Notre amour secret.

Вода в чайнике в очередной раз закипела, очередной щелчок, заварка летит в стакан, перемещается из одного в другой. Дэмон достает из шкафа коробку с целой тонной заначки вкусной еды, которую мужчина кладет на первую парту. Через минутку в кабинет заходит Тэнэ, закрывает за собой дверь на ключ, а после направляется к окну, чтобы наполнить помещение свежим воздухом. — Только недолго, а то мои кабинет разнесут скоро, — он легко посмеивается, опираясь телом на парту и следя глазами за Келлерманом. — Была бы моя воля, тебе бы каждый день миллионы на карту приходили, и нам не пришлось бы так закрываться в сраном кабинете, чтобы я мог немного пообниматься с тобой и попить чаю, — негодование, фыркание носом. Кёниг лишь приподнимает уголки губ, протягивая руки вперёд, на что светловолосый делает шаг вперёд, заключая в объятия своего сероглазого коллегу из 317. Быть в отношениях — радость, не менее. Но когда вы оба работаете учителями, да ещё и в одной школе, становится тяжело скрывать свою искреннюю и нежную любовь, особенно если один из вас любит тактильничать, а второй привык к этой тактильности, если у вас обоих забита голова мыслями о друг друге и не обняться хотя бы разок — уже мучение. Тэнэ искренне любил свою работу. Ему нравилась история и нравилось говорить о ней часами, порой, начиная рассказывать детям одну тему, он не редко перескакивал и на другие, которые считал важными упомянуть, однако, несмотря на это, он был достаточно кроток и чёток. Постепенная, но не медленная диктовка, продуманные дополнительные работы на оценки, самостоятельные работы, подход ко всему был достаточно гармоничен и по-своему лёгок. От истории в его слоге скучно не было, но и плясать никто пойти не мог. И ему не менее нравился Дэмонтаниэль. Его растрёпанные волосы, несовместимые с его профессией ошибки в тексте и полное отсутствие грамматики в сообщениях, его голубые глаза, будто подчёркивающие его индивидуальность, манеру общения и открытость, его сияющая улыбка и осторожные, совсем мягкие касания по телу Кёнига, которому в свою очередь нравилось в действительности всё в этом высоком добром парне. И не меньше ему нравилось, когда они оба целовались в кабинете русского языка на третьем этаже, когда их видели портреты известных и не только поэтов, лириков, романистов и филологов, а так же книжные полки, поверх которых у Дэма стояли горшки с цветами и растительностью. Холодная ладонь Тэнэ скользила по чужой шее, пока Келлерман позволял себе наглость: кусать чужой язык и шастать по чужой спине горящими ладонями, которые потели от волнения, пока чашки с чаем шатались из-за напора на парту, которая уже давно скрипела и шаталась. И самый большой азарт начинался тогда, когда историк уже лежал на парте, весь горящий от нехватки воздуха в лёгких и взглядов Дэмона, которому было только в радость целовать чужие ладони и дышать свежим воздухом из окна. Келлерман всегда любил работать с детьми, ему нравилось получать подарки, милые рисунки и конфетки, нравилось отдавать пятнадцать рублей, чтобы бедная школота могла купить желанную булочку, нравилось подсказывать во время сложных контрольных и устраивать целый допрос при вызове к доске. Ему нравилось быть на одной волне с детьми, делать смешные презентации, которые помогали лучше запомнить материал, нравилось, когда у него спрашивали даже что-то помимо его предмета. Нравилось сплетничать о других учителях и с гордым видом хвалить историка из 317, хвастаясь тем, что они самые лучшие друзья с таких времён, каких мир и не видовал. Не говорить же, что его парень лучший в мире прямо в школе и прямо в лица своим ученикам? В любом случае Кёниг был восхитительным, и это того не отменяет. Дэмонтаниэль любил свою работу, любил то, каким он был учителем, и не меньше он любил своего очаровательного парня, который порой прятал от смущения своё лицо в свои холодные ладошки, которые Келлерману нравилось греть своими горячими. Самое страшное всегда было — не закрыть нормально дверь, случайно спалиться, взявшись, к примеру, просто за руки, по привычке, из-за которой дома те частенько не разнимут друг от друга своих ладоней. Но когда в азарте, под градусами греющейся батареями комнаты, с открытым окном, целуешь парня, которого не видел несколько часов из-за работы, и он лежит под тобой, буквально на парте в красивой форме, которая становится ещё краше из-за того что её носит именно он, голову сносит настолько, что не позволить себе снять чужой галстук и запуститься в аромат чужой шеи становится ещё сложнее. Тэнэ вводит ладони в мягкие волосы учителя русского, пока тот позволяет себе наглость кусать чужой подбородок и метаться от губ к шее. Коробка над головой Кёнига в очередной раз сдвигается, когда Дэмон ещё сильнее целует мягкие губы, которые будто бы кричат о том, как сами и хотели этого. Они обнимаются, еле дышат, хватая самые чистые крупицы кислорода, пока спешно разнимаются и вновь впиваются в губы друг друга. Кушать в столовой, ходить к директору, делать какие отчёты. Везде нужна осторожность. На собрании даже не отвлечься разок на родное лицо, чуть что, и мысли уже сбивает к чертям, тело и душа невольно тянутся в исток счастья, и нервность повышается вместе с нетерпением. Хочется скорее сорваться домой, вместе лежать в обнимку, готовить макароны с сыром, заказывать большую пиццу и обсуждать новый фильм от нетфликс, а после и всех своих коллег, которых удавалось словить на чем-то. Даже ученики не становятся исключением. Очередная совместная фотка на рабочем месте отправляется в альбом, и очередной пост в соцсетях подписывается тремя глупыми смайликами. Дверная ручка резко опускается вниз, в двери проглядывает чужая голова. Через мгновение Крис уже полностью оказывается в кабинете, а за ним резко закрытая на ключ дверь. Тэнэ чуть не слетает со стола от неожиданности и желания потеряться, пока Дэм неловко глядит в чужое лицо. Нежданное. Совсем неожиданное появление сбивает с толку. Под пульсом, сбитым дыханием и атмосферой, когда с очередным порывом ветра на голову Кристофера опускается листок с зацвевших недавно цветов, Келлерман выдыхает. — Блять, оставим между нами, — его голос чуть приводит мысли Кёнига в порядок, с которыми тот осторожно и красиво затягивает галстук на шее. — Ни слова не скажу, — до сих пор с выпученными глазами, тихо выдает учитель литературы.