Его глазами.

Я с каждым днем замечаю, как моей девочке становится хуже. Почему она молчит? Ей сложно, а меня ломает, что я не могу ей помочь. Сильная, старается справиться в одиночку. Мне хотелось бы стать стеной между ней и этим ужасным миром, чтобы он не смел тянуть к ней свои грязные, испачканные в крови и грехах, щупальца. Ей не это нужно. Ей нужно просыпаться ближе к обеду, где-нибудь в горах Нидерландов, в деревянном особняке и босиком бежать просить меня затопить камин. Ее сломали. Сломали настолько, что она не говорит о своих проблемах, утопая в них. Настолько, что у нее начинают дрожать руки от серьезного тона голоса. Настолько, что она плачет в 10ти сантиметрах от меня совершенно беззвучно. Так, что не уловишь даже дрожи маленького тела. Тело. Ее сломали так, что она не может адекватно воспринимать себя, что физическое состояние, что моральное. Ее сломали так красиво, что эта красота острием ножа вонзается под легкие. Ее сломали так искусно, что такой работе позавидовал бы Ганнибал Лектер. Ее сделали настолько несовершенной, что это несовершенство стало идеалом. Моя маленькая, идеальная девочка. С каким холодом в глазах она смотрит на этот мир. Но только не на меня. Я вижу в ее глазах, при взгляде в мою сторону, острую, глубокую, мучительную любовь. Я чувствую тоже самое. Но еще я замечаю на дне зрачков пульсирующее отчаяние, а радужка сверкает непролитыми, тщательно сдерживаемыми слезами. Она думает, что ужасна. Она запуталась и ничего не понимает. А я бесполезен. От этого хочется выть, вспарывая ногтями собственную кожу. Я могу часами прижимать ее к груди, шепча всякие нежности, зная, как ее это успокаивает. А после я ложусь в кровать, все еще держа ее в объятиях. Она очень тактильная, ласковая. Но ее тактильность не находила выхода и стала тщательно подавляться. Я, как психиатр, понимаю многие аспекты ее поведения. Но не понимаю тварей, которые так надругались над ее психикой. Она заснет, снова думая, что я не слышал ее истерики, а я буду все так же тихо обнимать ее, пока она спит. Я хотел сделать ее самой счастливой, но не смог. Теперь она счастлива, пусть ее рукава и завязаны сзади.