Fated feelings

The pain of love We can't turn off Let's celebrate the drama The pain of love Don't let us crush We will be all forgiven

      В тесной квартирке на самой окраине Сеула темно и холодно. Феликс безуспешно щелкает выключателем. Электричества снова нет - отключили за неуплату. По ногам веет холодом, пол кажется почти что ледяным. Дверь за спиной со скрипом закрылась. Тяжелый вздох усталости срывается с губ. В нос бьет едкий, но уже такой родной запах сигарет.       — Ты принес? — раздается хриплый голос из глубины квартиры.       В комнате, окутанной ночной темнотой и сизым дымом, виднеется худой и длинный силуэт, сидящий на полу у открытого окна. Сквозь него ложатся неоновые розовый и голубые блики рекламного билборда, от чего все вокруг приобретает какую-то слишком футуристичную атмосферу. Если закрыть глаза на то, что серые стены сжимаются вокруг, и хаос из вещей, коробок из-под лапши и пустых бутылок полноправно завладел тесным пространством.       Хенджин делает долгую затяжку, последнюю. Длинные пальцы касаются пухлых обветренных губ. Смотрит вопросительно на вошедшего, подняв бровь, так и не дождавшись ответа.       Феликс молча протягивает ему пакет. Хенджин заглядывает внутрь и хмыкает одним уголком губ, довольный содержимым.       — Будешь? — спрашивает, склонив голову и прищурившись.       И Феликс слишком слаб перед таким его взглядом, поэтому лишь кивает и садится рядом, на холодный пол. Вместе с ним опускается бутылка красного вина, выуженная из пакета. Самого дорогого, что нашлась в ближайшем супермаркете. Даже продавец удивился, что у них есть такое. Но Феликса цена не особо интересовала. Если Хенджин хочет выпить, то пусть вливает в себя нормальный алкоголь, а не дешевое пойло из пакета, которым травит себя обычно.       У Феликса тоже был повод выпить. Вообще-то, у них сегодня что-то вроде годовщины. Наверное. Если Хенджин об этом помнит. Кажется, вино интересовало его больше, чем парень, сидящий перед ним, продрогший на этом голом холодном полу. Почему на полу? Потому что стола здесь давно уже не было. Сломался то ли в драке, то ли в пьяном угаре, или когда Феликса в очередной раз на нем раскладывали. Или все вместе. Феликс уже точно не помнит: слишком много всего сломалось в этих стенах. И речь не только о мебели.       Феликс с тоской глядит на Хенджина, с азартом открывающего бутылку открывашкой для пива. Даже высунул кончик языка от усердия. С пивом и вином из пакетов так напрягаться обычно не приходилось, вот и пыхтит. Да и дрожащими руками это сделать куда сложнее. Сердце сжимается от жалости при виде его, такого.       Хенджин разливает вино по мутным бокалам и делает первый глоток. Смотрит на Феликса, прищурившись.       — Не смотри на меня так, — вдруг грубо бросает он.       — Как? — тут же напрягается Феликс.       — Как будто тебе меня жаль, — цедит Хенджин сквозь зубы, допивая содержимое бокала до дна.       Феликс опускает взгляд. Хенджин прав. Феликсу действительно жаль. Жаль, что все вышло так. И жаль видеть Хенджина таким.       А ведь когда-то он был совсем другим…       Светлые короткие волосы, выстриженные на европейский манер. Красный галстук на белой рубашке, безупречно повязанный, на идеально выглаженном темно-синем пиджаке элитной школьной формы. Сияющие глаза, бархатная кожа, прелестная улыбка пухлых розовых губ. Таким впервые предстал Хенджин перед Феликсом. Воспитанный и вежливый. Худой и высокий, даже почти грациозный. Феликс перед ним даже стушевался: до того Хенджин был идеальным, словно сошел с доски почета лучших учеников. Так впоследствии и оказалось, но Феликс тогда еще ничего о нем не знал и стоял, пялясь во все глаза на этого до невозможности красивого и еще незнакомого парня, в своей идеальной школьной форме и с необычной прической. А тот, то и дело, бросал на него заинтересованные взгляды. Позже их представили.       «— Феликс, познакомься с господином Хваном. Это его единственный наследник - Хван Хенджин».       «— Это мой младший сын - Ли Феликс. Надеюсь, наши дети подружатся. Все-таки, после слияния компаний, они унаследуют семейный бизнес».       Хенджин тогда заговорщически улыбнулся Феликсу, передавая ему блюдо через заставленный изысканной едой стол. Феликс принял тарелку со смущенной улыбкой и отвел взгляд.       Тогда он еще не знал, что с Хенджином они будут видеться куда чаще, чем за семейными тире деловыми ужинами, устроенными их отцами. Переезд в хмурый Сеул из родного солнечного Сиднея для подростка - испытание не из легких. Как и перевод в новую школу. Хорошо, что его зачислили туда, где уже учился Хенджин, и Феликс в новом месте знал хоть кого-то. Хенджин быстро помог ему освоиться. Показал, где находятся классы, столовая и спортзал, за тупиковым коридором которого так удобно было целоваться втайне от чужих глаз. В их первую экскурсию по школе, Хенджин завел туда ничего не подозревающего Феликса и нагло поцеловал, грубо прижав к стене. Не то чтобы Хенджин Феликсу не понравился. Понравился, и даже очень, но к такому скорому повороту событий он не был готов. Но язык Хенджина у него во рту все расставил по местам за него.       После того порывистого и горячего (очень горячего) поцелуя, они так и не говорили о том, что произошло. Но поцелуи за спортзалом повторялись каждый день, и у Феликса подкашивались колени только при мысли о том, что после уроков он вновь окажется прижатым к холодной стене, и пухлые губы Хенджина требовательно и настойчиво вопьются в его собственные.       В грязном бокале плещется красное вино, в темноте комнаты кажущееся бордовой кровью. Хенджин выпивает его залпом и наливает еще. Уже третий. Бутылка наполовину пуста, но Феликс не сделал и глотка.       — Я больше так не могу, — шепчет Феликс.       — Тогда уходи, — улыбается Хенджин, но в этой улыбке ни тени веселья.       Но они оба знают, что Феликс никуда не уйдет. Он останется, потому что Хенджин его не отпустит. А Феликс, сколько бы не врал себе, не хочет уходить.       Это замкнутый круг без конца и начала. Все повторяется. Феликс говорит, что больше не может терпеть этот хаос. Закрывает за собой дверь и уходит. А когда начинается ломка, приходит первым. Нет, Феликс не наркоман. Только если его наркотик не Хван Хенджин. Тогда он без единого шанса на спасение самый настоящий наркоман.       И даже если Феликс уйдет, найдет в себе силы навсегда закрыть эту дверь, они оба знают, что Хенджин вырвет ее силой, сорвет с петель и не оставит Феликсу выбора.       Хенджин вообще не был про нежность и ласку. Он брал все, что хотел, и будто знал только язык силы. Но Феликс и не сопротивлялся. Не поддаться Хенджину было просто невозможно. Его манящее очарование выбивало из головы весь здравый смысл, оставляя лишь всепоглощающее желание быть с ним. Феликс уже и не помнил, что когда-то его мысли занимало что-то еще. С их первой встречи в его голове поселился Хван Хенджин, нагло выселив все остальное и прочно заняв место в его мыслях и сердце. Заполнил собой все до краев, не оставив места чему-то другому.       И Феликс стал одержим. Тихо, молчаливо, по-своему. Влюбился, если эти безумные чувства можно было назвать любовью. Наваждение - так можно было описать все то, что тогда происходило между ними. И если Феликс, скромный и тихий, молча поддавался влиянию Хенджина, в душе сгорая лишь от мысли о нем, то Хенджин, привыкший получать все, что хочет, умело пользовался своим природным обаянием и всегда брал все, что хотел, включая Феликса.       Феликс понял, что обратного пути не будет уже тогда, когда очередной поцелуй за спортзалом, спустя несколько недель с их первой встречи, перешел в крышесносный отсос. Феликс будто все еще помнил, как лучи закатного солнца, проникавшего сквозь узкое окно под потолком, грели его и без того горячие от смущения и возбуждения щеки, пока Хенджин ублажал его снизу. Это было так потрясающе и возбуждающе-запретно, что он постыдно кончил уже через пару минут, а Хенджин, хитро облизнувшись, словно лисица, принял все до капли.       Тот день перевернул в Феликсе все представления о любви и страсти, открыв совершенно новую сторону в тихом закомплексованном мальчишке. Секс, в любых его проявлениях, проложил ему путь к раскрытию новых граней себя. Познавать тело Хенджина, позволяя ему изучать его собственное, было сродни взрыву сверхновой. Феликс не подозревал, что другой человек способен так расширить его границы, заполнив собой абсолютно каждую клетку тела, каждую мысль, поглотить собой все его существо.       Осталось ли хоть что-то от той прежней любви? Феликс не знает.       — Уходи, ну же, — растягивает губы в улыбке Хенджин, и в полумраке комнаты она кажется жуткой.       Феликс чует неладное. Хенджин пьян, это очевидно. Феликс может распознать это его состояние за мгновения по одной лишь такой улыбке. Он кидает быстрый взгляд на открытую бутылку. Уже почти пустая, но Хенджин не мог так быстро напиться вином, значит, пил что-то еще до того, как Феликс пришел. Черт, и зачем он вообще принес эту бутылку. Феликс устало прикрывает глаза. Хенджин же обещал…       — Хенджин, — начинает Феликс, — что ты пил? Ты обещал, что только вино и только сегодня…       — Блять, Феликс! — тут же вспыхивает Хенджин, нервно дернув губой. — Завязывай.       Сердце сжимается от боли и обиды. Феликс привык к его грубости, когда Хенджин пьян, но каждый раз нежное сердце неизменно обливается кровью.       — Завязывать нужно тебе, Хенджин, – собрав волю в кулак, твердо произносит Феликс. — Я не могу смотреть на тебя такого.       Такого, как сейчас. Пьяного, дрожащего, потерявшего в весе, брошенного всеми. Когда именно он стал таким, Феликс не скажет. Все происходило слишком быстро. Доступ к большим деньгам семьи привел Хенджина в мир гламурных тусовок и легких наркотиков. За ними последовало что-то потяжелее. Днем Хенджин оставался все тем же прилежным учеником, позже - студентом престижного университета. Отличником, пользующимся популярностью парнем. С приходом ночи открывались двери в совсем иную жизнь.       Феликс все это видел и знал. Ему стыдно вспоминать, но иногда он составлял компанию Хенджину. Но быстро понял, что наркотики – совсем не про него. Поэтому просто был рядом. Но уберечь так и не смог. Хенджин был своенравным и вразумления Феликса пропускал мимо, быстро и верно катясь по наклонной. Усталый вид, вечный недосып, поиски новых доз и граней удовольствий. Исключение из университета, разочарование семьи, первый рехаб.       «— Феликс, только ты можешь ему помочь» — в слезах шептала мать Хенджина.       Отец отказался от сына после второго безуспешного лечения.       «— Не бросай его, Феликс, пожалуйста!» — снова горькие слезы матери.       И Феликс не бросил. Он не хотел и не мог. Он любил Хенджина, словно умалишенный. Каким, должно быть, и был. Но делал все, чтобы помочь. В конце концов, спустя много трудных, порой почти невыносимых лет, у него получилось. Наркотики Хенджин бросил. С «успехом» заменив их алкоголем, заменившего ему почти все. И вот он здесь. Все пытается всплыть со дна. И Феликс, у которого в жизни все получилось, но почему-то он все равно все еще здесь, вместе с ним.       Хенджин опускает голову, словно не хочет слушать, и нервно проводит ладонью по волосам.       У Хенджина серые короткие волосы, побритые почти под ноль. Еще недавно они были длинными и синими, но сейчас краска смылась, яркий пигмент исчез вместе с волосами.       Феликс помнил тот день, когда Хенджин решил, что хочет их покрасить. Они купили самую дешевую краску в магазине, и Феликс помогал Хенджину наносить ее на волосы. Он запомнил тот день, потому что после, все, как всегда, закончилось бурным сексом. С треснутым зеркалом, которое Феликс разбил своим затылком, пока его жестко брали на раковине. И сорванной в ванной шторкой, когда позже они решили помыться.       Кровь из раны на голове смешивалась с водой, заливала дно ванной, когда они уже не в силах были стоять на ногах, и Хенджин трахал его, вдавливая в холодное чугунное дно. Свежая синяя краска стекала по его шее, разбегаясь по коже, будто дорожки вспухших вен. Разбитая голова, наверное, болела, но Феликс не помнил. Такой жесткий, спонтанный, неудобный и грубый секс выбивал из него всю душу, и все, что он мог осознавать в тот момент, лишь как потрясающе его раскладывали, и какой бурный оргазм прошиб его нервы.       — Так я тебе противен? — раздается глухая усмешка. Хенджин вскидывает голову и тянется за сигаретами. — Черт… — подрагивающими пальцами с третьего раза удается чиркнуть зажигалкой и подкурить. — Так, блять, не смотри! Ты знаешь где дверь.       — Не говори так со мной… Ты знаешь, что обещал меньше пить.       Феликс пытается оставаться спокойным, но уже знает, к чему это приведет. И не ошибается.       — Феликс, меня заебали твои морали, слышишь? Тебя здесь никто не держит, понял?       Хенджин тянется за бутылкой, вино разливается мимо бокала, но Хенджину, кажется, плевать.       — Хенджин, хватит, — Феликс пытается остановить его, хватая за руку.       Хенджин вспыхивает. Вырывает бокал из рук и с силой швыряет в стену. Звон разбитого стекла звенит в воздухе, рассыпаясь в тишине на тысячи перезвонов вместе с мелкими осколками, разлетевшимися по полу.       — Доволен? — вскрикивает Хенджин. — Так лучше?       Феликс вздрагивает, но не подает вида. Багровое пятно растекается по стене. Неровные осколки бокала на полу блестят в розоватом свете билборда. Осколки в душе Феликса покрываются алой кровью.       — Ты просто конченный псих, ты понимаешь?       Феликс смотрит на Хенджина ледяным взглядом.       — Ну так вали! Давай, вперед! Ты же так этого хотел! Чего ждешь?       Хенджин уже почти кричит. Сердце сжимается в ужасе и бьется, бьется, бьется. И Феликс хочет уйти. Может уйти, правда. Но остается на месте, надеясь, что все это ему только лишь кажется.       Он уже видел Хенджина таким и не раз. Уйти хотел тоже не впервые. И поводы были куда хуже, чем этот сегодня.       Алкоголь делал Хенджина другим, заставлял его делать то, что трезвым Хенджин бы не сделал. Как в одну из тех ночей, когда Феликс вновь пришел к нему в надежде все исправить.       В квартире было темно и терпкий запах перегара проникал словно под кожу.       — Хенджин? — тихо позвал Феликс.       В спальне послышался шелест, пустая бутылка покатилась по полу, глухо стукнувшись об стену.       — Фе-е-ликс… — глупая пьяная улыбка растянулась на до боли родном лице.       Хенджин с трудом присел на смятой кровати. Такой родной. Такой любимый. Такой пьяный. И рвущий сердце на тысячи кусков.       — Ты обещал… — в тысячный раз сорвалось с дрогнувших губ.       — Перестань, — Хенджин запустил обе руки в волосы. — Это ничего не значит.       — Не значит? Посмотри на себя!       — Феликс, хватит, — Хенджин поморщился.       Феликс пнул пустые банки из-под дешевого пива, разбросанные по полу. На заляпанном полу блеснули разорванные квадратики фольги от презервативов. Ладони покрылись холодным потом, и грудь свело в тупой боли. Феликс кинул быстрый взгляд на кровать. Чей-то силуэт под одеялом за спиной у Хенджина.       — Какого черта? — выдохнул Феликс, переводя плескавшийся болью взгляд на Хенджина.       — Ммм, Фе-е-еликс, — протянул Хенджин, роняя голову на руки. — Это не то, что ты думаешь.       — А что я, блять, по-твоему, думаю?       Феликс схватил пустую жестяную банку и кинул ее в Хенджина. Банка попала в плечо, но Хенджин, казалось, даже не почувствовал и ничего не понял.       — Ты просто жалок, — выплюнул Феликс, развернувшись и быстро покидая спальню, пропахшую предательством.       — Ну и вали! — раздалось в след. — Нахуя ты вообще сюда пришел?       Феликс проглотил обиду и подступавшие к горлу слезы, решительно направляясь к двери. Это было уже не в первый раз, но сегодня точно в последний. Он больше так не может.       Хенджин умел делать больно. Мастерски, почти изощренно. Он не умел держать себя в руках, стоило алкоголю попасть ему в руки.       Очередная ссора, крики, скандал, битая посуда, хлопок дверью.       Очередная вечеринка, чтобы забыться. Литры алкоголя, чтобы не было больно.       Чье-то тело, чтобы выпустить пар.       Разочарованный взгляд карих глаз.       — Феликс, постой, — Хенджин окрикнул его, пошатываясь, плетясь за ним по темному коридору. — Я даже не знаю, кто это. Это просто…просто.       — Пошел ты, Хенджин! — прошипел Феликс, раздираемый от урагана боли, взметнувшегося в нем. — Пошел ты, твои шлюхи, твои запои – идите все нахуй. Меня это все заебало! Не хочу тебя больше видеть! Все кончено, Хенджин. В этот раз навсегда.       Феликс уже схватился за дверную ручку, когда за спиной вдруг послышались жалобные всхлипы.       — Феликс, я… Прости, Феликс. Прости меня.       Всхлипы раздавались все чаще, превращаясь в стоны. Хенджин плакал.       — Феликс, я не понимал, что делаю… Не помню… Я слишком много выпил… — Хенджин уже почти скулил. — Феликс, не оставляй меня. Не уходи, Феликс, пожалуйста. Ты мне нужен. Я не смогу без тебя, Феликс.       Пальцы крепче сжались на дверной ручке. За полы пальто потянули. Феликс обернулся и застыл в оцепенении. Хенджин упал на колени и плакал, цепляясь за плотную ткань его пальто.       — Пожалуйста, Феликс… Помоги мне. Я больше так не хочу. Не уходи-и.       — Хенджин, — устало выдохнул Феликс.       — Феликс, — не дал ему договорить Хенджин. – Я люблю тебя, Феликс. Пожалуйста.       Худые плечи затряслись в рыданиях. Хенджин опустил голову, пальцами цепко сжимая пальто.       — Я не смогу сам. Уже не смогу. Только ты мне поможешь, Феликс. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Любимый…       Сердце разрывалось на куски. Руки опустились. Феликс прикрыл глаза.       Он все это проходил и знал, что все повторится. Хенджин изменял не раз и не только под влиянием алкоголя или ссоры. Феликс знал, что прощать такое нельзя. Но прощал из раза в раз. Хенджин клялся в любви, объяснял, что влечет лишь к телу, просто забыться, просто избавиться от боли. А в сердце лишь Феликс. И сердце Феликса разбивалось, истекая кровью по склеенным осколкам. И вновь верило. Вновь прощало. Потому что любило так слепо, что не могло по-другому.       — Последний раз, Хенджин…       И сейчас Феликс вновь стоит перед выбором, который уже такой очевидный, но такой трудный.       — В этот раз я правда уйду, и ты потеряешь меня навсегда, — повторяет уже заученную до дыр фразу.       — Сколько раз ты уже это говорил, — хмыкает Хенджин, стряхивая пепел с почти истлевшей сигареты. — Но ты все еще здесь.       Феликс вспыхивает и поднимается на ноги. Хенджин прав, он знает это, и это бесит. А еще бесит его неблагодарность. Сколько раз Феликс вытаскивал его из дерьма. Не бросал, даже если пытался. Оставался рядом, вытирал слезы, отдавал всего себя. И что получает взамен? Хенджин не ценит ничего из того, что Феликс для него делает. Сейчас или никогда.       — Хватит испытывать меня, Хенджин. У всего есть предел. И у меня тоже. Только у тебя его нет. А я больше не могу это терпеть.       — Да? И что же ты сделаешь, Феликс?       — Я хочу быть счастливым, Хенджин. Никогда не приходило в голову, что я тоже этого заслуживаю?       — Значит, не счастлив со мной? – протягивает Хенджин. — А кто сделает тебя счастливым, м? Уже есть варианты?       Феликс молчит, не говорит ничего.       — Молчишь? — хмыкает Хенджин, кивая головой, будто разочарован. — Так и знал. Пришел сюда с этим паршивым вином, а сам уже подставляешь свой зад налево и направо всем подряд, да?       Голос Хенджина становится громче. Вот-вот - и взрыва не избежать.       Феликс устало выдыхает. Хенджин болен. Это не он сейчас говорит с ним. Кто-то или что-то другое, что сидит в нем, гниет внутри и разрастается под кожей, заставляя говорить все эти кошмарные, бесчувственные вещи.       — Заткнись, — бросает сквозь зубы Феликс, теряя терпение.       — Ох, теперь ты злишься? — издевается Хенджин. В два шага сокращает расстояние между ними, и, больно хватая Феликса за щеки, шепчет. — Показываешь зубки? Не смей затыкать меня.       — Не смей говорить так обо мне, — Феликс с силой бьет по рукам Хенджина, сбрасывая с себя его хватку.       — Буду говорить, — шипит Хенджин, и его глаза мутнеют от злости. — Думаешь, кто-то другой сделает тебя счастливым? Будет любить тебя так же, как я?       Внутри разгорается пламя. Слова Хенджина – зажженная спичка, брошенная в облитое бензином терпение Феликса. Феликс поджигает его в ответ.       — Кто угодно будет любить меня больше, чем ты, — ядовито выплевывает Феликс.       Они оба понимали, что не могут быть вместе. Феликс хотел бы так думать, что оба, чтобы не быть конченным эгоистом, который бросает любимого человека в трудную минуту. Но вот только у Хенджина каждая минута была такая. С ним никогда не было просто.       И иногда Феликс сдавался; или наоборот, набирался мужества и уходил. Сердце билось на части, душа стонала, и, казалось, болели все кости в теле. Но он терпел, кусал губы, плакал, но не возвращался. И потом даже получалось убедить себя, что стало легче. Феликс вообще был мастером спорта по вранью самому себе. Однажды он уже превзошел самого себя, когда поверил, что Хенджин уже в прошлом, и сердце открыто для чего-то нового.       — Пойдем в бар, будет весело, — предложили тогда их общие друзья, и Феликс вдруг согласился.       Хенджин там тоже, наверняка, будет - ну и плевать. Они взрослые люди, и Феликс уже все для себя решил. Иногда они будут случайно видеться - и это нормально. Пора разрешить себе быть счастливым.       И Хенджин действительно был там. Оба делали вид, что даже не замечают друг друга. Только немного кольнуло в сердце, когда рука Хенджина обвилась вокруг талии какой-то девчонки. Но это быстро прошло. «Просто по старой памяти». Феликс был мастером убеждений.       Симпатичный парень улыбнулся Феликсу с другого конца барной стойки. Несколько минут неловких переглядываний, и вот они уже болтают, выпивая за знакомство.       Феликс даже искренне посмеялся с его шуток. Может, в этот раз все будет по-другому?       Короткое «Развлекаешься?» за спиной, от которого мороз прошел по коже. Ровный и быстрый удар в челюсть нового знакомого. Феликс даже понять ничего не успел.       Хенджин, больно схватив его за руку, потащил за собой под удивленные и молчаливые взгляды всех вокруг. Не удивлен был только Феликс. Он уже знал, чем все закончится.       Хенджин грубо затолкал его в кабинку туалета, прижал лицом к холодной стене, стащил штаны вместе с бельем и, только смочив член слюной, вошел в него с размаху и до упора, задвигавшись в бешеном темпе. Хенджин держал его за горло, рвано и хрипло выстанывая на ухо что-то очень похожее на «ты только мой», вытрахивая из Феликса всю душу, беря его грубо, больно и быстро.       А Феликс кусал губы от какого-то безумно больного наслаждения, что им обладают, имеют вот так, почти насухо, так грязно и дико, стыдливо пытаясь не кончить слишком быстро. Да, Хенджин, только твой. Никогда больше не оставляй меня одного. И пожалуйста, о боже, пожалуйста, еще, еще, еще.       — Сука, — хрипит Хенджин.       Щеку обжигает болью звонкая пощечина. Феликс жмурится, кусая губу.       — Мудак, — бросает Феликс, — я, блять, ненавижу тебя.       Уходит, но худые пальцы с силой вплетаются в волосы на затылке, останавливают. Феликс шипит. Хенджин грубо впечатывает его в стену. Тяжелое дыхание опаляет лицо. В губы впивается требовательный поцелуй со вкусом горького, ненавистного алкоголя. Руки тянутся оттолкнуть, оторвать от себя, но Хенджин, несмотря на худобу и опьянение, удивительно сильный. Сжимает его запястья, перехватывая, делая больно. Дышит тяжелее, целует жарче, выпускает зубы, кусает.       — Ненавидишь меня? — шепчет с жаром прямо в губы.       — Ненавижу, — повторяет Феликс. В глазах пляшут искры.       Хенджин хмыкает, раздвигает его ноги коленом, прижимаясь ближе.       — Скажи это еще раз.       — Ненавижу тебя, Хенджин. Ненавижу… — голос предательски падает в истомный шепот.       Феликс чувствует каким твердым становится Хенджин. Не может устоять, в его штанах тоже становится тесно.       Новый акт в их вновь и вновь повторяющейся драме. И Феликс уже к нему готов. Ладонь Хенджина тяжело опускается на его пах, грубо сжимая. Феликс глухо и коротко стонет. До спасительной двери оставалось меньше метра. Расстояние между ним и Хенджином сейчас равно нулю. И Феликс снова проигрывает в этой войне.       В раскрывшиеся в стоне губы проникает влажный язык. Освободившейся рукой Феликс сжимает ребра Хенджина. Может оттолкнуть, может ударить. Но чужие длинные пальцы уже пробрались под резинку белья, обхватывая затвердевший член, и пути назад для Феликса больше нет.       Развязные поцелуи, скинутая одежда, торопливо путающиеся шаги. Звенит упавшее стекло. Булькая, вино разливается по полу красным. Все равно. Пусть исчезнет навсегда.       Феликс падает в прохладные смятые простыни, Хенджин нависает сверху. До боли в груди и дрожи внизу живота знакомый бешеный взгляд сверкает в темноте.       Хенджин ухмыляется и стягивает с Феликса белье. Обезоружен. Хенджин спешно сбрасывает свое. Под подушкой почти пустая бутылка смазки – должно хватить. Феликс сводит брови, когда холодные влажные пальцы с размахом входят в него. Горячие поцелуи на контрасте кружат помутневшую голову.       Хенджин протяжно стонет с первым толчком, заполняя Феликса на всю длину. И Феликс стонет в ответ. Закрывает глаза, смиряясь с болью. Толчки становятся все резче, а стоны все громче. Скоро физическая боль превратится в наслаждение, душевная – никуда не исчезнет. Но в этой близости можно притвориться, раствориться или исчезнуть. И Феликс отдается ощущениям, чувствам, Хенджину. Ведь он соврет, если скажет, что все это ему не нравится. Секс с Хенджином – единственное, что может заставить его почувствовать его любовь. И если его любовь – это только лишь испепеляющая боль, Феликс хочет в этой боли забыться. И он просит:       — Хенджин, — выдыхает Феликс, хватая ртом воздух. — Заставь меня забыть обо всем.       Хенджин издает рык, хватает за щеки, тут же ослабляя хватку, вспомнив о свежей пощечине, и горячо шепчет.       — Я сделаю все, чтобы тебе больше не было больно, Ликси.       «Ты - единственное, что приносит мне боль» — думает Феликс, произнося вслух лишь:       — Сделай мне больно, Хенджин. Пожалуйста… — хриплый стон вырывается из горла, пока его методично втрахивают в хлипкую кровать. — Уничтожь меня… До конца.       Пальцы сжимают смятые простыни, когда острые зубы смыкаются на плече, прокусывая кожу до красно-белых следов. Хенджин буквально хочет сожрать его заживо. Толчки внизу становятся все ритмичнее и грубее. Хенджина, кажется, больше не заботит комфорт Феликса, а Феликс хочет чувствовать лишь боль, наслаждаясь ею, пропитываясь нездоровым удовольствием.       — Еще, — хрипит он, подмахивая бедрами навстречу.       Хенджин хватает его за волосы, зажимая пряди между пальцами у самой макушки, и тянет. Феликс тихо шипит, чувствуя, как оттягивается кожа - больно и приятно. От уха до плеча шею терзают поцелуи, желающие сорвать кусок плоти, засасывающие кожу. Хенджин же прикусывает и зализывает тут же вспухшие бордовые пятна. Феликс чувствует, как под кожей разрываются тонкие сосуды, разливаясь фиолетовыми молниями кровоподтеков на шее. Больно, но не достаточно.       Хенджин крепко сжимает пальцами щеки Феликса, от чего его губы приоткрываются. Хенджин ведет по ним языком, кусает нижнюю до выступивших капель крови. Он рвано и часто двигается, и, будто только зацепившись зубами за губу Феликса, может удержаться рядом с ним. Феликс мотает головой, пытаясь сбросить с себя крепкую хватку. По освободившейся щеке тут же прилетает звонкий шлепок ладонью, на вновь обожженной ударом коже смыкаются длинные пальцы. Феликс поднимает заслезившийся взгляд и призывно поднимает бровь, ловя усмешку Хенджина в ответ.       — Не вынуждай меня, Ликси, — хрипит Хенджин, не сбивая темп.       Руки Хенджина блуждают по телу, сминают, сжимают кожу, оттягивают волосы, лицо. Пальцы толкаются в рот, сжимаются на бедрах. Хенджин везде и повсюду - на теле нет мест, где не остались бы его следы: поцелуи, засосы, укусы, синяки от шлепков и ссадины от царапин. Тело Феликса - холст, а Хенджин - сумасшедший художник, который рисует на нем свои изощренные и жестокие рисунки. И Феликс принимает. Он жаждет, чтобы его растерзали. Он готов отдаваться Хенджину вновь, жертвуя свое тело и душу ему на съедение. Раны на теле затянутся, в душе - протянутся глубже, но ему уже все равно. Он тоже болен.       — Да… — тянет он в экстазе, прогибаясь и подставляясь под сильные руки, сминающие его тело. Хенджин до боли сжимает его пальцы в своей ладони - вот-вот раздастся их хруст. Ногти впиваются в кожу. Феликсу хочется, чтобы они вошли еще глубже. Чтобы Хенджин проник в него везде, как только может. Хочет войти в его тело полностью, одеться в его плоть. У него колет ладони, почти зудит, так сильно он хочет быть ближе, так сильно хочет, чтобы им овладели, чтобы от самого себя ничего не осталось.       — Я люблю тебя, — шепчет Хенджин горячо и влажно прямо в ухо.       Феликс молчит, кусая истерзанные губы, срывая зубами кусочки тонкой как пленка кожи с железным привкусом крови, и лишь мычит в ответ. Он не скажет ему того же. Потому что любовь - лишь жалкая и фальшивая реплика тех чувств, что он испытывает к Хенджину. И если это он называет любовью, то Феликс его не любит. Между ними пороховой коктейль сносящих с ног чувств. Между ними слишком много боли и похоти, страданий и страсти, чтобы это назвать просто любовью. Это не любовь. Это наваждение. Это безумие.       Хенджин отстраняется и резким движением переворачивает Феликса набок, подстраиваясь сзади. Подхватывает ногу Феликса под коленкой и легонько ее целует, пока сам неистово двигает бедрами, и эта внезапная нежность сводит с ума. Звонкие шлепки наполняют комнату, мешаясь с низкими хриплыми стонами.       Напряженный член шлепает по животу при каждом толчке и требует прикосновений. Феликс тянется к нему, но по руке тут же прилетает звонкий шлепок. Хенджин ухмыляется, приподнимается на локте и смачно сплевывает Феликсу на мошонку. Рукой размазывает слюну, скользит по всей длине, заставляя Феликса буквально растекаться от простреливающего наслаждения. Крепкие пальцы возвращаются к мошонке, сминают и гладят, опускаются ниже и гладят промежность, доводят до пика.       В глазах Хенджина сверкают искры. Искры вот-вот увидит и Феликс. Он стонет, подмахивая бедрами навстречу, и оттягивает подступающий оргазм как может. Ведь если он кончит - все закончится. В одну реку не вступишь дважды, так и эта близость никогда не повторится такой, какая она сейчас. Так хорошо, как в эти мгновения, после того как его тело содрогнется в оргазме, больше не будет. Все раны на теле заноют, напомнив ему о том, что он все же все еще жив. Но сейчас еще есть несколько секунд до того, как черная волна накроет его с головой и утянет на темное дно.       Он прикрывает веки и отдается во власть стихии наивысшего наслаждения, взрывающегося в его истерзанном теле. Феликс хватает ртом воздух, раскрыв глаза, устремляя уже невидящий взгляд в темноту. Вот он - катарсис. Высвобождение. Свобода. Эйфория.       Хенджин кончает следом. Феликс чувствует, как его тело пустеет, и теплые капли тягуче стекают между ног.       Крепкие руки обвиваются вдоль тела, прижимают к вспотевшему, пылающему жаром телу. Хенджин утыкается носом в Феликса, и сбитое горячее дыхание обжигает шею. Феликс возвращается в реальность, и боль с новой силой разрастается внутри.       — Хенджин… — едва шевелит губами Феликс. — Когда это закончится?       Хенджин молчит, лишь тяжелый вздох срывается с губ.       — Скоро, Феликс, — смазанный поцелуй касается побагровевшей кожи.       — Я так устал. Я больше не могу.       — Знаю. Все скоро изменится, правда. Посмотри на меня, – Хенджин разворачивает Феликса к себе и смотрит прямо в глаза. — Я пойду лечиться. Завтра же. И все будет хорошо. Я сделаю все. Я обещаю. Поверь мне.       Феликс смотрит в такие до боли родные глаза и хочет поверить. Еще раз. Хотя бы сейчас. Он очень хочет. И верит. Верит, что это в последний раз. Остался лишь один вопрос: кому он верит – себе или Хенджину?       Хенджин нежно целует его губы. И Феликс закрывает глаза, целуя в ответ. Завтра все расставит по местам вновь. Завтра рассвет раскроет, чьи слова были правдой. А сегодня он лишь верит в такое светлое и манящее «завтра»…