Четверг

Свою гитару, обклеенную самыми разными наклейками и стикерами — от милых котиков до неоновых писюнов, которые оказались там не совсем по его воле, — Кадзуха брал с собой в университет стабильно раз в неделю, по четвергам. У него в эти дни занятия сразу после учёбы, времени заехать домой за инструментом нет. Так вот в эти самые дни, когда Кадзуха приносил гитару, вокруг него образовывалась, можно сказать, стена из фанаточек. Они наигранно милым голосом упрашивали его сыграть какие-то заезженные мелодии из популярных романтических сериалов и визжали от радости, когда их просьба выполнялась. И неясно было, нравилось это самому Кадзухе или нет, потому через эту непробиваемую стену его реакции никогда не было видно. Скарамучча часто засматривался на Кадзуху на редких совместных парах. И на перерывах. Вообще всегда. И пока он мог только смотреть, чтобы не привлекать лишний раз внимание своим появлением, другие — те же самые девчонки, что занимались оккупацией чужого личного пространства по четвергам — подходили и общались. Хотя общением это назвать трудно — они буквально наваливались на Кадзуху с самыми разными глупыми вопросами и, звонко хихикая, строили глазки, а Кадзуха лишь неловко улыбался и неуверенно отвечал на всё в вежливой манере. Вот таким уж он был по отношению к остальным, а особенно к девушкам — чутким, вежливым, внимательным. Хорошее воспитание, одним словом. Но Скарамучча на это самое воспитание плевал с высокой колокольни, потому что наблюдать за тем, как к твоему парню липнут пиявки с самых разных факультетов, при этом не имея возможности просто послать их всех куда-нибудь раз и навсегда, с каждым днём становилось всё более невыносимо. Серьёзно, помимо студенток филологического, на котором учился сам Кадзуха, к нему выстраивалась очередь из всего остального университета. Даже одногруппницы Скарамуччи с юридического, которых он ещё месяц назад, до того, как началась вся эта история с гитарой, считал адекватными, тоже были там, вызывая к себе особую дозу презрения. А ведь если так подумать, то весь этот цирк происходил не только по четвергам. Кадзуха с самого начала учёбы пользовался бешеной популярностью среди девушек из-за своей миловидной внешности, а когда выяснилось, что он ещё и приятный в общении, желающих познакомиться стало только больше. И Скарамучча был уверен, что они побегают две недельки и отстанут от его парня, но что-то эти две недельки затянулись, а простые разговоры превратились в навязчивый односторонний флирт. Сжимать ладони в кулаки и отворачиваться всякий раз, чтобы не выводить себя ещё больше, давно надоело, а глушить странное раздражающее чувство, разливающееся по всему телу и особенно сильно обжигающее в области груди, казалось уже едва возможным. Как же достало. Мысль о том, что он, возможно, погорячился, возникает только тогда, когда Скарамучча обнаруживает себя в центре ненавистной компании, где не менее десятка недовольных девичьих взглядов прикованы к нему. Среди присутствующих он замечает несколько студенток, которые ещё совсем недавно смотрели именно на него влюблёнными глазами и чуть ли не клялись в вечной любви, даже не удосужившись узнать объект своей симпатии поближе. Конечно, их оттолкнула резкая манера общения и равнодушное поведение. На что такие поверхностные особы рассчитывают, постоянно кружась возле его Кадзухи? А сам Кадзуха смотрит, как всегда, нежно и тепло, но вместе с этим немного удивлённо, а ещё чуть склоняет голову набок, ожидая услышать причину внезапного появления своего парня, который как раз-таки и являлся тем, кто выразил желание как можно меньше контактировать в общественных местах во избежание ненужных слухов. Для нужного эффекта Скарамучче приходится натянуть на лицо самую доброжелательную и очаровывающую улыбку, на которую он только способен, чтобы даже преданные фанатки Кадзухи не устояли, и сказать ласковым голосом: — Кадзу, тебя там преподаватель английского зовёт, нужно помочь кое с чем. Кадзуха растерянно моргает пару раз и оглядывается по сторонам, а Скарамучча довольно наблюдает, как у студенток рядом глаза на лоб лезут от такого обращения, после чего хватает уже наконец своего парня за руку и просто тянет прочь за собой. Где-то позади остаются удивлённые перешёптывания и прикованные к удаляющимся фигурам озадаченные взгляды, но Скарамучча не был бы собой, если бы ему было не плевать. — Куда мы? — обеспокоенно спрашивает Кадзуха, в последний момент успевший схватить рюкзак и драгоценную гитару. Свою руку он, на удивление, не выдёргивает, а послушно идёт вслед за парнем. Скарамучча не отвечает, только мрачнеет ещё сильнее. Они прячутся за первым попавшимся безлюдным поворотом. Скарамучча нервно выдыхает и мягко, несмотря на своё кипящее раздражение, обхватывает руки Кадзухи. — Тебе они не надоели? — негромко спрашивает он, хмурясь. — Кто? — Кадзуха непонимающе хлопает глазами и даже оборачивается по сторонам зачем-то, хотя точно знает, что в этом месте сейчас только они вдвоём. — Фанатки твои. Скарамучча хмурится ещё сильнее, словно даже не хотел произносить это вслух, а Кадзуха шокированно вылупляется на него, прижимая гитару к себе поближе. — Какие ещё… — Ну, девчонки эти, — в спешке перебивает Скарамучча, неопределённо кивая головой куда-то в сторону. Он старался держать своё недовольство при себе, но, вновь прокручивая в голове сцены открытых заигрываний, этого никак не получалось. — А что, ревнуешь? — лукавым шёпотом раздаётся над ухом. Скарамучча шарахается в сторону и тихо шипит, сердито вглядываясь в довольную улыбку на чужом лице, как вдруг его настигает осознание. — Ты… Он делает шаг вперёд и упирается руками о стену по бокам парня, с вызовом смотря в глаза напротив, где, Скарамучча готов поклясться, пляшут озорные огоньки. — Ты специально, да? — спрашивает он со злостью, граничащей с обидой. А Кадзуха даже не пытается скрыться. Он хихикает, по привычке поднося ладонь ко рту, но Скарамучча перехватывает её и прижимает к стене, после чего настойчиво целует мягкие губы, не перестающие игриво улыбаться. Через несколько секунд он отстраняется, переносит руки со стены на чужие плечи и неуверенно укладывает голову на равномерно вздымающуюся грудь. Тёплое дыхание над ухом успокаивает и расслабляет. Глаза сами по себе закрываются, и Скарамучча устало выдыхает. — Давай расскажем. Хочу, чтобы остальные знали, что у тебя есть я. Кадзуха недолго мычит, словно упорно раздумывает, и принимается ласково перебирать шелковистые пряди волос. — Мои фанатки расстроятся, не думаешь? — досадно тянет он, но чувствует, как кое-кто наступает ему на ногу, и тут же замолкает, задорно улыбнувшись. — Ладно, прости. Но ты ведь всё-таки ревновал? — Ничему тебя жизнь не учит, — шипит Скарамучча и ещё раз, под сдавленный смех сверху, наступает на чужую ногу, только уже сильнее. А Кадзуха лишь утыкается носом в тёмную макушку и крепче обнимает, безмолвно радуясь своему счастью.