Зов в туманной дали

«Иди ко мне… Будь рядом со мной…» … С годами этот призрачный зов, похожий на пение мифической сирены, но принадлежавший заключенной в бездне Такхизис, становился невыносимей. Во снах маг метался по темному, полному тумана лабиринту, а его душа рвалась в заоблачные дали на всех парах, - в манящее никуда, все дальше и дальше от настоящего и знакомых мест. Тело билось в конвульсиях, изнывало от сладкой и мучительной истомы, а на лбу проступал холодный пот. О, как ему хотелось порой перестать слышать это «иди-и-и ко-о-о мне-е-е…», что с каждым словом становилось все громче и требовательнее. Этот приказ, которому было сложно противиться…. Сладкий голосок, что принадлежит, как могло показаться, молодой девушке, мелодично и методично выводил жуткие слова, что затекали в уши медом и оплетали сознание, становясь плотной, мягкой и утешающей пеленой иллюзий: «Иди ко мне, будь рядом со мной… Хочешь птицей вспорхнуть, Да душа тяжела: Ею я завладела и на дно увлекла. И со мною навек Ты останешься здесь. Мальчик мой, ты же знаешь, Что любовь- это смерть.» Партия становилась громче, а спустя еще несколько тактов начала и вовсе ветвиться, превратившись в канон. Канон, звучащий со всех сторон и сводящий с ума, потому что заключенная в теле душа-пленница окончательно потеряла ориентацию и готова была разорваться на части, последовав на тоскливо манящий зов каждой из партий. Но Рейстлин Маджере справлялся, как мог, несмотря на подступающую слабость- моменты, когда чужой голос уводил его дальше, чем мог представить себе рядовой, незнакомый с темой обыватель- или знающий лишь понаслышке. Ему было с каждым шагом все теплее- и вот он уже утонул в ощущении… Любви, ласки, безмятежности. Неужели попал в объятия матери? Где-то на задворках сознания чародей слышит ее предостерегающий шепот, что просит его не терять ощущение земли под ногами, - но отмахивается, словно это наваждение опаснее того, что ждет его впереди: пламя страсти своенравной богини, что в очередной раз хочет видеть беспомощность, хрупкость обнаженной души темного мага. Он так устал и запутался, что не был способен понять, чего в этом пении было больше: любви, или все же ненависти?.. Их отношения с темной госпожой нельзя было назвать простыми, как и ее характер. Сначала они бились на одной стороне, затем- он предал из-за того, что взыграли братские чувства… Слишком часто вблизи Такхизис он ощущал себя мальчишкой, что ведется на провокации- и, что самое жуткое, - иногда вполне осознанно. Так случилось и этой ночью, когда он, находясь на грани истощения, мотыльком летел на огонек, что виднелся на горизонте. Тепло, его крупицы были путеводной нитью в размывающихся очертаниях лабиринта. И вдруг- пекло. Сумерки. Жар страсти охватил хрупкую, болезненную фигуру мага- и он упал на колени в самом сердце лабиринта, перед троном богини Тьмы. Погруженный в транс знакомой мелодией и шлейфом душного пряного парфюма, он самозабвенно покрывал поцелуями холодную женскую руку, питая инстинкты иллюзией любви. Тени вокруг смешались- и он вскоре перестал замечать что-либо вокруг кроме той, к которой так спешил: ни стороны, с которой пришел, ни алтаря Маджере не помнил. Позже вспомнить не мог. Только довольную и хищную улыбку красивой женщины, что на очень долгие годы повязала его волю словом- да глаза. Ох эти глаза… Змеиные. Два огонька, что пульсируют в ночи, тянут душу на дно и обещают, зовут в… Безвестную сказочную даль? На погибель скорее. «…Тебя дурманит бездонный взор, И ты погиб! Ты уже зачарован! Но ты желаешь поймать мой луч, Вкусить эту власть? Посмотри ж на меня, чтоб пропасть! Твой взгляд не дольше, чем мой… Иди ко мне, будь рядом со мной! Иди ко мне, будь рядом со мной!» Помутненный рассудок не мог осознать границ времени, которое прошло с того момента, как он достиг цели. Возможно, поэтому Рейстлин не заметил, как после жара губы опалил холод ненависти. Эта боль напомнила глупому и наивному мальчишке, что он здесь не по своей воле и играет роль марионетки. Узника. Раба собственных амбиций, чью душу сгубила жажда знаний и преданность искусству.