Тебя только пристрелить осталось

Домом кардинала Атая было здание, чудом сохранившееся после шторма. Когда-то это было дворянское гнездо то ли баронов, то ли князей, чьи имена затерялись в истории, затем туристическая достопримечательность. Главный зал украшала огромная лестница с мраморными ступенями и причудливыми медными перилами, отполированными до блеска невольной лаской сотен рук. С увитого лепниной потолка свисала гигантская люстра, мигавшая десятками ламп. Казалось, она жмурится от ужаса, слушая беседы гостей. Почему-то в высшем обществе больше половины разговоров сводились к псионикам, словно каждый из ораторов лучше всех знал, что с ними делать. "Каждый суслик у нас — агроном", — невольно всплыла в голове Марка услышанная где-то фраза. Молчать, зная больше, чем другие, было тяжело, но инквизитор старательно делал скучающий взгляд и слушал вполуха. Он время от времени отвлекался, начиная незаметно играть с волосами Летиции, собранными в очередную немыслимую прическу, но, тем не менее, старался слушать доктора Буаселье. — Сама природа псиоников говорит о необязательности их существования. Ограничение их прав и свобод — разумная мера. Иво тоже молчал, время от времени прикрывая глаза, то ли соглашаясь, то ли демонстрируя бесконечную усталость. — Самим своим существованием они несут угрозу, — поддакнул советник Виет. — Законы, применяемые к людям, не должны быть тождественны к тем, в чьем геноме уродство. Марк вдруг резко чихнул, отчего взгляды гостей обратились на него. Инквизитор сохранил невозмутимое выражение лица и пробормотал "Прошу прощения". "Ну вот, уже началась аллергия на чушь." Когда компания разошлась, они с Летицией стали медленно прохаживаться по залу. Мимо проплыла Шарлотта Сарду, одетая в черное бархатное платье, расшитое жемчугом, с кружевными манжетами и высоким воротником. Она заговорила с Летицией, пресно поздоровавшись с Марком. Подобной реакции от Сарду Жонсьер удостаивался уже на протяжении многих лет, с тех самых пор, как впервые столкнулся с ней на одном из приемов. Иво тогда еще только стал Приором, и Марк покорно вышагивал с ним в качестве моральной поддержки. Молодой дознаватель еще не до конца отточил навык сдержанности и порой мог выпалить что-нибудь, за что ему не раз прилетало от Мартена. — Кстати, недавно прочитал книгу Оруэлла "Скотный двор", — ввернул Марк в очередную беседу а-ля "Давайте закрутим гайки потуже и запретим псионикам дышать". — Знаете, произведение на все времена, очень рекомендую, там про эксплуатацию себе подобных. Один жирный хряк по имени Наполеон произнес лозунг: "Все животные равны. Но некоторые равнее прочих". После того приема Иво едва ли не за шкирку втащил Жонсьера в свой кабинет и провел разъяснительную беседу, после которой Марк стал куда более сдержанным. С тех пор в высшем обществе мало что поменялось. Марк прислушался к мадемуазель Жасмин Арно, общественному деятелю, которая толкала речь о том, что влияние всего доштормового крайне пагубно, ибо люди того времени придерживались иной веры и иных устоев, так что неплохо было бы все это запретить. К примеру, у того же Гюго в поэме "Небесный огонь" прослеживается множество библейских аллюзий, ну куда это годится? А тот факт, что уже давно мертвый писатель утверждал о необходимости лишь двух книг — Гомера и Библии, — вовсе делал его врагом человечества, и будь он жив, его непременно бы умертвили вновь. Сейчас Жонсьер держал за руку Летицию, по капле выдавливая из головы всю услышанную информацию, и ему много что было до фонаря. Когда она переплела их пальцы, ему стало до фонаря почти все. — Может, поедем домой? — шепнул он ей. — Мне надо встретиться с еще парой людей, — в тон мужу ответила Летиция, на ходу коснувшись своим бедром его. — А потом я вся твоя. Девушка игриво улыбнулась, словно бы невзначай проведя языком по верхней губе, отчего Марку пришлось отвернуться и сделать несколько глубоких вдохов. Его жена умела соблазнять, даже после стольких лет брака он хотел ее больше всех женщин на свете. — Мадемуазель Сугробина, — едва ли не взвизгнула Летиция, увидев женщину в годах, укутанную в цветастую шаль с кистями. Это была декоратор главной выставки Нью-Пари, куда Летиция с ее картинами очень хотела попасть. Сугробину уважали за несгибаемый характер, а также за то, что даже ее фамилия, по слухам, происходила от русского слова "гроб". Время от времени Сугробина развлекалась тем, что инсценировала собственные похороны, чтобы посмеяться над родственниками, когда те соберутся делить ее добро. Отпустив руку Марка, Летиция подлетела к собеседнице и завела разговор о живописи, участвовать в котором даже в качестве слушателя Марку не было никакого смысла, потому что разговор шел на высокосмысловом языке, из которого инквизитор понимал с пятого на десятое. Пока супруга беседовала, Марк отошел к столику с едой и задумчиво осмотрел закуски. На таких приемах у него напрочь отбивало аппетит после все того же первого раза. Тогда, прочитав надпись "Жидкие креветки", он с интересом влил одну себе в рот, после чего согнулся пополам и незаметно выплюнул в ладонь. Сейчас же, оглядев стол, он лишь скривился. — Привет, Марк, — послышалось из-за плеча. Инквизитор обернулся и увидел своего давнего соперника. Николя Триаль был бизнесменом, который еще до него приударивал за Летицией. Девушка деликатно отшивала мужчину, но Триаль был настойчив. В какой-то момент Марк вполне однозначно дал понять Триалю, чья это женщина, после чего бизнесмен поумерил свой пыл. — Привет, Николя. — И как она еще от тебя не сбежала? — поинтересовался Триаль, покосившись на Летицию, безмятежно щебетавшую с Сугробиной. — Сбежала? Я, по-твоему, ее удерживаю? — Да ладно, Марк, все знают, что ты тиран, каких мало, и Летиция с тобой из-за страха. — Перед чем же? — Марк скрестил руки на груди и склонил голову. — Перед тобой, конечно! Ты ее задавил, взгляни, от нее лишь тень осталась. — А может, она держится за меня из страха перед такими мудаками, как ты? — Кто еще мудак из нас двоих? Я ни одного человека в жизни не приговорил к смерти в отличие от тебя с твоим дружко… На этом моменте Марк не сдержался. Никто так и не успел понять, что же именно произошло, но если бы на месте гостей были австралийские аборигены, по слухам, обладавшие реакцией столь быстрой, что замечали пробелы между кинокадрами, то разглядели бы, как инквизитор с локтя заехал собеседнику, отчего тот рухнул и, уцепившись за скатерть, стянул все, что было на столе. Раздался визг женщин, стоявших поблизости. — Ох, Николя, какой ты неловкий, — вздохнул Марк, глядя на оппонента. — Смотри, куда идешь, мог же и травмироваться… Когда Марк вез Летицию домой, та, скрестив руки, недовольно сопела. — И зачем ты его ударил? — Какой кошмар, кого-то ударили? — И как Иво тебя столько лет терпит? — А кто сказал, что он меня терпит? — ухмыльнулся Марк, останавливая машину у дома. Он замер, глядя в глаза Летиции. Та прильнула к нему и нежно поцеловала. — Потому что тебя можно только терпеть, Жонсьер. С этими словами она выскользнула из машины. Марк проводил жену взглядом и, улыбнувшись, поехал на работу. Их с Иво общение, поначалу приятельское и безмятежное, стало работой после того, как у них появилась общая тайна, из-за которой они были нужны друг другу и друг друга же боялись, ведь каждый мог в любой момент перерезать нити обеих их жизней. Марк доехал до здания Инквизиции и поднялся на лифте до верхнего этажа, по пути отправив Иво сообщение. Проход в апартаменты был заблаговременно открыт. Еще на входе Марк услышал звуки виолончели, на которой Иво так любил играть. Дойдя до гостиной, он плюхнулся на диван и посмотрел на начальника. Тот был полностью погружен в музыку. На столе была початая бутылка с виски и два стакана. Марк плеснул себе и, отставив бутылку, расслабленно отпил, вполуха слушая музыку. — Ну как тебе? — спустя пару минут, поинтересовался Иво, отняв смычок от струн. — Да сам знаешь, змеиное гнездо эти все… — Я, вообще-то, про свою игру спрашивал. — А… отлично, я бы еще послушал, — соврал Марк, которому его пиликанье мешало сосредоточиться на мрачных мыслях. Иво заиграл снова, смычок скользил по струнам, однако Марк думал о прошедшем приеме. — Эта Жасмин Арно, конечно, овца тупая… Иво сделал незапланированный аккорд. — Марк! Умный бык, я играю, вообще-то… — Конечно, продолжай, — кивнул Жонсьер, вновь ненадолго сделав вид, что увлечен музыкой. — С Летицией она была смелой, но когда я подошел, то затряслась, как помоечная собачонка. Запретить все доштормовое, и что у нас тогда останется? Сама-то она, поди, не на одних постулатах и Первой декларации выросла. Перестав играть, Иво скривился. — Пусть говорит что угодно, ты же понимаешь, что она просто сумасшедшая, которую никто всерьез не воспринимает. — Да там, судя по всему, половина — сумасшедшие. Слышал советника Шольца, который утверждал, что Церковь проводит тайный геноцид псиоников? — Слышал. Я могу продолжить играть? — Конечно, можешь не спрашивать, это же твои апартаменты. — Иво вновь заиграл, и Марк какое-то время даже слушал, но потом не выдержал. — Нет, я все понимаю, опорочить Церковь для Совета — это все равно, что с утра почистить зубы, но мы-то знаем, что он голосовал "за" при принятии последнего закона по псионикам. Геноцид! Ему виднее, с такой-то фамилией он явно профессионал мирового уровня, пиздит как дышит, такой рабочий рот еще поискать… — Марк, я сейчас с твоим ртом что-нибудь сделаю, — Иво по обыкновению проявлял ангельское терпение, но, кажется, и оно подходило к концу. — Извини, продолжай, очень красиво. Ты, кстати, заметил, что Шольц всегда сам смеется над своими шутками? — Жонсьер ухмыльнулся. — Наверное, во время секса тоже прерывается на подрочить. — Единый! Марк, как тебя жена еще не бьет? — В нашей семье рукоприкладство допустимо только с моей стороны, — скромно отшутился Марк, догадавшись, что Мартен уже на грани. Злобно зыркнув на подчиненного, Приор вновь закрыл глаза и коснулся смычком струн, из под-которого полилась тягучая мелодия. Марк допил виски и, отставив стакан, вспомнил слова Буаселье. Инквизитор покачал головой. Этот вообще наглухо порванный садист, упаси Единый, его идеи подхватит кто-то из Совета. Впрочем, советник Виан, кажется, с ним был вполне согласен. — А Буаселье опасен, призывает гнобить псиоников, как иудеев на заре фашизма. Ну не урод ли? Виан ему кивает и в рот заглядывает. Уверен, стараниями советника у доктора уже очко вылизано до скрипа… Марк прервал мысль, заметив, что начальник отставил виолончель, поднялся с места и направился к нему, держа смычок в руках. Подумав, Мартен отложил смычок тоже и, подойдя к дивану, схватил подушку. — Марк, тебя только пристрелить осталось, — произнес Иво и, впечатав ее в лицо Жонсьера, повалил его на диван. После этого они, словно мальчишки, смеясь, перехватывали подушку и колотили ей друг друга, забыв, что один из них Приор Инквизиции, а другой — суровый дознаватель, в чью сторону стараются лишний раз не смотреть. В такие моменты Марк был практически счастлив.