Глаза цвета моря

Как же хорошо! Завтра, после долгой командировки в этот замороженный и словно не живой, закрытый ото всего мира город моряков-полярников я вернусь в родное Подмосковье и увижу жену и детей… Какие же у меня славные детки, никогда бы не подумал! В маму пошли. Особенно дочка — упрямая, не свернешь. И это в ее-то шесть лет! Я люблю свою работу, люблю копаться в этом, порой старом, железе, люблю своих коллег и друзей, командировки, но семью я люблю куда больше. Хотя как можно сравнивать столь несравнимые вещи? Ольгу я полюбил еще в школе, не знаю, с чего всё началось, а может, не было никакого начала, как не будет и конца. Просто мы любили друг друга, и всё. И я тонул в ее льдистых серо-голубых глазах, которые оттаивали только рядом со мной, но кислород был совсем не важен, ведь если тонуть в море, то только в этом. Потому что оно принимает меня без остатка и, кажется, пересохнет без моей улыбки. Сегодня последний день в Полярном. Наша группа меняется, и мы всей компанией пошли в ресторан. Выпить с товарищами всегда приятно, хорошая компания и друг Борька рядом — как же ты, жизнь, хороша! А теперь домой, домой! Надо еще собрать вещи… Мы идем по хлипкому железнодорожному мосту. Бориса явно шатает. Слово за слово, тон всё жестче, в голове сумбур… Толчок. Я не удерживаюсь на ногах — то ли удар был слишком сильным, то ли сказалась выпивка… Облокачиваюсь на парапет, но… парапета нет. Спина мягко прогибается навстречу свободе. Пытаюсь схватиться за что-то руками, но вокруг пустота. И лишь небо смотрит на меня внимательным, изучающим взглядом, словно хочет спросить: и как ты теперь выкрутишься? Я атеист. Наверное. Был. А теперь я вижу над собой, как небо раскрывается, будто бутон, темнота отступает, опадает чахлыми лепестками, раскручиваются звёзды, затопляют всё вокруг пронзительным светом, ярким настолько, что дыхание перехватывает, и вот я уже в десятом классе, нервно оглядываюсь на Олю, она протягивает мне клочок бумаги, исписанный мелким красивым почерком… Еще немного, и экзамен сдан! Картинка меняется — меня забирают в армию. Не хочу уходить, хочу срочно побежать в ЗАГС и навсегда сделать эту гордую девушку своей… Но меня увозят, и я лишь на прощание вижу ее сухие глаза — она никогда не плачет. Только вот сейчас они кажутся темно-серыми, будто море накрыл шторм. Вспышка. Я счастлив. Готов взлететь, хоть у меня и нет крыльев — у меня родились дети. Дочь и сын. Двойня. Смешные такие, крохотные, даже страшно на руки брать, а так хочется! До рези в глазах. А Оля лишь хмыкает и сует мне в руки кулёчек с маленьким человечком, забавно причмокивающим, сладко зевающим, глядящим на меня так доверительно и открыто… Ни у кого нет такого взгляда, как у детей — чистого. И я понимаю, что должен сохранить этот взгляд во что бы то ни стало, лишь бы моя дочурка оставалась такой же… светлой. Двадцать дней. Много это или мало? Я хочу провести со своей семьей всю оставшуюся жизнь, но мне нужно возвращаться в часть — так глупо. Поженились, когда приехал в увольнительную, а через семь месяцев вот такое счастье! Соседки сплетничали, мол, «про семь месяцев брешут», только знали б они, как у меня сердце замерло, когда в части сказали, что дети недоношенными родились… Казалось, воздуха больше нет, ничего нет — как же они, малютки такие? Выходят ли врачи, справится ли Оля, ей эти роды так тяжело дались, а что если?.. Но обошлось. Обошлось. И мои родные, любимые глаза смотрят на меня с таким теплом, будто океан любуется солнцем, а в руках самое большое сокровище на свете, глядит на меня внимательно-внимательно, будто всё понимает, даже то, что папе уезжать пора… А так не хочется! Вот бы схватить посапывающего в кроватке Андрюшку, прижать Иришку и всей семьёй пойти гулять по старым улочкам!.. Но нельзя. Впереди только вокзал, поезд да казармы. Кажется, будто срок службы вдесятеро удлинился, ведь так хочется остаться! Но надо уезжать. Пора. А дочурка так смешно морщит носик, когда недовольна… Вспышка. Я работаю на заводе. Мы живем в закрытом Подмосковном городе, в старом доме без удобств. Но нам не на что жаловаться — у нас крепкая, дружная семья, даже не помню, чтобы мы с Олей хоть раз всерьез ругались, так, чтоб до хлопков дверью и криков на всю округу, хотя характер у неё о-го-го! Но даже это в ней меня тянет магнитом, потому что такого стержня, как в моей жене, мало у кого найдешь, и я точно знаю, что если уеду в командировку, семье ничего не грозит: Ольга за детей любому глотку перегрызёт. Сильная, волевая. Моя. Друзья шуткуют, мол, жена — кремень, а я с детьми мягкий больно, да какое их дело? Главное, у нас в доме светло от улыбок. А там, может, со временем и само жильё лучше станет: я работаю на заводе, собираю и чиню дизельные двигатели для подлодок, даже начальство ценит мои «золотые руки», обещает командировки да зарплату побольше… Вспышка. Вокруг меня дети. Им любопытно: белый мужчина в странной одежде. Да, в очередной командировке, ища поломку в двигателе подлодки, я заплыл в Индию — не возвращаться же из-за меня, у подводников очень строго всё. Вот и спрашивается, кто из матросов умудрился в дизель запихнуть опорки?! Неужели старые башмаки с тряпками нельзя было до прихода в порт сохранить?! Ну да ладно, хотелось бы домой, конечно, но и другую страну повидать ой как интересно! А тут всё такое необычное, непонятное, даже эти дети… Наверное, я на них сейчас похож — тоже смотрю с любопытством, только не на людей, а на всё вокруг. Тут даже небо иное, будто ярче, а запахи до того странные — неприятные, даже мерзкие, смешиваются с восхитительными, и такой контраст завораживает, хоть и немного пугает. А дети босые, худые, стоят на песке, перешептываются, но так весело смеются! Мы фотографируемся — порадую жену снимком. А еще схожу в Храм — там по всему периметру фрески непристойные, говорят. И как это у них такое позволяют?.. Но пару порно-картинок домой привезу. И, хоть нас и обыскивают, их никогда не найдут. Вспышка. Страх. Паника. Ужас. Пробирает до костей, давит глотку, дышать не дает. Где она? Где же она может быть? Дочка пропала — не вернулась из детсада. Бегаю по району будто умалишенный, но как найти ребенка в многотысячном городе?.. Вспышка. Иришка сидит на горшке и ковыряет пальцем пол. Родня застыла — думают, я буду ругать дочь за то, что ушла из детсада сама. Глупо. Плевать, что она ушла. Теперь уже плевать — ведь она здесь, живая и здоровая… Я подхожу к ней и молча вручаю шоколадку. Она недоуменно смотрит на меня своими миндалевидными карими глазами. Да, всё-таки Иришка внешностью пошла в мою бабушку — татарку. Забавно. Оля что-то мне про гены говорила, да я в этом не особо разбираюсь, только ее помощь и дала школу нормально закончить. Зато характер у дочурки тот еще! Вся в мать, а упрямая — у-у-у… Но это ей в жизни пригодится, вот уж точно. А вот Андрей на меня похож, хитрец. Только слабоват и боится всего и вся, ну да это мы исправим: времени у нас еще много, так много — вся жизнь впереди!.. Боль. Острая, жгучая, ядовитая, даже вдох не сделать! Только темнота наползает, словно сожрать пытается. А перед глазами калейдоскоп из цветных картинок, только они не разбиваются, лишь мелькают да уходят куда-то вдаль… где светло. Вот мама смеется, счастливые глаза отца, Андрей, плачущий и умоляющий: «Ириш, ну у нее же детки, не трогай букашку…», Иришка, отдающая сладости брату — вот никогда она их не любила, а уж брату отказать и вовсе не могла… Глаза. Серо-голубые глаза цвета холодного северного моря, которое я так люблю. Не плачьте. Никогда. Не замерзайте. Вам ведь есть кого согревать…