dreams.

Цукаса то и дело ловит себя на мысли о том, какая у Саки замечательная маленькая мягкая грудь. Когда она переодевается при нём, когда носит домашние футболки без лифчика, когда забирается прям в его постель и жмётся совсем вплотную. Её маленькая грудь с набухшими сосками тогда трётся о его кожу, оказавшись на расстоянии одного опрометчивого поступка. У Саки шикарная грудь, а ещё чудесные бедра, которыми она обхватывает его талию, когда хохочет и щекочет его. А ещё у неё упругие ягодицы, которые трутся о его член прям через ткань пижамных штанов. И на которые хочется опустить руки и сжать несколько раз, пока та смущённо не попросит ещё. Цукаса слишком много обо всём этом думает. Ему неоднократно приходится удовлетворять самого себя, думая о том, как Саки сама предлагает позаботиться о ней и сделать приятно, о том, как где-то в его фантазиях он ласкает и целует её соски, а потом трахает глубоко и размеренно, заставляя ту хвататься за простыни и тихо постанывать, закатывая глаза от удовольствия. Он изливается себе в руку, представляя, как та дрожащим голоском просит ничего не говорить родителям и втягивает живот, чтобы было видно, насколько глубоко он вошёл. У Саки блестящие розовые губы, и Цукаса часто представляет, как они обхватывают его член, старательно скользят по нему, пока та хнычет от удовольствия, делая ему приятно. И рот у неё, должно быть, мокрый и горячий, безотказно принимающий его член. В его фантазиях Саки глотает его сперму полностью, а потом мягко посасывает головку и облизывает свои чудесные мягкие губы. Эти губы, наверное, так приятно целовать, пока твоя рука в её трусиках, и она вся дрожит от того, как братик умело ласкает её там — Цукаса слишком часто об этом думает. Он тяжело дышит, когда Саки залезает спать к нему под одеяло — в коротеньких домашних шортиках и майке, которые больше показывают, чем скрывают. Цукаса видит её стоящие соски, её промежность и мягкие колени. Он не уверен, хочет ли вообще совладать с собой, когда та сама целует его, а потом отстраняется вся красная и просит ничего не говорить родителям. Цукаса уверяет, что никто ничего не узнает — ни того, как он раздевает её, в это время мокро смазанно целуя в губы; ни того, как она сама раздвигает для него ноги и стыдливым шёпотом умоляет двигаться резче и грубее; ни того, как следующим утром она сама насаживает свой ротик на его член и, раскрасневшись, стонет от удовольствия, когда ей изливаются в глотку. Цукаса и правда слишком много об этом думает, думал и, скорее всего, продолжит думать, пока Саки сама опускает его руки себе талию и ахает, когда они заползают под футболку.