Lost in the Liberation

И вот Чимина грубо запихивают в камеру. Офицер не расстегивает наручники на узких запястьях Чимина, просто толкает его вперед и с лязгом захлопывает за ним дверь. Она запирается. - Потише, - коротко говорит офицер сквозь прутья камеры. Затем он уходит, оставляя Чимина в камере, закованного в наручники и беспомощного, все еще в своей ослепительной джинсовой одежде для клуба. Оставляя его стоять перед другим парнем в наручниках. Он, может быть, на несколько лет старше Чимина, чертовски красив, развалился на скамейке в камере, как беспечный король на украденном троне, его длинные бледные руки свисают между бедер, наручники сверкают, как дорогие браслеты. Чимин переводит взгляд с тяжелых ботинок мужчины... на его свободные рваные джинсы... на эти неприлично небрежные руки... на длинные ожерелья, свисающие с его широкой груди... на его фарфоровое лицо. У него розовые губы, круглый нос и темные, острые, как ножи, глаза, сверкающие, как у хищника в высокой траве. Чимин немедленно отводит взгляд, его сердце подпрыгивает от страха. Этот парень - настоящий преступник. Опасный. На нем гавайская рубашка, которую при других обстоятельствах Чимин счел бы очаровательной, но он почему-то носит ее в манере мужчины, который носит гавайские рубашки, потому что никто не соберется совершить потенциально фатальную ошибку, найдя его очаровательным. Полагается ли здороваться с сокамерником? Они все еще считаются “сокамерниками”, если это просто камера предварительного заключения, а не тюремная камера? Каков здесь этикет? Почему в школе не учат этикету в камере предварительного заключения? Громкий хлопок, раздавшийся где-то поблизости, заставляет Чимина сделать шаг вперед, и глаза страшного парня немедленно останавливаются на нем. Чимин внезапно с болью осознает, что его собственные запястья скованы наручниками сзади, но запястья другого парня скованы спереди. Ладно, ему нужно перестать замечать бесполезные ужасающие вещи и просто вести себя спокойно. - Йоу, - говорит он хрипло, голосом, который не похож на его собственный, и он совсем не уверен, что сможет произнести больше одного слога. Мужчина ухмыляется. Это кривая, ленивая ухмылка. Такая ухмылка появляется у кота, когда он видит пухленького маленького птенца, опрометчиво попавшего в камеру предварительного заключения из-за того, что он сделал ужасный жизненный выбор. Как это делают птенцы. Чимин качает головой и делает еще один шаг к скамейке напротив той, на которой сидит его сокамерник. Он плюхается на нее в манере, которая, как он надеется, выглядит непринужденной, а не неумелой. Последнее, что ему нужно, - это чтобы закоренелый преступник счел его неспособным к обычным человеческим занятиям, таким как сидение на скамейках. - Привет, - говорит мужчина, и, к полному удивлению Чимина, его голос низкий, грубый, опасный и такой же красивый, как он сам. Они сейчас разговаривают? Предполагается, что он должен разговаривать? Чимин закрывает глаза, и его охватывает тихая паника. Ему не следовало идти в клуб сегодня вечером. Ему следовало пойти в тот вечер, когда Тэхён был свободен и мог пойти с ним. Ему следовало пойти домой, когда он начал чувствовать себя немного странно, раскованно и потерянно. Ему не следовало пить ром. Соджу - его друг. Вино, пиво, виски, что угодно, наверное, подойдет. Ром? Нет. Плохая идея. Тэхён знал бы, что делать. Он не знал бы тюремного этикета, но он просто был бы абсолютным Тэхёном по отношению к ситуации, и она разрешилась бы в его пользу. Хорошо, так что бы сказал Тэхён? - Чимини?! Тебя арестовали?! Айгу… Чимини-пабо… Нет, не то. - Ах, Чимин-а... Никогда не давай им знать о своем следующем шаге. - Итак, - выпаливает Чимин, вздергивая подбородок и встречаясь взглядом с собеседником. - Первый раз? - Э-э, - отвечает мужчина, моргая, а затем приподнимая бровь с абсолютно неоправданно сексуальным выражением легкого замешательства. - Ха, нет, не совсем. Меня зовут Агуст. Чимин задается вопросом, должно ли это что-то значить для него. - Чимин, - отвечает он. - Привет, Чимин, - мурлычет Агуст. Он, блядь, мурлычет это. И что Чимину с этим делать? Если бы Чимин встретил этого парня в клубе, а не здесь, он бы уже пытался забраться в эти свободные джинсы. - Итак, это твой первый раз? - Ха, - смеется Чимин, пожимая плечами. Он пытается сидеть на скамейке в манере мужчины, который слишком привык к тому, что на него надевают наручники, чтобы даже обращать на это внимание, а не в манере мальчика, на которого надевали наручники в общей сложности один раз до сегодняшнего вечера, и никогда раньше пару, которая не была бы чрезмерно пушистой. - Нет, конечно, нет. - Конечно, нет, - растягивает Агуст в ответ. Он поднимает руки, и все тело Чимина слегка напрягается, но Агуст просто достает что-то из кармана. Пачку сигарет и зажигалку. - О, я почти уверен, что здесь не разрешают курить, - с тревогой говорит Чимин, прежде чем успевает остановиться. - Почти уверен? - Агуст вторит ему с кривой ухмылкой. Он достает сигарету из пачки своими мягкими розовыми губами и ловко прикуривает. Как будто он закурил тысячу сигарет со скованными запястьями. - Ну, - говорит Чимин настолько беспечно, насколько может быть беспечен человек, лгущий опасному преступнику, - обычно меня задерживают в другом участке. Может быть, здесь они более лояльны. - Возможно, - легко соглашается Агуст и выдыхает струю дыма. - Хочешь одну? - Не-а, - отвечает Чимин. Потому что он выставит себя полным гребаным дураком, если сделает затяжку сигаретой и повторится то, как Тэхён и Чонгук пытались научить его курить, а он закашлялся так сильно, что ему пришлось лечь. И потому что его желудок все еще немного скручивает от рома и адреналина. Он снова пожимает плечами, указывая на свои руки, скованные за спиной наручниками. - Не могу. Коробка и зажигалка исчезают обратно в карман, и Агуст встает, вынимая сигарету изо рта и держа ее в закованных в наручники руках. Его руки такие длинные и бледные, а пальцы сильные и мозолистые, и Чимин едва слышит, что говорит Агуст, он так отвлечен мыслью о том, как бы эти ладони сжимали… - ...хотя бы затянись, - говорит Агуст. - Э-э, что? - спрашивает Чимин, переводя взгляд с рук Агуста на его лицо, и, ого, теперь он намного ближе, и не такой высокий, как ожидал Чимин, но он кажется большим, когда он так близко, и Чимин садится, и эти руки в наручниках тянутся к нему с сигаретой. - Продолжай, - говорит Агуст. - О, нет, правда, тебе не обязательно... - Я хочу, - настаивает Агуст, поднося сигарету к губам Чимина. - Продолжай. Чимин обхватывает сигарету своими пухлыми губами. Его глаза прикованы к фарфоровому лицу Агуста, но Агуст не встречается с ним взглядом, он следит за губами Чимина. Чимин осторожно вдыхает. Не кашляй. Не кашляй. Не кашляй. - Хороший мальчик, - бормочет Агуст, убирая сигарету. Чимин ожидает, что он вернется на свою скамейку, но первое, что он делает, это подносит сигарету к своим губам и затягивается, и глаза Чимина расширяются, когда он наблюдает, как этот безумно сексуальный преступник зажимает сигарету, которая только что была у Чимина во рту, между своими розовыми губами. Чимину требуется вся сила воли, чтобы плавно выдохнуть сигаретный дым, не кашляя и не корча никаких детских гримас. И это позор, потому что это означает, что у него не осталось силы воли, чтобы перестать возбуждаться при мысли о губах. К счастью, внутри его блестящих джинсов все держится довольно плотно. Естественно, для того, чтобы избежать членовредительства от энергичных танцев, но и для этого это тоже полезно. - Твое здоровье, - говорит он, кивая Агусту, и надеется, что легкая натянутость в его голосе прозвучит как жесткость, а не выдаст, что он никогда раньше не курил, чертовски нервничает и сейчас дико возбужден. Агуст, блядь, подмигивает ему и возвращается на другую скамейку. - Итак, что они подарили тебе на этот раз, Чимин-а? - спрашивает он тем протяжным, мягко скрипучим голосом, от которого по всему чертову телу Чимина пробегает еще один укол интереса. Чимин открывает рот, чтобы ответить, и на мгновение замирает. Он не может сказать правду. Но ему нужна правдоподобная ложь. Но он забыл все преступления, которые когда-либо совершались, кроме государственной измены. Государственная измена - это неправдоподобная ложь. Как вообще можно совершить государственную измену? Продавать правительственные секреты Северу или что-то в этом роде? О, он слишком долго не отвечает. Что такое преступления? Какие преступления существуют? Он вдруг вспоминает кое-что, что подслушал по дороге сюда, и начинает говорить еще до того, как осознает, что говорит. - Ты слышал, как они говорили о парне, которого пырнули парой палочек для еды? Глаза Агуста слегка расширяются, и его идеальная бровь снова выгибается. - Я все об этом слышал, - отвечает он. Чимин пожимает плечами, указывая на себя, с дерзкой ухмылкой на губах. - Серьезно? - спрашивает Агуст, и Чимину кажется, что его голос звучит почти впечатленно. - Что сделал этот бедный ублюдок? - Разозлил меня, - говорит Чимин, добавляя в свой голос немного рычания, как когда он играет в извращенные игры с Тэхёном. - Больше он так делать не будет. - Держу пари, он больше этого не сделает, - соглашается Агуст. Он тушит сигарету о наручник отработанным движением запястья и аккуратно бросает окурок в металлический унитаз в дальнем углу камеры. - Итак, э-э. За что тебя посадили? - спрашивает Чимин с мрачным любопытством. - Мелкая кража, - пожимает плечами Агуст. - В самом деле? - выпаливает Чимин. Он ожидал чего-то гораздо худшего. Может быть, он сурово судил Агуста, может быть, у парня просто была ночная прогулка, которая пошла не так, как у Чимина, и теперь Чимин сказал ему, что он пырнул парня палочками для еды, как дикий головорез, а все, что сделал Агуст, это, типа, украл в магазине фрукты или что-то в этом роде. - Ага, - растягивает Агуст. Он снова прислонился спиной к стене, расставив ноги и расслабив руки, на его губах снова эта кривая ухмылка. Он встречается взглядом с Чимином. - Украл пару палочек для еды. Дыхание застывает в легких Чимина. Он не может сказать, побелело ли его лицо или сильно покраснело. Его сердце бьется так сильно, что он чувствует пульсацию сквозь пальцы и вплоть до кожи головы. Агуст - тот, кто пырнул парня палочками для еды. Он знает это. Агуст знает, что он это знает. Агуст знает, что Чимин, следовательно, не тот, кто пырнул парня палочками для еды. Агуст знает, что Чимин солгал ему. Чимин знает, что Агуст знает, что Чимин знает, что Агуст знает, что Чимин солгал ему. Агуст снова открывает рот, и Чимин берет себя в руки, но прежде чем он успевает заговорить… - Серьезно, Агуст? - раздается голос снаружи камеры. - Палочки для еды? Чимин резко поворачивает голову, и Агуст тоже смотрит вверх. Чимин ахает, а Агуст - нет. Снаружи камеры находится двойник Агуста; тот же рост и телосложение, те же блестящие черные волосы, те же кошачьи глаза, кривая ухмылка и фарфоровые черты лица. Те же длинные, ужасающе сексуальные пальцы, на этих болтается ключ. Есть только три отличия. Во-первых, новый Агуст одет как детектив полиции. Во-вторых, волосы нового Агуста зачесаны назад, а не растрепаны. И в-третьих, у нового Агуста впечатляющий шрам, пересекающий правый глаз. Сексуальный шрам. - Что-то ты долго, Шуга, - ворчит первый Агуст, отлипая от стены и вставая. - Мне следовало оставить тебя здесь на ночь, чтобы ты поразмыслил над своим идиотизмом, - огрызается в ответ другой Агуст - Шуга. Он отпирает камеру, но держит руку на двери, не открывая ее. - Думаю, я все еще мог бы... Агуст смотрит на него сверху вниз из камеры, небрежно стоя в наручниках. Шуга смотрит в ответ. - На выход, - приказывает Шуга, распахивая дверь камеры. - Но ты останешься в этих наручниках, пока мы не доберемся до машины. Будь добр, вспомни, у кого из нас здесь власть. Агуст делает шаг вперед, а затем, к удивлению Чимина, останавливается в дверях камеры и мотает головой в сторону Чимина. - Он со мной, - говорит Агуст. - Что? - спрашивает Шуга. - Что? - одновременно спрашивает Чимин, затем съеживается, когда оба - близнеца? клона? двойника? - смотрят на него одновременно. Два кота. Один птенец. - Он со мной, - твердо повторяет Агуст. - Давай, малыш. Вставай. Чимин автоматически встает. Он скорее смущен, чем напуган, и, честно говоря, скорее возбужден, чем сбит с толку, но все это очень напряженная гонка, и он на самом деле не может разобраться, что именно заставляет его сердце биться так быстро, а кожу так сильно покалывать. - Он с тобой? - растягивает слова Шуга. Он достает из кармана записную книжку и открывает ее таким же ловким движением запястья, каким Агуст доставал сигареты. - Разве не он, и я цитирую прямо из журнала приема, тот паренек, которого вырвало на ботинки офицера Чхве, и его нужно немного напугать, подержать ночь и отпустить без предъявления обвинений? Агуст разражается смехом, а Чимин громко стонет от смущения, прикусывая губу. - Тебя вырвало на ботинки Чхве? - Агуст улыбается ему этой до смешного очаровательной широкой, открывающей десны, улыбкой, а все его устрашающее лицо парня, пырнувшего кого-то палочками для еды, светится неподдельным весельем. - Так вот почему ты здесь? - Это... да... - признается Чимин. - ...ром. - Да ладно, серьезно, - говорит Агуст, отступая назад, чтобы подтолкнуть Чимина рукой в наручниках и потянуть его вперед, - Шуга собирается подвезти нас до моей любимой забегаловки с лапшой. А потом хён проводит тебя домой, убедится, что на этот раз ты доберешься туда в целости и сохранности. Да? Чимин моргает. Его щеки порозовели, руки в наручниках дрожат, все его тело горит от возбуждения и любопытства, приправленного абсолютным ужасом и острым смущением. - Да, - ловит он себя на том, что говорит. - Да, хорошо, хён? Хён. Он следует за Агустом из камеры. Шуга расстегивает его наручники, закатывая глаза, но оставляет Агуста в наручниках. Агуст подмигивает Чимину. - Поверь мне, малыш, - улыбается он. - Это будет отличная ночь.