Мысли об обмороках

Дазай с силой влетает спиной в одну из стен прихожей, однако даже не морщиться, наоборот —  на его лице улыбка, глаза прищурены и сквозь мутный туман пытаются углядеть человека напротив. Зеркало рядом опасно трещит, подпрыгивает на тонких старых нитках, но всё же не падает — хотя даже если бы оно сейчас и упало, разбиваясь на миллионы блестящих осколков, вряд ли хоть кто-либо расстроился его потере.  Стальные глаза смотрят на него обеспокоенным образом, рот открывается в извинениях за подобную грубость и в вопросах о самочувствии, большие ладони осторожно ложиться на замотанные в плащ плечи, но Дазай только мотает головой, смеётся и обхватывает руками чужую шею, совсем легко прижимаясь своими губами к чужим.  Обеспокоенность не забыта, но временно отложена, глаза закрываются, а пальцы сильнее впиваются в плечи.  На лице Фукудзавы Юкичи грозное выражение, выражающееся в хмуром изгибе бровей, резком наклоне губ и  видимых желваках на челюсти, а ещё на лице Фукудзавы Юкичи очаровательный лёгкий румянец, почти пьяный взгляд из-под ресниц и пот, скапливающийся в выемке на виске.  Дазай в этот вечер, как и в прошлые несколько дней, впрочем, к алкоголю даже не притрагивался, но это не мешает ему совсем уж пьяно засмеяться, сверкнуть блестящими во тьме глазами и запрокинуть шею назад, чуть ли не выворачивая её к чёрту.  Старший мужчина горячо и сдавленно дышит ему в скулу, а затем чуть смещается, сильнее прижимая его к стене и заставляя немного приподняться на носочках, а сам сгибается, утыкаясь носом в шею.  Дазай чувствует, как прямой воротник его рубашки безжалостно мнётся, аккуратно отводится куда-то в сторону, плащ сползает с плеча, с громким треском расходясь по швам от натяжения.  — Подождите, подождите… — усмехаясь шепчет он и не может не сжать сильнее ноги, чувствуя влажное прикосновение языка к совершенно не справляющимся уже бинтам. Шатен перемещает свои руки с чужой шеи на грудь, а с неё на рёбра, после крепко обхватывая тело, прижатое к своему, — Дайте же хоть плащ снять… Какой вы сегодня настойчивый…  Фукудзава выдыхает ему в шею набор бессвязных тихих слов, а затем и правда отстраняется, взамен располагая свои руки на стене по бокам от головы Дазая в подобии своеобразного замка.  — Я бы не смог вести себя иначе, — почти что твёрдо отвечает мужчина, неотрывно следя за тем, как его подчинённый облокачивается на поверхность сзади него, чуть ли не сбивая своим плечом всё то же многострадальное зеркало, а его руки слишком уж медленно и так лениво начинают стягивать с себя совершенно ненужный бежевый кусок ткани, — Ты… То, что ты делал в офисе… Не говори, что не рассчитывал на что-то подобное.  Дазай только смеётся и не смотрит на то, как падает на пол тут же забытый плащ, вновь оказываясь плотно зажатым между стеной и чужим телом.  — Ну что вы… Что вы, что вы, Господин Президент! Мне просто было несколько скучно, и я… М-мх, — становится жарко. Дазай поднимает одну из ног и ловко обхватывает ей бёдра старшего мужчины, кладя щеку на крепкое плечо и слабо вжимаясь своим возбуждением в чужое. На лице всё ещё пляшет улыбка, — Я ни на что, знаете ли, не рассчитывал… Но не то чтобы я ненавидел то, что происходит сейчас. Это весьма… интересная смена темпа, должен сказать!  — Не рассчитывал, значит… — уши довольно ловят чужой нежный вздох в ответ на то, что седовласый мужчина неожиданно даже для самого себя вдруг резко поднимает шатена в воздух, оставляя тому как опору только своё же колено, предусмотрительно вжатое им между ног, — Действительно?  — М-м-м… Ага, это правда, — несколько раз кивает Дазай и вздыхает преувеличенно тяжело, — Ну знаете… Собрание было ужасно скучным — ну правда, я мог и обойтись без всех этих деталях нашей экономической ситуации, рассказанной голосом Куникиды из все возможных вариантов! Я почти засыпал, мои мысли скакали туда-сюда… Вы сами виноваты, что сегодня сели рядом со мной! Ну или это я сел с вами… Я начал думать о вас! А потом мне стало… интерес-сно.  — …Интересно?  — Да-а… Нет, ну так не может дальше продолжаться! — решительно воскликнув Дазай, выпав из расслабленной неги, поднял голову, заглядывая прямо в чужие глаза, и капризно застонал, — Это так раздражает! Вы хотите меня прямо тут, в коридоре?  Фукудзава ошарашено моргнул, чуть не роняя любовника на пол.  — Н-нет, нет конечно! — пробормотал он, а Дазай с довольством отметил покрасневшие уши, выглядывающие из-за серых прядей.  — То есть ты меня не хочешь? — веско уронил Дазай на секунду отбросив всё своё уважительное обращение, вычленив для себя то, что ему самому было надо.  — Хочу! — мигом возразил Фукудзава, — Но не на каком-то грязном полу или же просто у стены… Это будет  оскорбительно и… неудобно для тебя. Тебе же будет… — он на секунду замолчал, наклоняя голову так, что длинная чёлка занавесила большую часть лица, видимо представляя, затем откашлялся и продолжил, но тише — Я… хочу тебя… в спальне. Чтобы тебе…  Но Фукудзава снова замолчав, так и не продолжив даже по прошествии целой минуты.  «Всё ещё такой джентельмен… — с почти что укором, но с таким щемящим теплом в груди подумал Дазай, беззаботно похлопав партнёра по плечу, — Всё-таки он слишком уж хороший»  — Ну так почему же мы ещё не в спальне? — невинно наклонил голову парень, следя за чужим взглядом, пристально наблюдавшем за тем, как Дазай нарочито медленно проводит пальцем по своим мокрым, зацелованным губам, — Или всё же не хочешь?  Вместо ответа его хватают на руки и несут вглубь тёмного коридора.   Фукудзава Юкичи слишком джентельмен для его же блага, а ещё живёт в традиционно обставленном большом доме, подаренным ему ещё в те времена, когда сидящие на верхушке системы чиновники до смерти беспокоились за свои заплывшие морды, вполне здраво опасаясь самурая, для которого не будет затруднением прийти и за ними.  Дазай скромно располагается у сёдзи, скрещивая руки на сжатых вместе коленях и устремляя взгляд на зелёный сад снаружи. Хорошо было бы закрыть все проходы, связывающие спальню с улицей — всё же сейчас был день, солнце светило яркое и тёплое, а ими по воле случая была выбрана именно та комната, куда любопытные соседи могли бы без проблем заглянуть из окон своего дома — Дазай этим и занимается, напевая себе под нос ранее прилипшую к нему мелодию, краем глаза следя за тем, как его начальник стелит на полу футон.   — И всё же… — он выдыхает громко, неожиданно, моментально обращая на себя внимание замедлившегося в своих действиях Фукудзавы, — Мне бы всё же хотелось прямо там, в коридоре…  Фукудзава замирает окончательно.  — На полу или же у стены… — шатен продолжает озвучивать то, что крутится у него в голове, довольствуясь получаемой реакцией. Только свои же ноги от всех этих мыслей слабеют, живот тянет, а щёки предательский краснеют. Он улыбается, — Вы бы прижали меня к дереву крепко, так, чтобы я весь исцарапался… На мне бы остались синяки, колени были бы в кровь! Ох, это в какой-то мере напоминало бы изнасилование! — он остановил чужие слова прежде, чем Фукудзава успел бы их произнести, беззаботно и весело продолжив, — Да… Это ведь было бы так волнующе, согласитесь? М-м, я дрожу даже при мысли об этом… Ах, если бы вы только сделали это так грубо, если бы не заботились…  Он в волнении прижал руки к щекам и прислонился к стене, не в силах справится с охватившим его возбуждением.  Парень не знал, сколько простоял так, упиваясь проносившимися в голове яркими шумящими картинками, но из этого состояния его вывели нежные объятия со спины, а затем и странное перемещение его тела в пространстве.  Дазай открывает свои глаза уже на мягком одеяле, заботливо постеленном поверх фотона, и улыбается нежному поцелую в уголок своих губ.  — Я бы никогда не поступил так с тобой, — тихо говорит ему Фукудзава и это напоминает клятву. Грубой от тяжёлых тренировок ладонью он ведёт по его щеке, Дазай наклоняется, ловя прикосновение, — Никогда не причинил бы тебе боль.  — Знаю, знаю, но разве это не было бы возбуждающе? Попробуйте только представить: я повёрнут спиной к вам, еле держусь на ногах, я кричу, уже почти плачу, мои пальцы скользят по стене, а вы в это время быстро и глубоко двигаетесь во мне, м-м! Ну или же я на полу, мои колени разъезжаются, я смотрю на вас из-за плеча, на щеке уже синяк, на глазах слёзы, я уже весь красный, а вы надо мной нависаете, ни капли не жалеете даже тогда, когда я почти хриплю вам о том, что уже не могу выносить этого…  Фукудзава натурально стонет, крепко сжимает пальцы на его плече.  — Дазай, прекрати… — это звучит почти как приказ, но лично для Дазая всё ещё не слишком убедительно.  — Но разве это было бы не круто? Вы представили, да? Вам понравилось?  — Дазай?  — Вам же понравилось, правда? Разве вам бы не хотелось… разрушить меня, м-м-м?  «Хотелось бы» — он читает это в чужих глазах и почти вконец затихшем дыхании, — «Очень бы хотелось»  Но Фукудзава Юкичи слишком джентельмен для подобного.  Дазай решает больше его не мучать — в конце концов ему самому, разгорячённому настолько, что становилось уже практически больно, говорить обо всём этом вот так, при этом никак не реализуя это в жизни, было отнюдь нелегко.  Он замолкает, с хитрым прищуром оставляя за собой последнее слово, и слишком быстро для человека, находящегося в подобной ситуации, расстёгивает пуговицы пиджака на своей груди, незаметно выскальзывая из него за слишком короткое время.  — Не поможешь? — парень приподнимает вверх таз и подбородком на него указывает, — Было бы славно.  Мужчина с некоторой заминкой кивает.  — Конечно, хорошо, — бывший телохранитель шире расставляет колени и опускается на один из локтей, второй рукой потянувшись к чужой ширинке. Молния поддаётся и худые ноги поочерёдно поднимаются вверх, помогая окончательно стянуть светлые брюки.  Фукудзава трепетно проводит пальцами по голой коже бедра, а затем целует больше любяще, нежели страстно, не углубляя поцелуй и останавливая себя на простом прикосновении губ.  Дазай откидывается на мягкую подушку под собой. Его ноги широко раздвинуты в стороны, хотя колени почти что сведены вместе, руки свободно лежат по бокам от головы. Пальцами правой стопы он находит чужое колено, ведёт ими вверх, забирается внутрь уже совсем мятого кимоно и сбрасывает то с плечей, открывая себе вид на будто скульптором выточенное тело.  Шатен тянет вперёд руки и партнёр послушно обнимает его, мокро целуя в сгиб шеи и полностью снимая с себя ненужную сейчас одежду. Пальцы мужчины задирают рубашку, давят на рёбра, замотанные бинтами, забираются выше, ложатся на грудь.  Дазай вздрагивает и закусывает губу, не удерживает порыв с размаху хлопнуть рукой по запястью любовника, когда пальцы того трут то место, где под бинтами располагается чувствительный сосок.  — Вы дразните, вы дразните, нечестно!  — Вовсе нет…   Фукудзава руку убирает, но вместо этого губами припадает к тому же месту.   Бинты у Дазая совсем не плотные и не обладают какими-то волшебными свойствами, которые помогли бы им избежать участи размокнуть, а значит сейчас совершенно бесполезны в каком-либо виде защиты, что не расстраивает так сильно, как должно бы.  Дазай бинты снимать всегда отказывался, и Юкичи, действительно самый настоящий джентльмен, даже слова об этом не говорит, правда молчаливый запрет аккуратно обходит.  Бинты, конечно, после станут совершенно непригодны.  Но конкретно в этот момент Дазай не особо сильно беспокоится о каких-то кусочках марли.    Фукудзава смотрит на него с молчаливым вопросом и Дазай несколько раз, будто боясь, что тот передумает, кивает, быстро сбрасывая с себя боксеры. Крепкая ладонь ложится на тазовую косточку, гладит мягкую впадинку, но область паха обходит, совершенно точно дразня, что Дазай и высказывает.  — Дразните, — он хмурится, глаза прикрывает, но на губах всё ещё улыбка.  — Люблю, — роняет Фукудзава как ответ.  Дазай теряет голос.  Щёлкает крышка лубриката. Дазай приподнимает бёдра, кладя их на одну из чужих ладоней, подставленную для поддержки, а сам за шею притягивает к себе старшего мужчину, мягко утыкая того в своё плечо. Фукудзаве, наверно, неудобно, но тот ничего не говорит, только обхватывает ягодицы второй немного скользкой рукой.  — А ведь было бы здорово… — через надрыв выдыхает Дазай, только чтобы оставить себе сейчас хоть какой-то подобие сознания. Он инстинктивно поднимает ноги выше, зацепляя их где-то под чужими плечами, и не может сдержать крупной дрожи возбуждения от того, как ярко сейчас ощущаются два длинных пальца, растягивающих его сейчас, — … Не правда ли?  — М-м? — на лице Фукудзава сосредоточенность, смешанная со страхом навредить, но не ответить он не может.  — Если бы вы меня прямо там, в кабинете… М-вах!  Глаза Дазая широко распахиваются, а рот застывает в немом крике. Слишком глубоко и неожиданно это было сейчас.  Фукудзава тут же несколько раз целует его лицо в утешение.  — Прости, я… я не… не больно? — Дазай качает головой, хотя на секунду действительно было больно, когда по его внутренностям неаккуратно прошлись ногтями, — Я… я не ожидал.    «Он весь красный, — подмечает Дазай, — представил»  И Дазай продолжает.  — Вы так посмотрели на меня тогда, — он жарко шепчет в чужое ухо, чуть ли не дёргающееся под его губами, — Вы были так удивлены! Но я ничего не мог с собой поделать — в конце концов я был так возбуждён при мысли о вас, я не мог просто спокойно это перетерпеть, мне нужно было чуть-чуть, но… облегчить своё положение, вы знаете.   Фукудзава качает головой и добавляет ещё один палец.  — Кто-то ведь мог увидеть…  — Да ведь кто! Спали все уже к концу этого ада — Куникида умеет, всё-таки, быть убедительным. А если и нет, то под стол никто бы не заглянул, чтобы увидеть то, чем мы там занимались.  — Ты… ты занимался.  — Я виноват в том, что схватил вашу руку и зажал между своих ног — но разве за дальнейшие её действия я был в ответе?   — …  — Вопрос, разумеется, не риторический, но ответа я, так уж и быть, ждать от вас не буду!  Они снова замолкает на какое-то время. В комнате раздаются только неровные вздохи и слабо различимые мокрые звуки вместе с шуршанием постельного белья.  Только на том моменте, когда Фукудзава откуда-то достаёт блестящую пачку презерватива, Дазай издёт возмущённое бормотание и отбрасывает её куда-то в сторону.  — Мы с вами чисты и прекрасно это знаем, — поясняет он, — А я слишком хочу почувствовать… Вас, Господин Президент.  Фукудзава натурально рычит.  Дазай с чувством неуловимой приятной тревожности наблюдает за тем, как мужчина избавляется от своего нижнего белья и пристраивается у него между ног. Его лодыжки закинуты на чужие локти и уже неудержимо дрожат, стоит только текущему горячему члену коснуться его входа.  Дазай чувствует, что если прямо сейчас не найдёт для себе что-то хоть сколько-то отвлекающее, то нетерпеливых стонов сдержать уже не сможет, сколько бы он не пытался.  Поэтому Дазай отвлекается.  — Куникида бы посинел, я вам точно говорю. У него очки бы прямо на носу разбились бы… — его голос уже совсем не напоминает его голос, но он сипит это уже самому себе, практически не надеясь на какую-то реакцию, — … Он мальчик с хрупкой психикой… Ох, если бы вы только трахнули меня на том столе, прямо перед ним… Он бы в обморок упал! Я бы тоже, правда… Исключительно от переизбытка чувств… Ой, твою мать…  Они занимались этим уже много раз, но то чувство, когда тебя прямо-таки распирает изнутри, а сердце уже колотится исключительно где-то в горле, всегда для него будет новым.  — Плохо? — обеспокоено шипит Фукудзава.  Дазай только вскидывает бёдра вверх, выбивая чужой несдержанный вдох.  — Недостаточно! — хнычет он.  Мужчина толкается. Это отдаётся в груди Дазая выбивающим воздух ударом.  — В обморок упал бы… — повторяет его предыдущие слова Фукудзава и тяжело сглатывает, спешно откидывая назад свои волосы.  — Упал бы… — соглашается Дазай.  — И ты упал бы…  — Упал бы…  — И я бы упал…  Но у Дазая на этот раз действительно отказывает голос.  Всё это слишком глубоко.