исследование

Альбедо искусен во всём, за что бы ни взялся. Фехтование, наука, живопись. Этот список может быть куда более длинным, но он занимается лишь тем, что ему интересно — не более. — Вы и сами своего рода учёная, сестра Розария, — Альбедо, не поднимая глаз, продолжает изучать бумаги. Тёплый свет настольной лампы трогает его лицо и руки. Ночные тени заправлены за ухо вместе со светлой прядью, обвивают ноги и туловище, едва уступая место тонкой леске света. — Как бы вы назвали свою исследовательскую работу обо мне? Розария хмыкает. Ступает по ковру тяжёлыми каблуками, звенит, словно призрак, цепями. — «Как вычислить процент опасности в красивом юноше за сутки». — Приёмная комиссия почти любого учебного учреждения приняла бы подобное за шутку. Но мне нравится. Позволите ли задать пару вопросов? — Позволяю. — «Красивый» в данном случае — это объективная или субъективная оценка? — Какая дотошность, — Розария проводит пальцами по аккуратным рядам фолиантов, рассматривая в полутьме их длинные названия, вытаскивает одну с любопытным корешком, неспешно листая. — Все учёные такие? — Только порядочные в своих трудах. — Ужасно. Как повезло, что вас таких здесь не много. — Действительно, — Шелест бумаги и его тихий смешок перекликаются с её ленивой поступью. — Докучай вам на одного учёного больше, и я бы потерял в своей исключительности. — Удивительное откровение. Неужто приставленный к другой глотке нож вызывает такую ревность? Альбедо чувствует, как спину холодит её присутствием. Стальной коготь впивается в шею — плечи чуть вздрагивают, резкий выдох разрезает застоялый воздух. Слабое место. Поправка. Подчеркнуть красными чернилами — чувствительное. — Нет, но я бы посоветовал вам доводить дела до конца, прежде, чем браться за новые. — Не провоцируй меня, иначе послезавтра встретишь утро мёртвым. Розария щурится. Беззлобно опускает веки, ухмыляется одним лишь взглядом, не поднимая уголков губ. — Почему не сегодня? Альбедо — сукин сын — играет с ней в кошки-мышки. Добровольно суёт голову в клыкастую пасть, обнимает скозкий язык, щекочет нёбо. — Нет настроения. — А если, — Альбедо кладёт бумаги на стол, поворачивается к ней лицом, смотрит своими стеклянными пустышками пристально, глаза в глаза, — завтра я убью всех в этом городе? Обойду каждый дом, не пропущу ни одной колыбели, потому что сегодня вы сохранили мне жизнь. — Ты чудак, — Розария смеётся. Дёргает его за белёсую щёку, тянет кожу до красноты. — Предпочитаю называть это эксцентричностью. — Альбедо накрывает своей ладонью чужую, — перчатка на перчатку — но чувствует холод и через два слоя материи. — Этим ли я привлёк ваш взгляд, сестра? Я действительно заинтересован в вашем исследовании. — И тебе не надоело общаться через метафоры? — М? Я серьёзен. Моё польщение обширностью ваших знаний обо мне… — Да заткнись ты, — Розария толкает его в плечо, и Альбедо неожиданно даже для неё валится со стула. Она смотрит на него, поднимая бровь, а после хмыкает в кулак. Опускается рядом, сложив локти на колени. — Как пёрышко. Неужели из вас двоих кашу кушает только Кли? — А вас привлекают слабые мужчины, я полагаю? — С чего бы? — Вам, явно, совсем не стыдно, и это даже понравилось. Альбедо роняет смешок, приподнимаясь на локтях. Смотрит на её довольное лицо, тянет уголки губ вверх. — Это ты скорее любишь пинки, иначе к чему такая радость? Могу повторить. — Так повторите. Розария опускается на колени. Кладёт руку на чужую грудь, давит с силой — и он податливо, без сопротивления, ударяется затылком об пол. — Чудак, — тянет Розария по слогам, улыбаясь этой полуночной глупости. Он ведёт себя, как ребёнок. Прикрываясь официозным слогом и спокойным бархатным голосом, так явно дурачится, бесстыдно дразнится, обернув наглость в шёлковый чехол. — Поэтому я вам и нравлюсь. Так самоуверенно. Розария ковыряет его ключицу стальным когтем — тело реагирует, как на щекотку. Альбедо выдыхает смазанными и тихими смешками. — Вы не сказали «нет». — Ты сегодня заткнёшься? — Если вы заткнёте. Розария взглядом обещает, что однажды у него во рту окажется половая тряпка. Но бледных губ всё же касаются алые, оставляя липкий бордовый след. Альбедо при тщательном изучении оказывается той ещё язвой, нагло улыбающейся в поцелуй.