***
Архидьякон Жозасский никогда не имел склонности к нарушению запретов или правил. Он с лёгкостью соблюдал заповеди и посты, выполнял свои обязанности священника и помогал другим не сбиться с праведного пути. Целомудрие блюсти у него получалось, но стоило больших душевных мук. Особенно если рядом проходила шурша платьем какая-нибудь хорошенькая женщина в возрасте от шестнадцати до пятидесяти лет. В эти окаянные минуты священник чувствовал себя волком рядом с овцами и, чтобы предотвратить дальнейший соблазн спешно удалялся от возмутительницы спокойствия. Затем пост, молитва и занятия охлаждали его пыл, и он вновь становится мирен и кроток. Правда, бывали и особенно тяжёлые случаи, например, жена одного перчаточника в таких красках расписывало то, как грешила с любовником, что довела несчастного священника почти до помешательства. Ещё ей была присуща манера спрашивать на каждое действие его мнения. — И вот он посадил меня на стол… ох, отец мой, ведь не сильный грех делать это на столе? — хлопая совершенно невинными глазами, вопрошала проказница. — Не больший грех, чем изменять супругу, — процедил сквозь зубы священник. — Ах да! Вы правы! Так вот, мой забавник, посадим меня на стол, а ноги мои забросил себе на плечи, вы ведь знаете зачем так делать? — Какое это имеет отношение к сути? — изумился архидьякон. — Самое прямое, так вот…., — продолжила легкомысленная особа. В тот день Клод Фролло против воли своей узнал слишком многое о личной жизни жены перчаточника и её неутомимого любовника, какого-то капитана. Еле дослушав, но почему-то не прерывая её, архидьякон подозвал своего помощника и велел исповедовать прихожан вместо него. Сам архидьякон снял стихарь и как можно скорее направился в свою монастырскую келью. Здесь он достал плётку для самобичевания и хорошенько выбил из себя всю ту блажь, которую поведала легкомысленная прихожанка. Хотя слова её посеяли в его душе сомнения, которые проросли в тот день, когда он впервые увидел пляшущую цыганку Эсмеральду.***
Сразу было понятно, что такая прелестница даже не посмотрит на усталого монаха вроде него. В один вечер тщательно себя осмотрев, пощупав лысину и оттянув кожу на лице, Клод Фролло пришёл к неутешительному выводу, что помочь тут может только похищение, ну или если девушка внезапно ослепнет и оглохнет. Мучимый приступали влюблённости и мигрени, священник принимал меры, чтобы изгнать цыганку из своих мыслей. Но не помогали ни молитвы, ни плеть, ни запрет ей появляться на Соборной площади. И вот в начале декабря, движимый отчаянием архидьякон подговорил Квазимодо совершить похищение. Но в назначенный вечер, когда горбун схватил плясунью у статуи Девы Марии, архидьяконом овладело раскаяние. Он подскочил к горбуну и, похлопав его по плечу условным знаком, приказал отпустить девушку. — Уходи, — медленно, так чтобы в свете от негасимой лампады можно было разглядеть его лицо, произнёс священник. Квазимодо кивнул, поставил кричащую цыганку на землю, а сам стремительно убежал прочь. Клод думал, что и девушка последует примеру воспитанника, но она удивила священника, когда внезапно обняла его. Плясунья судорожно рыдала, её маленькая козочка обеспокоенно блеяла под ногами. Выяснилось, что девушка видела только одного горбуна и его наружность испугала красавицу, вмешательство архидьякона она приняла за спасение. Он как мог, утешал её и незаметно привёл к дому на улице Тиршап, где ранее запланировал держать цыганку взаперти. Но, конечно, ничего такого Клод ей не рассказал, просто налил заранее подготовленного вина и подождал, когда она успокоится. Деликатное обхождение пришлось по нраву Эсмеральде, ведь она привыкла видеть только грубость обитателей Двора чудес. Конечно, она узнала того священника, который ругал Джали и даже спросила, что он имел против её козы. — Понимаешь ли, девушка, — задумчиво произнёс Клод. — Козы считаются приспешниками дьявола, против которого я призван бороться. Так, что ругал я её больше по долгу, чем по зову сердца. Сейчас-то я вижу, что это обычная коза, — он хотел было погладить козочку, но та наставила на него рожки, а Эсмеральда рассмеялась. В тот вечер они долго разговаривали, он позволил ей говорить, а сам зачарованно смотрел за отблесками пламени на её красивом лице. С Джали так и не получилось сладить, коза ещё несколько раз предпринимала попытки боднуть его, так что даже рассердила Эсмеральду. — Дурочка, господин священник спас нас от чудовища, — сдвинула брови цыганка, Джали что-то проблеяла в ответ. — Он не чудовище, — посчитал своим долгом вмешаться архидьякон. — Это мой воспитанник и я не знаю, что на него нашло… быть может он влюблён в тебя. Эсмеральда состроила свою гримаску, но затем улыбнулась священнику и доверчиво подсела к нему поближе, Клод же напротив отодвинулся. Вскоре он проводил красавицу до приделов Двора чудес и отправился к собору окрылённым. С той ночи, девушка часто приходила к нему, после выступлений, в этом доме её ждал стол, горящий камин и внимательный слушатель. В ночь на Богоявление, Эсмеральда сняла свою ладанку и отдалась архидьякону. Клод Фролло достигнув своей заветной цели, уже почитал себя счастливцем, как внезапно натолкнулся на необъяснимое упрямство девушки. Эсмеральда наотрез отказалась бросить своё ремесло и стать его сожительницей. — Но почему? — он поцеловал смуглый лоб своей возлюбленной. — Потому что я талисман обидела, отдалась мужчине, — со вздохом ответила Эсмеральда. — Теперь я должна сто дней танцевать и отдавать всю плату моему народу. — Но зачем? — Клод провёл рукой по шелковистой коже её спины. — Такое условие, иначе ты умрёшь, — спокойной ответила красавица и по-кошачьи потёрлась лицом о его грудь. — То есть как умру? — не понял священник, умирать ему сейчас совершенно не хотелось. — Да я откуда знаю? — она подняла голову и очень серьёзно на него посмотрела. — Вот будешь идти, и в подворотне какой-нибудь мазурик пером распишет, или твой собор на тебя обрушится, или горбун с колокольни сбросит, — Эсмеральда всё ещё немного сердилась на Квазимодо. Клод сглотнул, ни один из вариантов его не устраивал, хотя и разрешать девушке и дальше плясать ему не хотелось. Правда, позже она его убедила, иные аргументы имеют неоспоримую силу. Они условились, что Клод возобновляет ругань на её выступлениях, чтобы никто не догадался, а после они будут встречаться здесь. — А вдруг ты забеременеешь? — с тревогой спросил архидьякон. — Дитя — это благословение, — Эсмеральда потянулась и поцеловала Клода в нос. — А раз так, то значит меня простили. Конечно, он принялся с усердием работать над благословением, но желанный младенец не спешил появляться. Эсмеральда продолжала танцевать, а он ругать её танцы. Прошла зима и в начале марта, архидьякон измученный ревностью, решил поискать другой выход, уж коль скоро дитя не спешило поселиться в утробе цыганки. Священник предложил ей применить свои знания в магии и алхимии, чтобы нейтрализовать действие проклятия. Эсмеральда очень не хотела давать ему свою ладанку, но, в конце концов, сдалась на уговоры и передала ему своё сокровище. Клод унёс вещицу в алхимическую келью, где первым делом с молитвами и святой водой, вскрыл сатанинский амулет. Внутри он обнаружил маленький розовый башмачок, показавшийся ему смутно знакомым и пергамент с надписью. Не зная, что ещё предпринятьсвященник освятил эти предметы и собрав вернулся с амулетом к Эсмеральде. Но на его слова, что теперь проклятие не действует, девушка вновь заупрямилась. — Это очень хитрое колдовство! — сказала она шёпотом. — Его святой водицей не смоешь! — И что ты предлагаешь? — в отчаянии спросил священник. — Мне осталось всего двадцать дней, — она ласково поцеловала его. — А потом я стану только твоей. Клод вздыхал, но опять же девушка была слишком убедительна. Одним солнечным мартовским днём, он смог прийти на выступление пораньше, Эсмеральда танцевала на Гревской площади, когда внезапно, ещё до того как священник раскрыл рот, раздался голос сестры Гудулы. — Проклятая стрекоза! — кричала вретешница. В последнее время Клод замечал, что Эсмеральда была особенно чувствительной и легко раздражалась. Вот и сейчас вместо того, чтобы, как всегда, проигнорировать или состроить свою знаменитую гримаску, девушка ударилась в слёзы. К ней тут же подбежала какая-то цыганка и увела в сторону, Джали бежала за ними следом. Архидьякон растерялся: следовало ли ему пойти за девушкой, или направиться в собор. Победил третий путь и священник повернул в сторону Роландовой башни. Вретишница сначала хорошо приняла священника, до неё доходили слухи об отце Клоде и она его уважала. Но как только он начал внушать ей мысль быть добрее к уличной плясунье, сестра Гудула не выдержала. — Не говорите мне о сострадании к этой твари, отец Клод! — воскликнула женщина, затем отошла от окошка, а когда вернулась она потрясала в руке каким-то тёмным предметом. — Всё, что осталось от моей малютки-дочери это крохотный башмачок! Я сама сшила и украсила его с любовью. Как прелестно эти башмачки смотрелись на ножках моей Агнессы! А вот теперь, это единственное напоминание о моей малютке. Цыгане сожрали моё бедное дитя! — кричала затворница, а Клод не мигая смотрел на потемневший от времени и бесчисленных поцелуев башмачок. — Тише сестра! — он приложил палец к губам. — Ваша дочь жива и я мог бы отвести вас к ней! Но оказалось совсем непростым делом, переубедить затворницу, она была уверена, что её дочь попала в цыганский котёл и цепко держалась за свои выстраданные предубеждения. В какой-то момент Клод подумал, что тут не может быть ошибки, вретишница была обладательницей такого же упрямого нрава, как и его Эсмеральда. Лишь когда священник упомянул о втором башмачке, женщина задумалась и, наконец, согласилась. С лёгкостью, удивительной для этого тщедушного существа, сестра Гудула выломала решётку и под улюлюкание толпы выползла наружу. Архидьякон закрыл собой затворницу, он кричал всем разойтись, но лишь вмешательство отряда королевских стрелков помогло избежать столкновений. Первым делом архидьякон отвёл сестру Гудулу в Отель-Дье, где попросил монахинь привести её в порядок и выдать какую-нибудь одежду. Сам он отправился в собор, чтобы вызвать Квазимодо, дабы горбун сопроводил их. Сестра Гудула отказалась мыться и лишь дала постричь себе ногти да оделась в платье послушницы. Она с недоверчивостью посмотрела на Квазимодо, кого-то он ей напомнил, но смятенная память не подсказала кого. Дойдя до дома на улице Тиршап, архидьякон запустил всех в дом, а сам озираясь по сторонам, запер дверь. К его удивлению, Эсмеральда и Джали уже были здесь, у девушки имелся собственный ключ, но она никогда им не пользовалась. Увидев и страшного горбуна, и какую-то злобную с вида женщину цыганка вскричала. Затем они принялись ругаться с вретишницей, нимало не заботясь об окружающих. Счастливо глухой Квазимодо только отвернулся от разъярённых кошек, тогда как архидьякон тщетно пытался их успокоить. Наконец, Клод Фролло не выдержал. — Молчать обеим! — рявкнул он и женщины как по команде замолчали, но по тому, как они дружно посмотрели на него не могло быть сомнений, что сейчас на его голову обрушатся громы их гнева. — Покажи свой башмачок! — велел он обеим. — Вот ещё! — в один голос ответили Эсмеральда и Гудула, затем посмотрели друг на друга и чуть не принялись снова браниться. Тогда священник подскочил к старшей из женщин и стремительно разжал её ладонь. Гудула взревела и укусила архидьякона за плечо, но он успел передать башмачок Эсмеральде. Пока священник пытался отодрать от себя взбешённую вретишницу, цыганка успела разглядеть башмачок и проворно достать из ладанки свой. Воссоединение было таким же бурным как их ругань до этого, мать и дочь обнимали друг друга, целовали и гладили по лицам. Квазимодо, видя такое дело взглядом, отпросился уйти, архидьякон кивнул, и сам отступил к камину, чтобы не мешать. Пакета наглядеться не могла на свою красавицу-дочь, но тем враждебнее она стала смотреть на священника, особенно когда поняла, что между ним и Агнессой что-то есть. Как женщина, умудрённая опытом Пакета, не стала в открытую конфликтовать с недозятем, но смотрела на него с неприязнью, зато ей удалось довольно быстро подружиться с козочкой. Эсмеральда в этот же вечер сменила имя и поклялась, что больше не вернётся с танцами на улицу. Священник был этому рад, но его тревожили взгляды бывшей вретишницы, когда наступил час укладываться, он с облегчением поднялся наверх. На самом деле Клод был рад тому, что девушка согласилась, наконец, уйти с улиц, хотя на ум и приходила невесёлая мысль, что ждать осталась меньше двадцати дней, а жить бок о бок с Пакетой предстоит возможно долгие годы. Эсмеральда присоединилась к нему чуть позже, девушка разделась и скользнула под одеяло. — Я рад, что ты решила уйти с улиц, — произнёс Клод обнимая её за плечи, он немного поморщился из-за боли в плече. — Ах это, — она зевнула. — Я всё равно бы прекратила, благословение раньше пришло. Но всё же, спасибо тебе, что ты нашёл матушку! А Клод лежал как громом поражённый, получается не было никакой необходимости извлекать полубезумную женщину из башни? Но вслух он ответил только: — Я был счастлив тебе услужить.***
В положенный срок Эсмеральда произвела на свет хорошенького темноволосого мальчика, который архидьякону так живо напомнил Жеана, что стало даже не по себе. После архидьякон срочно взялся за спасение родного брата и как бы школяр ни сопротивлялся, человека из него удалось сделать. Пакета нянчила внуков, любовалась дочерью и глухо враждовала с архидьяконом, но в открытую они никогда не конфликтовали, так что Эсмеральда до самой смерти матери не знала, что между её дорогими людьми существовали недопонимания.