***
Опустошение стало причиной, по которой Хенджин прогулял последние две пары. Дома, стоило переступить порог квартиры, ноги понесли его к картине, стоявшей в самом углу за шкафом. Бежевый кусок ткани, в которую она была завернута, был снят, а сам холст поставлен на мольберт. Не переодеваясь, Джин уселся рядом с конструкцией, откидывая на постель разрядившийся телефон — он ему больше не пригодится. Он с головой ушел в процесс, не отвлекаясь от работы, не замечая, как солнце спряталось за горизонтом, и не слыша стук об дверной косяк. Сынмин, не получивший ответа, приоткрыл дверь, заставая омегу сидящим напротив своего творения, чуть склонив голову в бок. В комнате стоял резкий запах масла и иланг-иланга. До Кима сразу дошло, что Хенджин обливался слезами все время, что его не было, ведь его феромон сейчас был очень ярким. — Ты совсем расклеился, — вздохнул Сынмин, обходя друга, и вздыхая, видя, что вся его одежда запачкана красками: — Хоть бы переоделся… — Я устал от всего этого, — поднял на него голову Хван, поникнув плечами. — Послушай, Хен, пройдет время, и все наладится, — присел на корточки бета, с трудом смотря в глаза, отражавшие вселенскую печаль. Он бы очень хотел помочь другу, с которым снимал квартиру, но уже не знал, как поддержать его, ведь в каждым днем он все больше уходил в себя, закрывался и не подпускал никого. — Да, ты не можешь отпустить Ли по щелчку пальцев, но ведь ты губишь себя. Подумай о себе. Когда ты последний раз смотрел на себя в зеркало? Твои синяки и худоба придают тебе болезненный вид. Ты сам на себя перестал быть похож… — Сынмин ткнул пальцем в буквально идеальный портрет Феликса за спиной: — Он не достоин твоих страданий. — Знаю, но все равно люблю его… — безэмоционально кинул омега, отходя к письменному столу, собирая карандаши в одну сторону и переводя тему. Говорить о наболевшем он не станет, незачем портить другим настроение. — Ты поедешь к нему? — Да, но, если ты хочешь, я останусь с тобой, — Ким встал рядом и стянул с себя пиджак, показывая всю серьезность своих намерений. — Нет, я хочу побыть один, передай ему это, — он указал на картину, не оборачиваясь. — Мне сказать, что это от тебя? — Уже не будет иметь разницы, — пожал плечами Хван, слыша, как грохочет Сынмин, поднимая холст с мольберта. — Аккуратнее, он еще не высох. Кинув сочувствующий взгляд на омегу, Ким направился на выход из комнаты, пока Хенджин провожал свой шедевр, за который сел, когда чувства только зародились и дарили приятную дрожь от ожидания встречи. Вот только закончил его уже на другой, печальной ноте, когда одно воспоминание о человеке отдавалось тянущей болью в груди. Он должен отпустить Енбока. И начнет именно с этого злосчастного портрета, при написании которого испытал целый спектр эмоций, на котором отразилась вся история чувств Джина. Альфа, лучезарно улыбающийся на картине, никогда не посмотрит на него так в жизни, но навсегда останется для Хвана самым лучшим. Любовь убивала омегу, давно взяла над ним верх и заставляла страдать из-за невзаимности, утопая в разрушающих ранимую душу мыслях. Так продолжаться больше не могло. Взгляд зацепился за блестящее острие макетного скальпеля. Прежде убежденный, что любая ситуация преодолима, Хенджин усомнился в своих представлениях, видя выход прямо перед собой. Сняв колпачок, взял металлическую ручку, поднося лезвие к предварительно оголенному запястью, и, жмурясь от боли, сделал неглубокий надрез. Слеза скатилась по щеке, а на месте пореза стала скапливаться кровь. От наворачивающихся крупных красных капель кидало в жар, а к горлу подступала тошнота. Это было неправильно, но пути назад не было… Не нужен никому. Так всем будет лучше. Он больше не сможет, но никто не виноват. Через пару часов в квартиру вернется Сынмин, пропуская в гробовую тишину квартиры Енбока, который увидит забытый Кимом подарок в прихожей, за которым он приехал на другой конец города и хотел лично поблагодарить Хенджина, отсутствием которого на вечере был огорчен, и тепло разольется глубоко в душе. За легкой беседой парни пройдут в глубь двушки, находя дверь в ванную приоткрытой, а свет невыключенным, и вскоре с ужасом посмотрят на бордовую воду и безжизненно бледного омегу, сидящего в ней. Слабый пульс даст мизерную надежду на другой исход, и бета, виня себя за то, что ушел и не придал должного внимания словам о смерти, что слышал от друга последние несколько недель, немедленно кинется вызывать скорую, пока Феликс будет стискивать челюсть от влаги, собравшейся в глазах, когда обнаружит на нежной коже вырезанное свое имя и незамысловатое сердечко рядом… — Ты знал? — спросит Ли у выросшего рядом парня, и, когда тот кивнет, его мир рухнет, ведь все могло быть иначе.Рисунок лезвием
20 февраля 2024 г. в 00:00
— Что у вас с Феликсом? — как бы невзначай спросил Хан, пристально смотря на друга, что многозначительно заулыбался, откладывая телефон в сторону. — Давай, колись! Нам же всем интересно!
— Пока что ничего, но мне кажется, что у нас может что-то получиться, — ответил Чанбин, оглянувшись по сторонам, проверив, нет ли рядом человека, о котором идет речь.
На этой фразе Хенджин почувствовал, как внутри что-то треснуло. Потупив взгляд в поднос с нетронутой едой, он пытался сделать максимально спокойное лицо и приподнял уголки губ, дабы никто не догадался, что свежая новость выбила его из колеи и разрушила и без того шаткие мечты, что парень настроил у себя в голове за последние несколько лет.
Ли Феликс был прекрасен. Каштановые волосы с длинной челкой обрамляли бледное лицо, темно-янтарные глаза пленили, как и малиновые губы причудливой формы, россыпь веснушек расцветала на щеках и аккуратном носе, из-за чего парень казался довольно милым, но голос… Такой низкий и бархатный. У Хенджина подкашивались от него ноги, и вечерами, прижимаясь щекой к подушке, он вгонял в себя пальцы и обильно кончал на одеяло, представляя, как сокурсник низко стонет ему на ухо, подчиняя себе.
Джин точно не помнит, когда впервые поймал себя на мысли, что влюбился, но приятная окрыленность утром, с которой он просыпался задавала его день. Хотелось выглядеть красиво, поэтому он заранее подбирал образ на пары, следя за тем, чтобы все было безупречно. В животе порхали бабочки, когда в обеденный перерыв парни вместе сидели в столовой, болтая на отвлеченные темы, и Хенджин отдал бы все, лишь бы вернуть то время. Но в середине первого курса к ним перевелся Со Чанбин, что всеми силами демонстрировал веснушчатому Ли свою заинтересованность в его персоне, и в считанные недели они стали настолько близки, что буквально нигде не появлялись друг без друга, обменивались теплыми взглядами, нежными касаниями, как бы невзначай, и беспрестанно переписывались на парах, смеясь и переглядываясь. Хенджин, сидевший в конце аудитории, болезненно наблюдал за всем этим, а потом утыкался носом в конспект с щемящим сердцем: на месте новенького должен быть он.
Видеть все это было просто невыносимо. Но вся апатия, пришедшая заместо легкости, испарялась, стоило лишь Енбоку обратить внимание на парня и перекинуться с ним парой слов. Хван в такие моменты неосознанно улыбался и выглядел таким счастливым со стороны, но потом винил себя за столь бурные реакции, но, к сожалению, ничего не мог с собой поделать. Почему просто нельзя взять и разлюбить человека в таком случае? Почему нельзя избавиться от собственной симпатии и влюбиться в кого-то другого? Хенджин не знал этого, поэтому просто надеялся, что однажды Енбок обратит на него внимание и склеит его треснувшее сердце. Но сейчас ответ Чанбина на репите звучал в голове, заставляя парня в конце концов принять суровую реальность.
— Хен, — щелкнул пальцами перед лицом задумавшегося друга Джисон, обращая внимание того на себя, — прием.
— М? — поднял пустой взгляд на сидящего напротив Хенджин, смотря, как рука Чанбина стащила с его подноса онигири. Феликса ему мало, что ли?
— Ликс зовет нас всех к себе на День рождения, — повторил Со, как ни в чем ни бывало распаковывая чужой обед. — Ты придешь?
— Вряд ли у меня получится, — виновато улыбнулся глубоко в душе раздраженный Хван, игнорируя Сынмина, который был единственным, кто знал о проблеме омеги. Он хотел что-то сказать ему, но, встретив поникший взгляд, передумал, решая ненадолго отложить диалог.