deus ex systēma

      Переминаясь с ноги на ногу и нервно теребя пальцы, Стефан стоял у высотки и не решался войти. Высоко задрав голову, рассматривал окна и не всерьез пытался угадать на каком этаже он найдет того, кто его совсем не ждал. Название постройки — это всё, чего он сумел допроситься у этой реальности. И куда двигаться дальше — было не ясно.       Но жаловаться Стефану было совестно. Да, мелкие крупицы информации из общего потока так называемого эфира ему удавалось выуживать куда проще и быстрее, чем что-то более значимое, но хотя бы это было ему доступно. Пускай в данный момент это не облегчало задачу, но Стефану даже было известно имя незнакомца. А вот номер квартиры нет. Но присутствовало чувство, что некий Колин Ритман обитал на седьмом этаже.       Сделав вид, что вовсе не заинтересован в том, чтобы войти внутрь, Стефан до последнего ожидал, провожая взглядом одного за другим из компании друзей, которые с чемоданами наперевес, очевидно, въезжали в новое жилище. И в нужный момент заскочил за последним из всех.       Перед ним предстал коридор первого этажа с выложенными плиткой стенами. В той части, где находились лифты, на одной из стен, в хаотичном порядке рассыпались узкие окошки с разноцветными стеклами.       Много что сегодня шло не по плану, и уж сама реальность явно была настроена против Стефана, но, к счастью, лифт работал. К счастью, потому что, едва войдя в здание, Стефану стало ясно, что цифра семь, мелькнувшая в голове была лишь частью ответа. На самом деле ему нужно было на семнадцатый этаж. Такое возникло чувство. Которое в его мире называлось знанием.       И с внезапно пришедшим в самый последний момент знанием он без труда отыскал нужную дверь в длинном коридоре.       Колин — Стефан точно знал, что это был он с первого взгляда — беззлобно, но настороженно воззрился на него. Затем огляделся по сторонам, чуть высунувшись из квартиры, и лишь после этого широко раскрыл дверь, приглашая внутрь. Оставив его позади, словно чувствуя себя в абсолютной безопасности, Колин сел в кресло в центре гостиной.       После того, как поджёг самокрутку, он оглянулся через спинку кресла на робко стоящего у двери Стефана.       — Жены с ребёнком нет, но у нас всего пара часов.       «Жены? С ребенком?» — в изумлении подумал Стефан. Ему было известно, что девочек из проекта «Redroom» и мальчиков из «PACS» — всех лишали возможности иметь детей.       — Ты же из Просветлённых? — начал Стефан, медленно направившись к дивану, стоявшему напротив кресла Колина.       — Смотря кого ты так называешь, — ответил Колин. А затем с усмешкой: — Я уже давно не разбираюсь в их терминологии.       Всё то время, что длилась пауза, Колин наблюдал за тем, как Стефан боязливо устраивался на диване, словно тот мог прямо сейчас вогнуться слишком глубоко под ним и утащить в какую-то бесконечную бездну. Такая возможность имелась, конечно. И, метафорично выражаясь, Стефан уже давно упал в эту нору.       Стефан прижал голени вплотную к дивану и вцепился в рюкзак, уложив его на коленях, словно от его содержимого зависела вся жизнь. И это тоже вполне могло быть правдой.       — Я узнал, что ты сумел достигнуть всех целей «PACS», — деловито сообщил Стефан. — Это так?       — Преисполнился ли я в познании? — ухмыльнулся Колин. — Если мы с тобой сейчас спрыгнем с балкона, то ничего не изменится. Ни для кого из нас.       — Что мне должно это сказать?       — Ты же знаешь, зачем нас выращивали?       — Чтобы мы познали тайны Вселенной, — заученно ответил Стеф с лёгкой вопросительной интонацией.       — Ты же знаешь, кто нас выращивал?       На это Стефан только пожал плечами, уверенный, что ответ будет неудовлетворительным для Колина.       — Идиоты, жадные до власти. Они хотят больше: знать о том, о чем им не положено. Уверенные, что им хватит ума осмыслить. И это привело их к краху.       Стефан понимал, о чем говорит Колин. Он сам был одной из причин этого краха — зарождающейся гибели самой идеи существования Проекта, побочным эффектом, обезумевшей крысой, вышедшей из строя машиной. Но не только поэтому у него имелось знание о том, что значит собственноручно закончить чьё-то существование.       — Насколько я знаю, они всё ещё…       — Что ты сделал с отцом?       — … функционируют. — Выражение лица Стефана не поменялось, только обрывок предыдущей фразы зажевало в горле. — Убил.       Колин коротко глянул на Стефана, снова затянулся, затем взял косяк в руку и заинтересовано осмотрел. Гораздо увлечённее, чем смотрел на Стефана.       — Как ты узнал..?       — Видел...       — … пароль.       — Просто знал. Видел.       — И какой он был в этот раз? — уже держа сигарету зубами, проговорил Колин и снова усмехнулся.       Его «в этот раз» подтверждало все догадки Стефана. Прежде это действительно были лишь догадки, так как внезапного осознания, как с остальным, не случилось. Но много чего другого известного Стефану наталкивало на эти мысли: Колин видел множество вариантов одного сюжета, в котором они встречались раз за разом. И даже те, в которых ещё не успели встретиться, были ему известны. И знал о каждом событии в жизни Стефана, словно проживал это с ним.       — «Игрушка», — пробормотал Стефан, позволяя во внутреннем взоре всплыть воспоминаниям, в которых он открывает тайный сейф в кабинете «отца» и достаёт все бумаги, что сообщают ему неприятную новость — он проект. Просто горстка целей, задач и средств, распечатанных на А4. Стефан Батлер — просто проект. Не человек, не личность, не ребенок. И не сын своего отца. Потому что мистер Батлер — просто псевдоним куратора эксперимента, который был для Стефана целой жизнью.       — Что чувствуешь? — очевидно, что по ровному лицу Стефа было невозможно определить ни его намерения, ни его мысли. Но Колин наверняка знал обо всем этом и спрашивал словно для сверки.       — Опла́чу отца позже.       Тот образ отца, к которому он был привязан.       Колин ещё вальяжнее раскинулся в кресле, с довольным лицом профессора, который был готов поделиться опытом. Стефан держал глаза опущенными, только периодически исподлобья поглядывая на собеседника.       — Знаешь, в чем отличие нас от девочек из Красной Комнаты? Им позволено знать с самого рождения, что они средство достижения великих целей. Их открыто тренируют, натаскивают, наказывают за провинности и ласково не называют. Они солдаты. И только поначалу с непривычки воспринимают свою подставную семью как настоящую. Ну это только если их первое задание случается в раннем детстве. А мы? А мы живём в иллюзии. Всё вокруг — от выбора хлопьев до музыкальных вкусов — обман. Эксперимент. Благо, что хлопья настоящие, а не как те комнаты из наших воспоминаний — чистые декорации.       Когда в комнате снова наступила тишина, Стефан сфокусировал взгляд на столике перед собой и следом поднялся выше, к довольному лицу напротив.       — У нас были одинаковые… мамы?       — Путаница ни к чему, актрис берут разных. — Колин, быстро отмахнувшись от вопроса Стефа, продолжил с как будто бы даже восхищением: — И даже вне Проекта мы остаёмся безвольными и потерянными. — Он подался вперёд, уперевшись руками на колени, широко раскрыл глаза и возбуждённо заговорил. — Те хлопья, что ты ел сегодня на завтрак, всё ещё не твой выбор. Знаешь, это так иронично… само существование «PACS». Это как обман внутри обмана, сон внутри сна. Все эти умники думают, что создают реальность для нас, что что-то решают. И совсем не подозревают, что их мысли — даже не их собственные. — После того, как Колин злорадно ухмыльнулся, его голос стал звучать менее воодушевленно. — Нет, всё-таки им повезло больше...       — Тем? из Красной Комнаты?       — Агась. Они знают, что каждый их шаг выверен за них кем-то другим. — Протянув самокрутку Стефану и получив безмолвный отказ, Ритман с лёгкой досадой на лице пожал плечами. — Читал я тут одну книжку, пока был в бегах...       — Теперь ты не бежишь, — было справедливо подмечено. Стефан осмотрел приятный, но слишком аляпистый интерьер гостиной и вновь вернулся взглядом к Колину, который всматривался в него и ожидал. — Они перестали тебя преследовать? Странно. Ведь ты открыл для себя знания, но не поделился с ними. Годы работы насмарку. Я... Я думал, что ты уже точно мертв.       — Они не убьют такой дорогостоящий ресурс. Я нужен им живым. — Колин подмигнул и словно по секрету шепнул: — Но живым я не дамся.       Уверенность в голосе Ритмана придавала смелости и Стефану. На самом деле, всё это время, что он был не только в бегах, но и в поисках Просветленного, ему некогда было оглядываться назад, анализировать или скорбеть, а также думать о грядущем. Всё, что он успевал — чувствовать перманентную тревогу. Страх умереть, так и не пожив, не сделав ни одного собственного выбора. Эту роскошь у него отняли, пока он был подопытным, это казалось невозможным и теперь, когда его преследовали и каждый день грозился стать последним на воле. И вот затеплилась надежда, что однажды получится оторваться и вздохнуть полной грудью. Как Колин.       — Ты давно на этом месте?       — Если напряжешься, то тоже вспомнишь, как долго ты тут.       Тут — 5 минут от силы. Но Стефан понимал, что Колин говорил совсем о другом, верить в это другое не хотелось. Верить в это равно сдаться.       — Хотя, — с прищуром оглядел его Ритман, — ты слишком напряжен, куда тебе ещё напрягаться. Вот, — мужчина протянул ему скрутку и следом подал зажигалку.       Стефан снова мотнул головой.       — Мне нужен ясный ум.       Колин рассмеялся. Стефан точно знал, что это значит, знал, что ни трезвость, ни измененное сознание — ничто не поможет примириться с замкнутым кругом предначертанных и цикличных событий, которые складываются в его жизнь, в этот жалкий конструкт, проектируемый кем-то сверху, о ком знает Колин. О ком никому не расскажет.       После того, как Колин отклонился и снова расслабился в кресле, Батлер подался вперёд и заговорил тише. Словно их подслушивали. Но правда была в том, что их слушали всегда, и эта его попытка, он осознавал, была глупее некуда.       — Их нельзя уговорить? — Безмолвное отрицание. — Обхитрить? — Усмешка в ответ. — Ослушаться?       В глазах напротив Стефан нашел понимание, даже конкретику, опять-таки которую знал только его собеседник. Словно тот пробовал или хотя бы думал, разрабатывал конкретный план. И по всей видимости, так и не сумел воплотить его в жизни. Не осмелился?       Следом в глазах Колина отразилось полное повиновение и обречённость, он их обычно прятал за глупой обкуренной улыбкой.       Обычно…       Сколько раз Стефан задавал этот вопрос? Сколько раз становился еретиком и шел против религии тотального подчинения? Сколько попыток совершал Колин, прежде чем навсегда перестал?       — В следующий раз ты мог бы...       В следующий раз. Как обнадеживающе звучали эти слова. Как много дарили надежды Стефану, которому думалось, что с ним это впервые. Как бы он хотел, например, в следующий раз не убивать отца. Но, к сожалению, именно с этого момента переиграть нельзя — Стефан чувствовал это на подкорке. И ещё он чувствовал, как противно пробежала дрожь от спины, по шее, к затылку, когда Колин поднялся с кресла.       Как знакомо он поднялся.       И неспешно прошел на балкон, докуривая сигарету. Скинув бычок вниз, проследил взглядом, наверное, дождался, как тот приземлился. А затем коснулся рукой ограждения, провел ладонью по неровной поверхности бетона.       — Каждый раз перед глазами ржавая поверхность с облупившейся краской. Пролеты, пролеты… — уныло проговорил Колин. Стефану стало не по себе. Но дело в том, что ему уже давно и тотально не по себе, а оттенки этого чувства больше не имели значения. — Когда летишь навстречу, кажется, будешь чувствовать каждую сломанную косточку и кусок своей плоти в той стороне, и на земле, на том штыре... А на самом деле потом только бум — и ничего.       Стефан постарался почти беззвучно подняться и сделать хотя бы пару шагов к Колину. Но он в тот же миг развернулся, снова обманчиво бодрый и воодушевлённый. Во взгляде, полном смирения, для Стефана была припрятана кроха благодарности. Наверное, за то, что он хотя бы попытался его остановить. За его неугасаемый энтузиазм. Ведь такому идиоту, как он, можно только завидовать.       Стефан не прекратил попыток приблизиться.       — Всё равно это бесполезно, — ответил Колин, — поверь. — Ещё один взгляд за плечо, вниз. — Психологическая травма, особенно в раннем детстве, является хорошим триггером для развития некоторых уникальных способностей. То, ради чего весь «PACS» и был создан. Ну и конечно, набор определенных генов. Евгеника в почете у этих ребят, — голос его становился всё безэмоциональнее, никакого знакомого ритмановского запала. — А на Вдовах, после того, как перестали работать методы убеждения, стали применять химические средства. — Устало, словно в последнем прогоне пьесы Колин проговорил: — Слышал про Номер Одиннадцать? — Это сработало, и Стефан застыл. Имя было ему знакомо. — Единственная девчонка, которой дали научиться общаться со Вселенной? У неё была и травма, и кнут, и пряник, и убеждения, и угрозы, а ещё привязанность к отцу, который отцом и не являлся. Она знала это. Представь себе: крупица честности. И всё равно звала его papà... Как мило.       Поднимать в памяти образ матери, который снился по сей день, было невыносимо. К своим восемнадцати Стефан так и не смог принять даже её смерть, как вдруг оказалось, что не только вся история её гибели была ложью, но и сама мама — просто актриса. Он убивался по женщине, которой не было до него дела. До её зайчика, которому она один за одним целовала пальчики перед сном. А затем заканчивала "смену" и шла в свой настоящий дом.       Её нежный голос и колыбельная были ложью, её прощальный взгляд перед уходом, её поцелуи и даже запах лаванды, исходящий от свежевыстиранного постельного белья. От этих ярких образов Стефа начинало тошнить так же, как от образа вытекающей из черепа отца тонкой струйки крови. По переносице, ровно между глаз. Потухших, но ещё влажных.       Почему-то вдруг сейчас Стеф подметил, что большинство теплых воспоминаний с мамой связаны с ночным временем, с укладыванием спать. Он был рад, что мало помнил то, что происходило днём. Что с ним делали люди в халатах. Одиннадцать, Эл, насколько он знал, подвергалась ещё худшим экспериментам. Она погибла во время одного из них. Эл была единственной, кто узнала столько же, сколько Колин, но слишком рано. Ей было 12, тогда она ещё не понимала цену этой опасной осведомленности.       — Мы всё равно увидимся, — подмигнул Колин. — Только в следующий раз не делай вид, что не знаком со мной или что не фанат, это сбивает.       С едва слетевшим с губ звуком он подскочил на ограждения и кинулся вниз. Прежде он посматривал за плечо, словно ему не было доподлинно известно, что ждёт в конце. Может, помешался и ждал чего-то нового? Удара помягче? Боли от переломанного таза раньше расколотого черепа? Неизвестное ощущение — чтобы почувствовать себя живым.       Стефан застыл с вытянутой к нему рукой, не веря глазам. Не веря, что тянет руку, ведь столько раз они через это проходили. Он вспомнил…       На месте, где только что стоял Колин в ярко-оранжевой рубашке, была пустота. Он кинулся к ограждению и взглянул за него. Снова затошнило. Парень прислонился к бетону спиной и сполз к полу. Впился руками в колени и крепко зажмурился, словно всё произошедшее можно было сморгнуть, как пелену с глаз.       Но страшные картины проступали на внутренней стороне век.       Звук открывающейся двери предвещал душераздирающий крик жены Колина, которая вскоре, подозрительно окидывая его взглядом, задаст свой вопрос. Затем Кэти подойдёт к ограждению и отыщет для себя ответы в мокром пятне на асфальте. Тушь Кэти снова потечет. А дальше… он пока не помнил.       Но к его удивлению — которое он принял с восторгом и благодарностью — Кэти не возникла перед ним. Нечто внеплановое, нечто неожиданное и незнакомое. Что-то настолько нормальное, что даже сюрреалистичное. В комнату вбежала запыхавшаяся девушка, обозначая сходу своё негодование глухим рычащим звуком.       — Чертов Ритман!       Блондинка с небрежно завязанными хвостом, в камуфляжной жилетке, с сумкой поперек груди и полными решимости кулаками. Она, не раздумывая ни секунды, вместо Кэти прошла к месту, где Стефан мгновение назад припал к ограждению каменным мемориалом, и с минуту разглядывала тело Колина внизу или ту субстанцию, что от него осталась. А затем коротко смерила взглядом зажавшегося в углу Стефана.       — Елена, — представилась она, когда Стефан расправил плечи, однако, всё ещё чувствуя угрозу. — Ритман говорил про меня.       — Про тебя говорят многие. — В определенных кругах. На поверку оказалось, что не так страшен зверь, как его рисуют. И всё же репутация работала на неё. Стефан понимал, что Елене ничего не стоит прирезать его прямо сейчас, может быть, даже веселья ради или чтобы снять напряжение. А напряжена она была не на шутку. И очень зла из-за скоропостижной кончины хозяина квартиры.       Стефан расслышал наконец её русский акцент, о котором говорили те, кто с ней встречался... и выжил. Точнее, акценты распознавать он не умел, но тут явно был какой-то из них. Пришлось поверить, что это русский.       — Ой, только не надо делать вид, что тебе их жалко.       Сумка была сброшена на место, где только что — вот совсем недавно — сидел Колин Ритман. Его довольное лицо всё ещё улыбалось Стефану.       — И скольких ты убила? — сам не знал зачем, но задал вопрос, следуя за ней в гостиную. Эта информация была для него бесполезна.       — До стольки ты уже умеешь считать, — отвечала она из кухни. Хлопнула дверца холодильника.       — И сколько осталось? — спросил он, не особо стараясь скрыть своё осуждение. В этой её миссии он смысла не видел. Наверное, как и она в его.       — Они не кончаются, — честно призналась Елена, вернувшись с банкой пива. Проигнорировав его угрюмое лицо, она отвечала так, словно просила лично его не ставить на ней крест раньше времени. — Но и я всего одна, пощади уж.       Энтузиазм в её голосе смущал Стефана, как и её кровожадность. Он не видел смысла в убийстве причастных к их мучениям людей. Выкашивая сорняки, систему не победить. Но она упорно продолжала охотиться за сотрудниками «PACS» и Красной Комнаты. Елена Белова держала в ужасе всех бывших и нынешних участников этого кооператива. Стефан и Колин убегали, а она бежала навстречу.       Но её едва ли можно было осудить даже тем, кому она несла возмездие: Елена — из проекта, в котором создавали супер-солдат. Из нового поколения, где подопытных контролировали с помощью химических веществ. Она, даже обретя относительную свободу, ставалась той, в кого её превратили — безжалостным, почти неуязвимым оружием.       Стефан надеялся, что в предсмертных конвульсиях мечущееся сознание этих людей ликовало от мысли об успехе их проекта.       Стефан же, убивая отца, был почти полностью в себе. Ни спланированная месть, ни дурман от веществ не были причиной, только его мимолётный, животный порыв. Это объясняло невозможность переиграть арку.       Елена расположилась в кресле.       — Хотелось бы мне сначала этого идиота прибить, но раз уж он всегда первый… — девушка отпила из банки. — Придётся пожертвовать свиданием с тем красавчиком.       Про красавчика она явно шутила. Вряд ли её навыки в тайм-менеджменте так хороши, что она успевала бегать на свиданки между убийствами.       — И что это значит? Твоё «сначала»?       — Моя смерть — ключ к выходу.       — А это что значит?       — Я думала, что если не буду убегать, а наоборот, то система посчитает меня за вирус и удалит. Но, кажется, нужно удалить себя самостоятельно. Тогда я буду свободна.       — Ты будешь мертва.       — Ммм, это вряд ли. Ну хоть какое-то разнообразие в этом упорядоченном, идеально вычищенном от погрешностей мире. — Елене по глазам стало ясно, что парень не понимал. — Про Эл слышал? Она настолько усвоила материал, что смогла открыть портал в мир хаоса. Там она и пропала. Хаос... — Елена с ироничной улыбкой мечтательно закатила глаза. — Священная земля, где можешь создавать свои собственные сюжеты.       — И как тебе удаётся следовать своему плану, без постоянных перезагрузок?       И фортуна — или что это было — Елены коснулась и его. После очередной смерти Колина, при которой он присутствовал, его ветка не прервалась и он не оказался в начале пути. Возможно, появление незнакомки спасло его.       — Ну я же всё ещё солдат. После того, как познаешь всю эту вашу муть, уже не можешь не повиноваться. Как вы, — сочувствия во взгляде, которым она его окинула, было мало, в основном насмешка. — А мне так, по секрету рассказали. Так что я намерена свалить из этой ловушки. Но Ритман не даёт мне его прикончить. Я уже все комбинации перепробовала, осталось только провернуть ход с его смертью. Но он, мудак, постоянно прыгает со своего балкона.       — И что, ты теперь намерена прыгнуть за ним?       — Именно, — и она потянула пиво и расслабленнно улыбнулась. Словно не о собственном суициде говорила, а впрямь о будущем свидании. — Скорее всего, это тоже прописано в коде, раз он привел меня к этому, но…       — Кто он?       Все вокруг говорили загадками, особенно Колин, так что Стефан спросил на автомате, не рассчитывая на ответ.       — Колин, — фыркнула Елена. — Божок местной системы.       Она даже не посчитала нужным комментировать вслух, какой Стефан до смешного наивный. Он и сам не был рад этому открытию. Елена только с лёгким раздражением и крепкой задумчивостью глянула на него.       — И всё ж зря PACS поставили на вас, Вселенная не просто так сделала женщин предрасположенными к Познанию.       Такие педантичные и трусливые люди, как в PACS и Red Room, вряд ли пошли бы против природы, от которой хотели получить ответы, так что Стефан никогда не задавался вопросами о причинах чёткого полового распределения. Вдов мужского пола не существовало. А среди них, мальчиков, будущих Просветлённых, была лишь одна девочка — Номер Одиннадцать.       Его новая знакомая заметила проступившее на лице недоумение.       — Ты не знаешь? — Она коротко закатила глаза. — Ты не знаешь! Чёрные вдовы — чтобы контролировать эту реальность, вы — чтобы познать все секреты других. Только потому, что мы бы достигли слишком высоких результатов и вышли бы из-под контроля, — в её голосе сквозила гордость за то, что никогда так и не случилось. — Но им также нужны и ключи от дверей. И Эл — первый правильно подобранный. Поэтому утерла нос говнюкам и была такова. А они поняли, что из женщин безопаснее делать солдат.       Предрасположенность определенного пола к лучшему усвоению незримых знаний уже не имела значения. Они там, где есть. Мальчиков, чтобы развить их восприимчивость до уровня женских особей, вероятно, мучали гораздо сильнее… По итогу они все одинаково искалеченные дети. И только Одиннадцать где-то сейчас заперта в Изнанке, на свободе.       — Колин выглядит искренним…       — Конечно, он выглядит искренним, он и не пытается скрывать что-то. Ты же не спросил напрямую, как разорвать порочный круг. Ты уши развесил и слушал о том, что разорвать его якобы невозможно. И это правда отчасти. Пока Колин контролирует всё. Пока ты продолжаешь… — Елена осеклась. — Ты.       И он едва успел подумать, к чему бы ей сокращать расстояние, ведь и так хорошо было слышно друг друга, как вес чужого тела уже придавил его.       Что-то острое пронзило плоть, и он в моменте не мог разобрать, кровь хлюпала внизу или в ушах — и сейчас вот-вот потечёт по шее. Не мог разобрать до тех пор, пока сознание не догнало тело, пока в голову не ударил разряд боли, с которой мгновение назад нож вошёл в живот с лёгкой руки опытной убийцы. Тогда все прочие мысли отступили.       И он падая в ту самую бездну, по ощущениям разверзнувшуюся под диваном, прикрыл глаза. А затем почувствовал жаркие лучи на коже и услышал стон скрипящих по рельсам колес.       Стефан сидел рядом с мамой, пристроив голову на её плече, и солнце из окна слепило в лицо. Так что он не решился открывать глаза. И до сих пор не знал, сколько лет ему сейчас было: как в той реальности — около шести или уже больше.       Он не открывал глаза.       А они двигались на том самом поезде, в котором мама однажды уже погибла. С закрытыми глазами или нет, Стефан всё равно ничего не мог менять в чужой системе. Хотя, кто знает, вдруг ему было теперь позволено предотвратить трагедию. Но он мирно сопел на мамином плече, ожидая, как они разобьются. Вместе в этот раз.       Ведь, возможно, тогда его мучения наконец закончатся. Если не уже.