь его поддержку. И прочий бред. — С ответной ухмылкой добавляет Клэй, без сглаживаний углов и похоже, как он искренне считал, рассуждая обо всём мероприятии и его организаторе. Томми особо не вникал в светское общество, не смотря на свои планы иметь с ним определённые связи, но даже так он уже слышал что-то про Вэс’Тейкенов, конкретики не помнил, но неприятное кислое чувство на языке так и бело, что не зря. — Бред — это его тупое имя. — Немного раздражённо выплёвывает Иннит, как бы избавляясь от накопившейся кислости на языке. Томми не видит, как у него в этот момент брови сводятся к переносице, губы искривляются в неровной нервной линии, а само лицо усыпается складками. Точно у ребёнка, что лизнул лимон впервые в жизни, или укусил репчатый лук, или вовсе раскусил пару зубчиков чеснока. Клэй сравнения мог долго придумывать, ничего из перечисленного он не любил и кривился бы сейчас точно так же подстать Инниту. — Ещё какое, правда самолюбия хоть отбавляй, его даже не бывает обычно на таких балах, так только для вида «самых важных» гостей встретит и исчезнет, ни к чему ему общаться с плебеями. Намеренно переигрывая и изобилуя театральности продолжает рассказывать мужчина, он уже не держит Томми, довольно быстро убрал руки и активно начал ими жестикулировать, будто стараясь сделать свой рассказ ещё более комичным, и это, не считая этих акцентов на слова и намеренное протягивание гласных. — Пххх, а говорил меня убьют, сам не лучше. — Иннит по-дружески пихает Клэя в плечо, а тот посмеивается в ответ и отвечает тем же. — Верно подмечено. Тогда это останется между нами и никто не пострадает верно? — Глупым писклявым тоном интересуется мужчина, щуря глаза так, то солдат не может не прыснуть со смеху. У Клэйя определённо дар доводить Томми до хохота парой фраз, нет, парой слов. — Ага. — Без задней мысли соглашается Иннит и кивает, наблюдая, как Клэй в очередной раз расцветает, выпуская в воздух ворох свои чувств. Может на деле так и не было, но Томми это определённо ощущал и чувствовал, и уже не способен был игнорировать. Это было забавно. — Ох, чёрт возьми, сколько мы здесь стоим? — Вдруг встрепенулся Клэй и нервно потянулся к карману с часами. Иннит от этого непроизвольно вздрогнул, но говорить ничего не стал, молча наблюдал, как на вид дорогие часы на цепочке, оказываются в руках мужчины. Аккуратные серебряные часы, идеально помещающиеся в чужой руке, украшенные искусней гравировкой и так же искусно отполированные. Томми должен признать у его нового знакомого отменный вкус, немного старомодный, но отменный. Теперь и он хочет себе такие, может стоит отказаться от тех руководств что он планировал приобрести на следующую зарплату? Он подумает над этим. — Да вроде не так уж и долго… Спешишь куда-то? — Спокойно спрашивает Иннит легонько касаясь чужой руки. Пытаясь этим незначительным касанием успокоить вдруг вздурившегося собеседника. Но тот не реагирует особо, продолжая встревоженно смотреть на циферблат, пока глаза не округляются от осознания. — Я отошёл буквально на пару минут, меня сейчас ждут! Простите я вынужден вас покинуть. — Вскрикивает Клэй отмахиваясь от чужой руки, параллельно пряча часы обратно в карман. Он разворачивается и быстрым шагом идёт к дверям, чтобы вернутся в теплое помещение и оставить Томми одного на холоде. Конечно не совсем так, но на секунду Инниту показалось именно так от чего он и сказал тому в след: — Да, прощай. — Не специально, он на самом деле просто хотел попрощаться, однако Клэйю это похоже показалось неправильным и тут обернулся стоя совсем в упор к двери. — Пххах, обычно говорят «до встречи». — С улыбкой произносит он, глядя прямо на Томми. — Тогда до встречи. — Тем же отвечает солдат, слегка кивая головой. — До встречи. — Еле слышно для Иннита произносит Клэй, а после двери балкона закрываются, не позволяя теплому воздуху вновь покидать зал. Иннит молча смотрит в направлении зала ещё пару минут прежде чем отворачивается к звёздному небу. Оно тёмное и манящее, усыпанное кучей ярких крапинок. Томми холодно, ему стоило бы последовать примеру Клэйя и спешно направится в зал, только ему не хочется. Так бы и стоял там, и стоял, пока празднество не завершилось, а все не разъехались по своим имениям. Было бы действительно славно. Он кидает взгляд на перчатки, что ныне покоились на его руках и понять не мог, что ощущает сильнее, желание сорвать ненавистную часть гардероба, неприятно давящую на кисти, хотя, казалось бы, не должна в силу разности размера. Или же носить не снимая, как единственную вещь, что связывала его с этим чудаком по имени Клэй. От чего-то Инниту казалось, что это их первая и последняя встреча. Да аристократы могут пересекаться между собой на подобных мероприятиях, к тому же самих балов проводят не мало. Однако сам Томми аристократом не был. Будет ли у него возможность вновь повстречать этого мужчину с непримечательным лицом, шрамом на брови и глазами цвета свежей листвы цветущего леса? Кто знает.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.