Признание в любви

Лип и Мэнди лежали на скрипучей кровати после бурного секса. Лип вдыхал сигаретный дым глубоко в легкие, наслаждаюсь после великолепного оргазма. Мэнди же, кусая и облизывая в то же время губы, с неким обожанием в глазах смотрела на парня. Это был уже далеко не первый их раз, когда они, срывая друг с друга одежду и теряя голову и абсолютный контроль, и исследовали тела друг друга — Лип коснется грудей Мэнди и в то же мгновение, предварительно обведя большими пальцами ее соски, грубо и сильно сожмет их; Мэнди сначала через тонкую ткань трусов-боксеров потрогает возбужденный и вставший член липа, потом сорвет с него одежду, схватив красную плоть, а затем и припав губами, начав отсасывать. И, честно говоря, Мэнди поначалу не хотела признаваться ни даже самой себе, ни кому-либо другому, что со временем стала испытывать некое чувство наподобие симпатии по отношению к Липу. Она, главная бунтарка если не школы, то хотя бы класса, она, кто прослыл «шлюхой» в их районе, и тем более в учебном заведении, где она училась, она, девушка, которая трахалась со всеми, но никогда не влюблялась. Но прошла беззаботная пора и настало время тяжелого осознания своих эмоций, и чувств, и мыслей в сторону Липа Галлагера. Мэнди хотела признаться в своих чувствах и желаниях липу, уже очень долго мечтала и грезила об этом, надеясь на то, что они взаимны, но что-то не останавливало: было ли это сомнение по поводу чувств Липа, или же она банально не хотела портить то, что было. Несомненно, она хотела большего, но страх будущего, страх того, что все может кончиться, скажи она эти слова… безжалостно поглощал ее и полностью съедал. И именно в этот момент, именно сейчас она лежала и думала, размышляла о том, что будет лучше и для него, и для нее — для них обоих. Ведь в данной ситуации важны не только чувства Мэнди, но и чувства липа… Лип же тем временем покуривал сигарету, молча и задумчиво смотря в потолок. Он знал, о чем сейчас думает Мэнди. Он знал этот ее взгляд. Этот ее влюбленный взгляд. И, честно говоря, он не знал, что с этим делать. Мэнди была ему несомненно, даже отрицать не стоит, дорога. Но в каком плане? В каком смысле? Как подруга? Как сестра? Как любимая? Он нихуя не знал. И дать ответ не мог: ни себе, ни ей. Но это было еще мелочью по сравнению с тем, что существовал такой факт, как-то, что ему все еще нравилась Карен. А может, он просто был ею одержим слишком долгое время, что просто привык к такой мысли, что он «принадлежит» Карен Джексон. Мэнди вдруг резко пошевелилась, хотя до этого они оба лежали в полной тишине, в полном спокойствии, в полном бездействии. Лип повернул свою голову, лежащую на мягкой подушке, на которой рассыпались его золотые кудри, в ее сторону и снова увидел то самое выражение лица. То самое влюбленное выражение лица. — Лип, — произнесла тихо, но отчетливо Мэнди. Лип вопросительно уставился на девушку, хотя вопросов у него абсолютно точно не было; из всего вопросительного, что было в данный момент, у него, было лишь выражение глаз. Он все предельно ясно понимал и осознавал. И, не хотя признавать это, но он безумно не хотел говорить на эту тему. Но выбора не оставалось. — Да? — погодя все же сказал он, сквозь дикое нежелание. — Как ты ко мне относишься? — этого вопроса он боялся больше всего на свете, но в то же время этого вопроса и ожидал больше всего. Потому что знал Мэнди, как свои пять пальцев. Знал ее, как знал юг Чикаго: от потайных проходов до главных улиц. Немного помедлив, немного пораздумывая, он все же ответил: — В смысле? Ты имеешь в виду, как я отношусь к тебе, как к человеку? Или как к субъекту, которого я люблю? Какая у меня любовь к тебе? — Лип ненадолго замолк. Мэнди его не отвлекала, потому что знала, что он дальше продолжит сам говорить, если не перебивать, таким образом ответы на все ее вопросы. — Если ты имеешь в виду, как я отношусь к тебе, как к человеку, то я отношусь к тебе замечательно: ты можешь постоять за себя, но ты всегда за свою семью, ты принимаешь себя такой, какая ты есть, и знаешь себе цену. Если ты имеешь в виду, как к субъекту, которого я люблю, то тут то же самое — я восхищаюсь тобой, будь ты моей подругой, сестрой или же девушкой. Это неважно, ведь ты потрясающая. Какая у меня любовь к тебе? Честно, до того, как я начал говорить все эти слова и всю эту речь, то я понятия не имел и просто боялся подобного вопроса, но теперь я осознаю в полном мере, что моя любовь к тебе — это та любовь, которую ты заслуживаешь, та, которую ты желаешь. Мэнди в легком шоке и изумлении уставилась на липа. Она ожидала отказа, слов о том, что он ее любит, но как друга, но уж точно не взаимной симпатии. Девушка то раскрывала рот, то обратно закрывала. — ну же, скажи эти 10 букв, эти три слова, эту одну-одинокую, но такую желанную фразу, — промолвил лип. — Я люблю тебя. — Сочувствую. Мэнди закатила глаза — знала, что это сказано с сарказмом и иронией в словах — и легонько ударила липа подушкой, вытащив у него из-под головы. — я люблю тебя, лип галлагер, со всеми твоими достоинствами и недостатками, в горе и в радости, в богатстве и бедности (в нашем случае только в бедности). Ты всегда рядом, если мне плохо, чтобы поддержать и быть опорой, ты всегда рядом, если мне хорошо, чтобы искренне порадоваться за меня и защитить от невзгод. Я люблю тебя, в каком бы настроении я либо ты ни были. Люблю в любое время года, в любое время суток. В мороз и в холод, в солнечную погоду или когда на дворе ливень. Люблю всегда. И то, что это взаимно… безумно греет душу. Я могу казаться не такой уж и сентиментальной, но с тобой я хочу быть открытой, хочу быть эмоциональной, потому что ты — дом для меня. — Это звучало, как клятва, данная в церкви, будто мы женимся. Хотя, собственно говоря, почему бы и нет? — Лип хитро улыбается и достает из брюк, ранее сброшенных на холодный пол, коробочку с кольцом — пускай, оно не дорогое, пускай оно не такое уж и красивые, но оно от него. — И я тебя люблю, Мэнди милкович. Выйдешь за меня? — спрашивает он, смотря прямо в глаза Мэнди. Секунда молчания, а затем по всему дому проносится радостное «да». Все-таки он сделал правильный выбор.