То, чего нам не хватало

       — Учитель, — Тристепин выдыхает, поднимая взгляд на своего учителя, сына, да Огрест уже не разберет кого, границы давно были стерты, они и сами уже не знают кем приходится друг для друга: никудышным отцом и ребёнком, обделённым его вниманием, учителем и учеником, жаждущим тепла, любовниками, что втайне, под покровом ночи, точно великие грешники, коими они и являются, тянуться друг к другу, даже несмотря на наличие жены и детей у одного, и некогда то же самое у другого, ведь для них это неважно, неважно пока они могут хранить свою тайну и наслаждаться друг другом.        Когда все это началось, когда же они вопреки всеми принялись предаваться плотским утехам и прочим видам извращенных искушений, да не абы с кем, а с друг другом, при этом будучи двумя женатыми мужчинами, отцами, в конце то концов? Сами они ответ на этот вопрос не знали. Может Голтарда влекло к своему иопчику из-за того, что его в детстве папа не любил? Бог иоп не шибко тянул на порядочного папашу, и как следствие сыночка начало тянуть самого. А Панпана по той же причине влекло к учителю? Нередко холодный, умный, сильный Голтард, настоящий пример для подражания, идеал в глазах любого иопа, само совершенство, как пред таким может не встать? Это началось слишком давно, чтобы можно было проследить нить повествования, но как бы то ни было - они здесь, пришли к тому, что имеют, теперь они вдвоём прячутся от его жены и детей, зная, что это неправильно, зная, что это грешно, но ничего с собой поделать не могут. Возможно будь каждый из них лучше, будь каждый из них ответственнее, добрее, да в конце концов - человечнее, всего этого бы не было. Может быть тогда они бы смогли жить спокойно, не просыпаясь по ночам от прекрасных сновидений, в которых каждый нежно ласкает друг друга, даруя ту любовь, что не даровал раньше, но теперь, разумеется, в ином ключе, в иной форме, в более горячей, шумной, неуправляемой. И теперь они оба любят, оба получают заслуженную любовь, оба радуются этому, и оба стыдливо отводят взгляд, стоит Евангелине появиться в поле зрения. Кра прекрасна, всегда таковой будет, особенно для Панпана, но сын, учитель, друг, любовник, как не нарики - все же краше. Его сильные руки, что сжимают запястья до одновременно болезненного, но вместе с тем и сладостного хруста, его волосы, пахнущие кровью, грязью, металлом, так как и должен пахнуть настоящий иоп, его мощные бедра, что в легкую могут сломать ему шею, если вдруг ученик будет плохо работать. Голтард прекрасен, ужасен, грозен, и из-за этого до одури сексуален. Иногда Панпан размышляет о том, что он воплощение бога иопа. Это очень тяжело, когда в один момент на тебя сваливают то, к чему ты совершенно не имеешь отношение, когда в один момент все от тебя чего-то требуют и ждут, когда у тебя нет права на ошибку, но даже несмотря на весь этот хаос и ужас, что преследует его, все же найдётся один плюс. Технически он отец своего учителя, и порой эта мысль будоражит слишком сильно, но еще бы, как она вообще может не будоражить, не приводить в до одури странный восторг, не заставлять ощутить весь спектр эмоций, начиная от сожаления за то, что он не смог стать достойным отцом, заканчивая гордостью за то, что он сам создал такое прекрасное создание. Этот факт настолько дурманит, что голова идет кругом, что думать не получается никак, словно он на это не способен, и никогда, собственно, и не был. Такой же эффект оказывает и сам Голтард. Рядом с ним не хочется думать, не хочется быть сильным или же надежным, хочется просто быть счастливым...        Голтард нежно целует своего иопа в губы, щеку, нос, он поглаживает его плечи, дарует всего себя и свою любовь, и младший принимает всё, принимает с благодарностью, чувствуя, что им действительно дорожат, что его действительно любят, что у него действительно есть любящий и родной человек рядом. Панпан уже распален такими ласками, он тянется к своему учителю, пытается ухватиться за его предплечья, требуя еще, требуя больше, ведь он словно ненасытное животное, что требует только еще и еще. Голтард на это тихо смеётся, чуть отстраняет отца от себя, заглядывая ему в глаза.        — Ну-ну, панпан, не все так сразу, — тихо смеётся Голтард, наблюдая за тем, как ученик недовольно хмурится, явно не особо довольный таким обстоятельством дел, но иногда надо иметь чувство самообладания, и все же уметь устоять перед искушениями, даже такими прекрасными, как он и его ласки, нетренированные веками и опытом.        — Ты так жесток, — шепчет Тристепин, пытаясь его поцеловать, и когда Голтард уворачивается, он грубо хватает его голову, а затем совершает задуманное, получая неистовое наслаждение, а Голтард лишь смеётся, любуясь своим отцом, таким красивым, забавным, таким чутким и добрым, таким живым, таким прекрасным и милым, и именно об этом Голтард мечтал, именно этого хотел, ну, может быть, не совсем этого, но в целом даже данный исход не кажется плохим, нет, пожалуй, он даже лучше, ведь теперь они как никогда счастливы, теперь они понимают друг друга, дорожат друг другом, теперь они жаждат друг друга до такой степени, что это стало зависимостью, от которой не хочется избавляться.        — Мой иоп так прекрасен, — с восторгом произносит учитель, наблюдая, как панпан вздрагивает, а после сладостно вздыхает, получая удовольствия от одного только голоса, от одних только слов, а это еще даже не говоря о всей ситуации в целом, о том как он полностью в руках Голтарда, словно тряпичная кукла, которой тот управляет, о том, как ему нравится одна только мысль, что Голтард может сделать с ним все что угодно.        — Давай потише, а то Ева узнает, — учитель смеётся на это, тихо качает головой, а посла страстно целует своего ненаглядного, опрокидывает его на кровать и с силой в нее вжимает, накидываясь на отца, словно голодный зверь, не знающий чувства насыщения.        Евангелина тихо закрывает дверь, а после разворачивается и уходит. Пожалуй, развод не такая уж и плохая идея, та и перспектива вернуться назад на хорошую, оплачиваемую и уважаемую работу так же выглядит заманчиво. Ну а бонусом она получит уважение, спокойствие, и отсутствие под боком придурка, что учит своих детей бить родную мать. Да, хороший план. Может именно сейчас она сможет вновь стать личностью, а не блеклой серой массой на его фоне, вынужденной терпеть все его выходки? Было бы славно, очень славно.        Рубилакс, наблюдающий за тем, как Ева прикрыла дверь, развернулась и ушла, прикрыл свой единственный глаз, но даже это не помогало. Он слышал мысли этого бестолкового иопа. В данный момент он как никогда завидовал кра. Она хотя бы уйти может! Ну, ничего не поделаешь, остаётся только наблюдать за тем, как две разбитые, исколкяенные души, пережившие столько невзгод, напастий и горя, наконец обретают поддержку друг в друге, сливаются воедино и начинают все с чистого, не мятого, голубого листа.