Дверь в настоящее

      Расскажу я вам одну историю, хотите верьте — хотите нет, но всё это было на самом деле. Слушайте же внимательно мой сказ!       В одном маленьком городке жили два брата-близнеца. Как они там появились, точно уже никто и не помнит — возможно, они жили там всегда, а может, переехали в детстве. Только не любили в этом самом городке двух озорных мальчишек, что привлекали внимание необычной внешностью своей. С ранних лет носил старший причёску заморскую, дивную — по-нашему дредлоками называется. Прятал тело своё тонкое да стройное в балахонах бесформенных, безразмерных. Младший же напротив красоту свою утончённую стремился показать, да носил такую одежду, что не каждая красна девица решит на себя примерить. А уж какой у него был взор — наповал сражающий. Глаза будто углём подведённые, два омута карих. Посмотришь в такие — и утонешь навеки! Цвет волос русый, природою подаренный, мальчику не нравился, как и стрижки короткие, и решил он отрастить локоны длинные да в чёрный цвет окрасить и обликом своим всех удивить. Так и сделал. Удивились все, даже собственный брат. До того удивился, что аж начал стороною обходить родственника ближайшего да колкости всякие говорил обидные при встрече. Не могли близнецы никак поладить меж собою, хоть и жили раньше душа в душу, нынче же вид только делали пред родителями, что в детях своих души не чаяли. И тогда начиналось что-то страшное: доходило дело до драки кровопролитной, такой, что силою разнимать юнцов задиристых приходилось. Но уж если кто посторонний вмешивался — сразу те против него объединялись и не было никого на свете их дружнее да ладнее.       Так и жили бы они долго в синяках да ссадинах, если б мелкий — Биллом его назовём для простоты повествования — чувств в себе запретных не обнаружил ночкой тёмною, заглянувши в опочивальню братца, Томом наречённого. Увидал Билл глазами собственными, как рука близнецовая под покрывалом быстро движется, с губ, подковкою пирсинга украшенных, стоны тихие срываются… И запала эта картина младшенькому в душу, сердце и другие места интересные. Понял бедный, что влюбился до беспамятства, да только как сказать об этом брату родному, не поймёт ведь, последними словами обругает! Но и молчать не мог, с ума сходил от желаний, тело молодое терзающих. И решил, что рассказать всё нужно непременно — вдруг и Тому мысли грешные в голову приходили? Ведь не видал Билл никогда братца с красной девицей обнимающегося. А если б увидел — осталась бы бедная тут же без волос своих… Только дня надо было дождаться особенного, когда мать с отцом на несколько дней в путь-дорогу отправятся. Долго же пришлось ожидать времени заветного. А перед отъездом матушка строго-настрого наказала в кладовую тёмную не заглядывать и дверей потайных не открывать. Надобно заметить, что до того дня близнецы и не помышляли об этом, но стоило только запретить, как сразу думы возникли в эту сторону. Особенно у Билла. Задумал он братца завести в комнату запретную, запереться на все замки и в страсти своей признаться. Все надежды возложил на то, что удастся ему Тома соблазнить телом своим хрупким, на которое все в округе слюною капали да дотронуться не смели. Однако побаивался — а вдруг не сможет он очаровать близнеца желанного, вдруг не действует на него обаяние Билловское? Но решился всё же план свой коварный осуществить под предлогом шалости невинной.       — Том… — молвил Билл голоском нежным ангельским, только мысли совсем на ангельские душу его терзали. — Я кое-что придумал…       Да только не слушало его дредастое недоразумение.       — И чего тебе от меня надобно? — отвечал брат недовольно и сурово. — Ты иди-ка, прогуляйся к реке, я хоть без тебя спокойно на балалайке поиграю.       — Да оставь ты в покое игру свою бездарную! — вспыхнул мелкий обиженно, сверкнув глазами сердитыми. Хоть и говорил он напраслину. Не было Тому равных в искусстве музыкальном. Билл же сам никакого инструмента освоить так и не смог, зато голоском его можно было заслушаться. Только вот старший уши всегда затыкал недовольно и просил замолчать брата шумного. А потом и ругань начиналась…       — Ах, вот ты какие думы обо мне думаешь! — нахмурился Том. — Ну я тебе трёпку и устрою…       И вцепились друг в друга братцы отчаянно, только одолеть никто из них не смог соперника по силе равного. Отдышавшись, спросил Том с любопытством необыкновенным:       — Так чего ты там выдумал?       — А давай в кладовую пойдем! Знаю я, есть там книга тайная, что досталась матери от прабабки нашей покойной. Только нужно дверь открыть запретную для этого. Почитаем о чудесах заморских, коих в наше время уже не сыщешь. А мать и не узнает ничего, мы ведь ей в том, что двери открывали, не признаемся, — заговаривал Билл Тома, только неправда в половине слов его была. Слышал он о книге давным-давно, да только совсем не чтением желал заняться с братом, ничего об этом не ведающим.       — Говоришь ты загадками неясными, но интерес у меня это вызвало. Ладно, почитаем мы книгу заветную, только если мать прознает, я скажу ей, что ты во всём виноват.       Не ответил Билл ничего на это вразумительного, а схватив братца нерасторопного за руку, потащил его скорее к кладовой. Ключик от двери основной он ещё утром ранним достал из-под коврика, так непредусмотрительно матерью там оставленным, отворил помещение заветное, в темноту за собой Тома приглашая. Только стоило зайти обоим в кладовую, как от ветра, что в окно повеял вдруг распахнутое, внезапно дверца-то и захлопнулась. Не успели братья ни свет зажечь, ни осмотреться. Но была на счастье у старшего зажигалка самодельная, чтобы тайно от матушки табак покуривать. И, сверкнув огоньком маленьким, осветил он пространство тесное. Не успел Билл план свой в темноте осуществить, накатило на него волнение странное да предчувствие нехорошее. Вдруг недобрым ему обернётся то, что задумал дело непристойное? Но и отступаться от мыслей грешных, что денно и нощно лишают сна и покоя, не мог он так просто. Близко к лицу Билла огонёк маленький оказался и сумел разглядеть тот глаза Тома, взгляд его был взволнованный, взбудораженный ожиданием раскрытия тайны великой. А когда привыкли очи карие братьев обоих к мраку, в кладовой царящему, разглядели они обстановку вроде как обычную. По левую длань от дверей несколько полок находилось старых деревянных, заставленных банками с соленьями на зиму, по правую — вешалки с одеждами старыми. Не было ничего более примечательного и интересного. А прямо перед близнецам стена пустая простиралась с письменами на диалекте непонятном. Незнакомо Биллу было такое наречие, хоть и занимался он прилежно языками иностранными. Том, в учёбе леностью особой отличившийся, и подавно письмена древние не расшифровал бы. Подошёл младший к знакам загадочным, коснулся перстами углублений выцарапанных. Тишина повисла угнетающая…       — Ну, и где же книга, о которой ты поведал мне? Ерунду, как обычно, ты выдумал… — развернуться хотел Том и на свет белый выйти, да только к Биллу в этот миг решимость пришла. Позабыв о ключах, в руке прежде сжимаемых, выронил он их на пол со звоном.       — Ах, какой же ты глупый, братец мой, — на губах усмешка мелькнула хитрая. — Это ведь не простая стена! Это дверь та самая запретная, что нам было открывать не велено. Только нужно придумать, как её отворить. А пока не придумали, подойди-ка поближе ко мне — я секрет тебе хочу рассказать один. Даже стены услышать его права не имеют…       — Снова шутки твои безумные? В последний раз внимаю словам твоим!       И, набрав полною грудью воздуха, громко выдохнул Билл. Задрожали ноги его стройные, только было это во тьме незамеченным.       — Знаешь, Том, почему мы бранимся всё время? — прошептал он прямо в ухо брата своего.       — Знаю… Дурень ты ещё тот, вот и ссоримся!       — Ты не прав, Том, совсем не прав, — зашептал ещё тише Билл с придыханием. — Не потому я слова молвлю резкие, что зло на тебя держу или боль причинить желаю. Не поэтому ты меня сторонишься…       — Ну, а в чём же беда тогда наша?       — В том, что крови с тобой мы одной… Знаю я, о таком говорить без стыда не осмелился. Но молчать не могу я более. В душу мне запала тоска невыносимая, кажется, умом я скоро тронусь совсем. Снишься ты мне ночами тёмными…       — Ты, никак, травы отведал дурманящей? Говори уже прямо, что творится с тобою?       — Не дурман-трава мой разум окутала! А ты, братец мой! Воспылал я к тебе любовью отчаянной… — молвил Билл и к губам потянулся родным, что так долго манили его.       Испугался Том напора братского и смотрел на него растерянно, пока Билл целовал его неумело, но с невиданною смелостью. И поймал он себя на ощущении странном, нравились ему касания эти прежде неведомые, нравились руки тонкие, тело его обвивающие. Да только не мог близнец ответить на чувства запретные. А ежели кто узнает о деянии греховном? Выгонят обоих с позором из дому, а то и того хуже — бросят в темницу холодную на погибель верную. Страшился Том участи таковой, потому и замер, не зная, куда деться ему, где искать от безумства спасение. А быть может, рискнуть всё же стоило? Не узнает никто, что творилось в кладовой за дверью закрытою, не расскажут никому стены старые деревянные о поцелуе на устах от смущения горящих. Не заметил и сам братец старший, как ответил на ласку близнецовую. А потом спохватился, разорвал то единство недолгое. Лишь тогда осознал Том, что давно уж потух огонёк, что держал он в руках своих. И должны были оба во тьме кромешной остаться, да только от стены таинственной разливалось свечение бледное, с каждым мгновением всё ярче становящееся. И опомнился он, да толкнул Билла к стене загадочной. Не успел тот ни слова вымолвить, как открылась дверь потайная, что за символами неведомыми находилась. Замелькало все перед глазами, закружило вихрями, а после темнота со всех сторон окутала, в бездну свою затягивая братьев, ничего не понимающих. Думал Билл: таково его наказание. Думал Том: не надо было ему в кладовую заглядывать.       А когда очнулись эти двое, лежа на полу прохладном, то узрели пред собой нечто странное. В комнату они попали зеркальную, да только в каждом зеркале отражались картины совершенно разные. Не видали ранее такого братья. Повернул Билл налево голову — отражался там мальчик маленький, в полотенце после купания завёрнутый. И с трудом узнал он в этом мальчике самого себя. Только вот один был там, без брата родного. Том же повернулся в правую сторону — и отразился там парень взрослый, волосы тёмные его до лопаток спадали и развевались по ветру, а в руках инструмент музыкальный был, доселе невиданный. Заиграла вдруг музыка невесть откуда, замелькали огни разноцветные, засияло вокруг всё. Но стоило только Тому влево взгляд свой переместить, как увидел себя он в детстве, а Билл направо повернулся, и открылось ему зрелище удивительное — волосы белые, короткие, будто неровно их срезали. Лишь очи карие обладателя их выдавали взглядом своим глубоким пронзительным. Это он сам так странно выглядел. И держал в руке устройство странное, от которого звуки усиливались. Посмотрев же уже в одну сторону, близнецы вдвоём себя смогли увидеть. Чудеса да и только! Здесь и прошлое, здесь и будущее — всё собралось в одно, во единое. Да вот только где настоящее? Наверху отражения мутные, сразу ничего и не углядеть…       — Что за чертовщина творится тут… — молвил Билл, испугавшись, что и правда рассудка лишился.       — Зря тебя я послушал. Говорил же, что дурень ты!       — Это ты отпихнул меня со всей силою… Так и дверь открылась запретная.       — Так ведь ты и хотел отворить её. И про книгу ты ведал мне странную. Только нет здесь её, да и не было.       И вскочил резво старший на ноги, чтобы к выходу быстро направиться, в этот раз на Билла не оглядываясь. Только страх вдруг сковал его дикий: позади никакого выхода не обнаружилось. Заметался Том от одной стены к другой. Слева видел лицо свое детское, справа — взрослое и серьёзное. Впереди — снова знаки неведомые, позади только тьма непроглядная. А вверху и внизу ничего не разглядеть. Билл лежал и вставать не спешил, слабость тело его окутала. И не видел он больше будущего, да и прошлое меркло пред взором его. Потянулся руками дрожащими к Тому он, уцепился за брата отчаянно.       — Не бросай меня здесь… я один не выберусь… — шептал Билл с грустью в голосе хриплом, что уже не был таким нежным и ангельским. Будто что-то внутри надломилось у него.       — Раз мы смогли войти в эту комнату странную, значит, и выход из нее должен быть, — рассудил Том и рядом с близнецом сел. Едва дыша, приподнялся Билл и голову свою на колени брату уложил, глаза прикрыв стыдливые. — А пока здесь мы с тобою, — продолжил он свою речь, — расскажи мне ещё раз, что за сумасшествие нашло на тебя неведомое.       — Да разве ж это сумасшествие, Том? Ну прости ты мне неосторожность этакую. Увидал я тебя однажды ночью, непотребное действо творящим… И так хотелось мне, чтоб уста твои сахарные моё имя произнесли ненароком. Жаль, не услышал я этого. Но мысли, доселе неведомые, разум мой заполонили…       — Прекрати, Билл, слова такие молвить! Негоже друг друга любить двум родичам. Грешное это дело и постыдное. Каюсь, по вкусу мне пришлись лобызания твои, но нельзя нам с тобой творить такое.       — Ежели очень хочется, быть может, стоит раз нарушить запрет? А вдруг мы отсюда не выберемся? И умрёшь ты смертью безвременной, недолюбленный, недоласканный! И погибну я без любви твоей. Ведь не вражды ты желаешь со мною, я ведь вижу по глазам твоим. Тяжело мне дышать без губ твоих, Том! Что, если недолго осталось мне? Поцелуй же меня на прощание…       — Точно ты головою ударился, когда мы в эту комнату падали. Не найдем мы отсюда выхода, ведь упали мы после поцелуя. Это ли не знак, что дело плохое мы сделали?       — Нет! Упали мы после того, как толкнул ты меня! — разозлился Билл. — Нужно дверь нам найти, что ведет на свет…       Засияло, засверкало всё в комнате. И, будто внимая словам Билла, что-то или кто-то неведомый, вместо зеркал явил братьям три двери, на первый взгляд одинаковых. И решил Том первую дверь отворить, да только не смог, как ни пытался. Приглядевшись, увидел он надпись: «Билл».       — Эту дверь сам отворить должен ты, значит, — молвил Том.       Так Билл и поступил. Распахнулась дверь, но не спешил он один идти один навстречу неизвестности. Пригляделся он и увидел там себя самого: с волосами светлыми, как в одном из зеркал исчезнувших. По тропинке он шёл совсем один, а за ним семенила короткими шажками собака пятнистая. Но нигде рядом брата родного видно не было. Дошёл, наконец, тот Билл до дома большого деревянного, и зайдя в него, увидел стол накрытый. За столом тем сидел человек и понять, кто таков, невозможно было: лицо будто скрытое дымкой.       — Если в дверь ты эту войдёшь, — произнёс незнакомец, — славу приобретёшь великую в любом деле, каким заняться пожелаешь, но годы одиночества ждут тебя. — В эту дверь ты только один пройти сумеешь.       Дверь вторая для Тома была. Увидел он себя самого, постаревшего. И дом ещё больше, шумный, полный детей от мала до велика, а поднявшись на второй этаж, увидел огромную кровать с балдахином. Отодвинул другой Том ткань в сторону. На постели белоснежной ждала его женщина. Не узрел он лица её, но на душе отчего-то стало беспокойно. Его ли это будущее? Не за себя боялся он, за близнеца своего: как пойдет он один по дороге своей? Справится ли без его помощи?       — У тебя будет богатство, — произнесла дама, наполовину прикрытая одеялом. — Но в решениях своих ты свободен не будешь. Будет у тебя семья большая, но главою в ней ты не станешь.       А что же за третьей дверью? Её оба брата сумели отворить, в один момент коснувшись ручки. Вокруг них — толпа людская, имена их кричат беспрестанно, аплодируют, улыбаются, а кто-то плачет. Заиграл Том на инструменте струнном, а Билл запел, а как стихла музыка, услышали они голос.       — В эту дверь вдвоём вы пройдете. Здесь талант свой вы всему свету показать сумеете. И пока вы вместе будете, будут вас любить до безумия. Но главную тайну свою никогда вы им не откроете и всю жизнь вам придётся скрывать её…       — Какую тайну? — спросил Том, но тут же ответ увидел. Исчезли люди все вокруг, и остались близнецы, что за дверью стояли, совсем одни. Пропала сцена, а вместо неё каморка крохотная появилась. Там, снаружи, шум, суета людская, а они — замерли на несколько мгновений, прижавшись друг к другу крепко, будто склеенные, и не оторвать их было. И соприкоснулись губы их в поцелуе неистовом. И упали на пол одежды их, а дальше всё будто туманом заволокло.       — Это мы с тобой. То, что ждёт нас. Даже стены здесь говорят нам, что судьба наша вместе быть, — произнёс Билл уверенно. — Если выбор есть у нас, то можем мы в третью дверь войти. — Взял он за руку Тома и потянул за собой, но тот застыл на месте, сомнения душу терзали его. — Не отпущу я тебя одного и сам один без тебя никуда не пойду! А иначе отсюда не выбраться нам.       Не вынес Билл нерешительности брата своего и что было сил, потянул его за собою. В дверь вошли они вместе и оказались в полутьме. Исчезли двери и зеркала. Наткнулся Том спиной на полку с соленьями-вареньями и понял: снова они в кладовке обычной своей, а таинственной стены с письменами будто и не было, вместо неё ещё одна полка с банками. Неужели привиделось всё это им? А Билл, прижавшись к нему всем телом, будто в том видении, снова целовал его, и не мог Том отказать ему больше. Чем бы ни было увиденное, Билл за них двоих выбор сделал. И вышли они из кладовой, за руки держась крепко.       Долго ли, коротко ли, но сбылось в ту ночь увиденное. Начали близнецы выступать на ярмарках и свадьбах, и снискали любовь и внимание. А вскоре приехал в городок, где братья жили, один очень важный человек, музыкальных дел мастер, до которого слухи дошли о талантах их. Уговорил он родичей и отпустили те путешествовать детей своих по городам и сёлам, песни петь дивные и игрой на инструментах струнных завораживать. Редко дома теперь братья бывали, присылали подарки с гонцами. Заработали они деньги немалые и построили дом для двоих, где никто не мешал им любовь друг другу дарить. А чтоб скучать не приходилось, завели друзей четвероногих. Сокрушались отец да мать поначалу, что не хотят Билл и Том жениться на девицах красных, да примирились — у музыкантов свои причуды, им простительно.