Добрая ночь

      Блэйд уже много лет сам страдает от кошмаров.              Мечник, вселяющий ужас в других, подскакивает среди ночи в холодном поту. Загнанно хрипит от страха, широко раскрытыми глазами вперивается в темноту перед собой. Монстры остались во снах, в тёмных углах его холодной комнаты не угадывается новых очертаний, и он натужно сглатывает, падая на подушки со сдавленным стоном. Накрывается одеялом с головой, сжимаясь в позу эмбриона, пытаясь спрятаться от ужаса прошлого. Опускает веки, а перед ним — всё та же картина: Дань Фэн, Чешуйчатое ущелье и неописуемое чудовище…              Сдавшись, в одну из ночей бессмертный мечник покидает свою комнату, бредёт по коридору. Совершенно неживой, уставший взгляд бесцельно скользит по полу и стенам, пока наконец нужная дверь не оказывается перед самым его лицом. Он стучит. Сначала негромко, потом чуть увереннее.              Дверь спустя пару минут открывает всё та же прекрасная, хоть и сонная, Кафка. Поправляет сползшую с плеча ночную рубашку, пряча нежную кожу.        — Блэйдик?.. — сонный голос звучит хрипло, и это даже как-то… мило, что ли. Добавляет особого шарма то, как она пытается смахнуть ресницами сонливость. — Опять кошмары?        — Мгм, — Блэйд как всегда немногословен.              Кафка отступает в сторону:        — Заходи.              Блэйд бросает на неё недоумевающий взгляд, но приглашение принимает. Следует за женщиной, на которой вот уже сколько лет держится его рассудок, и покорно усаживается на край её кровати. Между ними нет той светлой и бескорыстной привязанности, о которой слагают легенды и пишут книги. Они просто нужны друг другу, вот и всё.              Блэйд всё в том же замешательстве ложится рядом с ней, к удивлению замечая, что Кафка и его укрыла одеялом. В её комнате совсем иначе. Здесь тепло и пахнет дорогим парфюмом, постельное бельё у неё шёлковое, что приятно скользит по расписанной отметинами лезвий коже. Блэйд чувствует, как его обнимают, и сам льнёт к ней.              Это не агапэ, нет в этом чувстве той святой искренности, но Кафка показала ему давно забытую нежность, и он вцепился в это чувство так же отчаянно, как утопающий в спасательный круг. Она убаюкала его лаской — бережной, обманчиво беззаветной, но такой трепетной…              Блэйд закрывает глаза, его руки скользят по талии девушки, притягивают к себе. Её тело мягкое и тёплое, совсем не похожее на его собственное, где под исчерченной старыми шрамами кожей поигрывают литые мышцы. Кафка нежно и бережно пропускает длинные, иссиня-чёрные волосы мечника сквозь длинные пальцы, нашёптывая что-то такое успокаивающее, от чего его начинает клонить в сон.        — Кафка… — хриплым шёпотом зовёт Блэйд, и ощущает, как её тёплые губы касаются его лба совсем по-матерински.        — Послушай меня, Блэйдик. Засыпай... Это будет добрая ночь, — воркует Кафка, и Блэйд вновь закрывает глаза.              Льнёт к ней ближе, прижимается носом к макушке. Её лилово-винные волосы разметались по подушке, от них исходит неуловимо сладкий, цветочный аромат. Её рука всё так же любовно поглаживает его спину, ноготки осторожно проходятся по пояснице, и Блэйд постепенно расслабляется. Тает, как фруктовый лёд под нежным июньским солнцем, ещё по-весеннему сдержанным.              Он знает: сегодня будет добрая ночь. Сегодня он не увидит снов.              А впрочем, оно и к лучшему.