любой круг порочен, бессмысленна любая цикличность. макулатура — память.
…
феликс — ходячая плоть. покрытая грязными кровоподтёками, рваными ранами, холодная и гниющая плоть. в нём от человека мало что осталось — тонкий слой оболочки, под которой косточки и сухожилия стёрты в порошок, белые волосы с прядями болотной тины, перевязанные джутовой верёвкой, да глаукома в левом глазу. мир в его глазах — молочная пелена. хван в его глазах — морок. феликс — не человек. он тащится от одного притона к другому на еле передвигающихся варикозных ногах, в поисках веселящего порошка, что не веселит, а лишь помогает перестать видеть его. он буквально умирает на глазах, но всем плевать, ведь они такие же. такие же гнилые внутри и снаружи. они висят на верёвках, шатаются между небом и землёй, складируются трупами в заплёванных подворотнях. их уже не найти. их нет. а хёнджин — душегуб. он настигает феликса каждый раз, когда тот трезв. он приходит и сдавливает его глотку руками мертвеца. твердит, вечно твердит что-то без умолку. ломает рёбра словами, выдавливает глаза пальцами, вырывает язык зубами. ему так нравится убивать феликса даже будучи мёртвым. ему так нравится, что он от него зависим. хёнджин тоже наркотик. и он тоже мёртв. феликс сидит в дешёвом пабе где-то на окраине комптона, пока набитый солями бармен мешает ему третий по счёту коктейль из русской водки вперемешку с гранатовым соком и каплями его блядской гнилой крови, стекающей с локтевой артерии. ему блевать хочется от этого места. ему блевать хочется от этих людей. ему блевать хочется от этих коктейлей, но он продолжает сидеть здесь и упиваться этой хуйнёй вместе со своими слезами. и он бы с радостью отсюда ушёл. сбежал бы как можно дальше от этих кровавых улиц, гнилых притонов, вонючих пабов и бесконечных, до боли бесконечных воспоминаний о нём. но он не может. всё, что есть за его спиной — это долги в несколько десятков тысяч долларов, еле живой отец, мозг которого уже мёртв, а сердце перестанет биться на днях, сгоревшая до тла квартира и рюкзак, напичканный шприцами и бинтами. ему некуда идти. у него ничего нет. — а как же я? — тихо послышалось откуда-то сбоку. феликс вздрогнул, услышав до боли в сердце родной ему голос человека, что уже как несколько месяцев похоронен под толстым слоем земли, проплаканном слезами ли. — ты не он, уходи. феликс зажмурился, попятился назад, прижавшись сильнее к стенке уборной. его разум подкосился от резкой боли, что пронзила его тело насквозь. ему так страшно. господи, как же ему страшно. — ликс-и, ты чего, это же я… — ледяная рука хвана коснулась разбитого об угол стола подбородка ли и приподняла его слегка вверх, — ну же, солнце, открой глаза… феликс весь дрожал, чувствуя тёплые нотки в его голосе. он упал на колени, что глухо ударились о кафельный пол, но рука хвана продолжала держать его за подбородок и сжала его слегка сильнее, а острые ногти впились в кожу, оставляя лунные ямки. — помнишь, как мы, держась за руки, бежали от твоего сумасшедшего брата к побережью тихого океана? ты тогда потерял свой деревянный браслет, помнишь? мы не отпускали наши руки до конца, помнишь? помнишь? помнишь? помнишь? ты меня помнишь? — э-это правда ты, хёнджин? — да, это я, феликс. открыв глаза, ли увидел перед собой единственным видящим глазом нависающий сгусток тьмы, чьи руки тут же превратились в когтистые окровавленные лапы, больше похожие на звериные. — нет-нет-нет, прошу, уходи! — кричал ли, пытаясь содрать его лапы с собственного лица, отчего тут же обжигался едким холодом, что источало чудовище, представившееся его первой и последней любовью в этом гетто. а хёнджин — жук-плотоядец. он не убил его живым, но убьёт его мёртвым. и он найдёт феликса где бы тот ни был, ведь он только в его голове. хван только в его голове. больной и прогнившей, сука, голове. — разве ты не скучал по мне? — рука чудовища сползла до глотки и сжала её, впиваясь острыми когтями в тонкую шею ли, что тут же начала кровоточить – ещё чуть-чуть, и доберётся до сонной артерии. — хёнджин не был таким, ты не он! уходи, уходи прочь! — таким, это каким? может, ты просто не видел правды? может, ты просто не видел мою настоящую сущность? может, ты просто… может, может, может… он твердит, вечно твердит что-то без умолку. его слова отдавались эхом внутри черепной коробки и пускали по ней колкие трещины. — прекрати! — ну же, наглотайся своими цветными таблетками, чтобы прекратить всё это. я же знаю, как ты это любишь. — это неправда! слёзы феликса резали его худые щёки, стекали по лапам чудовища, а те тут же шипели. — ну же… дрожащими руками ли потянулся к карману, чтобы достать оттуда маленький свёрток. таблетка за таблеткой оказывались в его желудке, тут же растворяясь в кислоте. хван растворялся вместе с ними. больше он его не увидит. он больше вообще ничего не увидит. его тело найдут в дешёвом пабе где-то на окраине комптона, а за его спиной — ничего. совсем ничего.