He told me I belong in a churchyard. Он сказал мне, что моё место на кладбище. He told me I could walk away but I wouldn't get far. Он сказал мне, что я могу идти, но далеко я не уйду. Tell me how do people know what is hurt, what is love? Скажи, как люди узнают, что такое боль, что такое любовь? He told me I belong in a churchyard. Он сказал мне, что моё место на кладбище.
Бардовые капли стекают из разбитого носа, пощёчина ощущалась на щеке огнём. Нависший тёмный силуэт пугал парня, он боялся перевести на него свой взгляд, он боялся его самого Глаза застыли, тупо пялясь в угол на концы ободранного линолиума. Руки с покрасневшими костяшками онемели, их он будто больше не ощущал. Сверху послышалось, как мужчина присел на корточки и положил свою сухощавую и бледную ладонь на грязные вьющиеся волосы парня. Сначала он их поглаживал, а потом резко оттянул в сторону так, что от дрожащего тела рядом послышался тихий писк. Взору предстала белоснежная шея, покрытая в некоторых местах родинками, заметный кадык дёрнулся от проглатывания слюны. Валера ненавидел и любил его одновременно. Он ненавидел, когда тот приходил в пьяном состоянии и не следил за языком, поливая его грязью. Ему было плевать, что у того частенько было подавленное состояние и что он еле-еле сводит концы с концами. Туркин уже и сам не знает зачем впускает его в свою квартиру, зачем терпит Кащея и его дебильные пьяные разговоры, а также побои. Да, он довольно часто искалечивал тело своего мальчика, наносил грубые удары и звонкие пощёчины. Как там в народе говорят — бьёт, значит любит? Нет, хуйня это всё. Если бы любил, не добивал бы его до полумёртвого состояния. Не называл бы его сукой и не заваливался к нему домой в поздний час. Но Турбо помнит и приятные воспоминания, те воспоминания, что были до того, как Никита спился и стал колоть себе какую-то опасную херню в руку. В тех воспоминаниях Кащей был более заботливый, умел контролировать свой язык и ненарывался просто так. Любил он Валерку понастоящему, ценил его и дорожил. Но потом всё пошло по жопе. Вова уехал, оставляя после себя мутное время. Время, когда на их группировку обрушилось тяжкое бремя. Вот там уже Никита и поменялся в лице, стал более серьезным и самое главное при деньгах. Вроде всё меняется, тяжкое время проходит и все становится на свои места. Только вот Турбо мучается от неразделённой любви, вроде Никита его и любит, а сам походу где-то там штаны просиживает, да ещё и с какой-то бабой.Words pointy like arrows, Слова остры, будто стрелы, Wounds no one can see. Раны никому не видны. He closed all the windows Он закрыл все окна, As his anger broke free. Когда его гнев вырвался на свободу.
— Больно, а Валерка? — слышится хриплый и томный голос рядом. От него жутко пахло перегаром и сигаретами. Больше всего на свете хотелось убежать от сюда. От проблем, от него. Туркин поморщився, нашёл в себе силы кое-как отлепить глаза от пола и взглянуть Кащею в глаза. Тому же довелось увидеть довольно приятную для него картину. Покрасневшие от влаги глаза, раскрасневшиеся щеки и высохшие дорожки слёз. "Пацаны не плачут", пронеслось в пьяной голове у Никиты. Он ослабил хватку на волосах и пересметил свою руку на подбородок Турбо. Покусанные губы еще более казались манящими. Кровь, что недавно стекала на пол, уже медленно скользила под носом у парня, пачкая при этом губы и немного задевая щёку. Во рту чувствовался неприятный металлический привкус. Кащеевая рука вдруг переместилась с подбородка на шею, уже медленно надавливая, перекрывая кислород. Туркин охватил своей холодной рукой крепкое запястье Никиты и уже хотел бы оторвать от себя руку, как заметил на себе сменяющийся взгляд с жалостливого на холодный. — Не боишься, что задушу? —, снова задал он вопрос и уже сильнее сжимал шею. А у Валерки слова стали комом в горле, не мог нормально ответить. Страх затуманил его разум, не позволяя мыслить рационально. Хватка на кащеевском запястье стала крепче, почти сжимая до боли, когда Никита уже стал почти душить его, окончательно перекрывая кислород. Глаза чуть не закатились, а внутри не хватало воздуха. "Ну всё", думал про себя Турбо, вот так и помрёт тут от рук любимого человека. Но вдруг хватка руки ослабла, а после уже была окончательно убрана с шеи, оставляя заметные покраснения.I will not remember Я не запомню You as somebody nice. Тебя как хорошего человека. Please will you remember me Пожалуйста, ты будешь помнить меня And cry? И плакать?
После этого случая, Никита не обьявился. Валерка даже удивился этому, ведь обычно в это время он сильными ударами стучал тому в дверь и орал при этом, а щас лишь тишина. Прерывает это затишье маленькие капли из под крана, что эхом отдавали негромкий звук биения об наливной пол ванны. Туркин облокатившись на кафелевую тёмно-синию стену, сверлил взглядом бежевый потолок. В руке лежали несколько таблеток, он надеется, что этого хватит для передоза и для умиритворённой смерти. Рядом стояла пластиковая банка от этих таблеток. Турбо вздохнув последний раз и прокручевая все приятные воспоминания, приложил руку ко рту, впуская таблетки внутрь. Сменив положение, он уже лежал на холодном полу, обнимая свои колени. Слёзы делают щёки снова влажными, а глаза опухшими и мутными. Туркин закрыл глаза, засыпая в вечном сне. В дверь слышится негромкие стуки, а далее открывание двери. Да, Валера специально оставил дверь открытую, чтоб кто-нибудь пришёл полюбоваться его бездыханным и уже похожим на труп, телом. Кащей прошёл по коридору и увидел открытую в ванную дверь. Медленными шагами он подошёл ближе и почувствовал, как сердце забилось быстрее. Он будто слышал, как оно бьется в тишине. Перед его глазами предстал валера, но уже мёртвый. Никита на колени падает, обхватывает уже мёрзлое тело, рукой проводит по щеке. Не успел, не поторопился. Теперь эта ноша будет с ним всегда, а перед глазами всегда будет мерещиться лежачее и мертвоё тело его мальчика...Hate followed him gently Ненависть тихо следовала за ним, Planted seeds in his heart. Посеяла семена в его сердце. Roots tearing the love in him Корни разрывают любовь в нём Apart На части