Ордена

— И не тяжело тебе с ними по сцене скакать? — нечётко спросил Лёня, держа в зубах орден с красной ленточкой и нацепляя на лацканы Олега парочку других. Его сценический костюм был недавно постиран, а это грозило тратой как минимум часа драгоценного времени на то, чтобы вновь увешать пиджак многочисленными побрякушками. Время до выхода на музыкальный ринг поджимало, а в коробочке оставалась ещё добрая половина значков. — Скачу ж ведь как-то. Пришить их думаю, — задумчиво пожал плечами сидящий в кресле Олежа, оценивающим взглядом пробегаясь по компоновке украшений. Гримёрка была пуста, если не считать двоих артистов и их отражения в зеркале, — Дай-ка сюда, помадой своей измажешь ещё, — рука в белой перчатке потянулась к чужим губам, с опаской забирая сверкающую серебром медальку. Ещё не хватало белоснежные перчатки измазать в чёрной помаде. Фёдоров послушно отдал побрякушку, не отрываясь от возни с булавками и пиджаком. Для удобства тот уселся на острые колени согруппника и поднял на лоб чёрные круглые очки из-за того, что в гримёрке было темновато для их носки.       Это было драгоценное время наедине друг с другом. Совсем скоро в помещение ввалятся остальные участники группы и принесут с собой предконцертную суету. А пока ещё можно было немного расслабиться.       Олег подцепил очки Лёни и выпутал их из кудрей, чтобы нацепить на себя ради шутки. На это Фёдоров лишь цокнул и ухмыльнулся чёрной полоской губ, а когда разобрался с ещё одним орденом, то вернул свой атрибут на прежнее место и взъерошил налакированные волосы Гаркуши. — Ты себе размазал здесь всё, — тихо оповестил гитарист, принимаясь аккуратно поправлять эпатажный грим парня. Олег подставился чужим пальцам как кот, даже почти не щурился и не морщился. Пальцы Лёни как-то застыли на ярких тройных «стрелках», а своевольная рука категорически не хотела возвращаться обратно и прерывать контакт. Отсутствие художника-гримёра в тесной гримёрке, конечно, добавляло долю неудобства при подготовке, однако же оба парня давили внутри себя радость от возможности уединения. Встречаться с согруппником, когда вся остальная группа об этом и понятия не имела, было, бесспорно, сложно. Иногда даже выше сил обоих, а особенно для чувствительного к частым разлукам на долгое время вокалиста, который нуждался в своевременных поцелуях партнёра. Подолгу без них было тяжело, а временами даже невыносимо.       Певец удовлетворённо оглядел приведённый в норму макияж глаз парня, слабо улыбнулся и постарался перестать изводить себя тревогой по поводу скорого пришествия чужих людей в помещение. Олежа заметил тень нервности в голубых глазах, а потому попробовал успокоить Лёню хотя бы простым, но тёплым касанием и ответной улыбкой. Узловатая рука Гаркуши накрыла пальцы Фёдорова на своём лице, слегка погладила их, боясь снова отпускать. Вдруг Олег заметил на лице Фёдорова ещё и примесь странной меланхолии, которая не могла не удручать. Чёрные губы постепенно переоделись из мягкой улыбки в какую-то неясную натянутость и поджатость. Ухмылка Олега тоже стала ослабляться, а тот вопросительно заглянул в глаза цвета неба. — Олеж, знаешь, я…— кудрявый отвёл взгляд, стал собираться с мыслями и рожать слова, которые давались тому крайне нелегко, хоть и бились по стенкам черепа со страшной силой уже долгое время, — Я устал скрываться и врать всем. Сколько мы уже так? Два, три года? — солист дрожаще выдохнул. Стал неспокойно мять манжеты своего пиджака с рисунком берёзовой коры. Лицо его было бледным, а тонкие накрашенные губы, прикрытые наполовину глаза и брови напоминали продолжение этого же принта, но уже на его лице. Лёня и сам был как одно сплошное трепещущее на ветру тонкое деревце. По крайней мере, так думалось Олегу. — Я тоже, Лёнь, — признался блондин, — Но раскрытие нас грозит решёткой, сам понимаешь, — Олежа поморщился от простой истины, которая раз за разом безжалостно передавливала их свободу каждый день. Фёдоров огорчённо шмыгнул носом и вернулся к увешиванию парня медальками да орденами.       Повисло удручающее молчание, оба чувствовали друг в друге нотки недосказанности. Вдруг Лёня выронил один из значков и, неловко извинившись перед их владельцем, нагнулся к полу не вставая с чужих колен, чтобы поднять. — Как думаешь, мир и люди когда-нибудь изменятся? — в полголоса неуверенно спросил гитарист, придерживая чёрные Олежины лацканы с блестящей каймой и украшениями, чтобы не рухнуть на пол вслед за побрякушкой, а второй рукой шастал по ковру. — Мир изменят только люди, а людей — любовь, — поэтически заключил декламатор, ложа ладонь на плечо вокалиста. Тот в ответ лишь усмехнулся патетике слов партнёра. — Любовь…— передразнил он Гаркушу, поднимаясь с найденной медалькой в руке, — А может, война? — голубоглазый бегал взглядом по служебным и военным орденам на груди улыбающегося Олежи, который тот любил покупать на блошиных рынках, получать от фанатов после концертов и брать ещё невесть откуда, совсем как ворона коллекционирующая у себя в дупле блестящие железки. По крайней мере, так каждый раз с улыбкой думал Фёдоров. — А как же любовь? — с деланным огорчением и ноткой иронии в подбадривающем взгляде посмотрел парень на Лёню, перемещая руку к его щеке.       Фёдоров понял, к чему вёл Олежа, а потому поспешил наклониться поближе к любимым губам, чтобы наконец коснуться их своими. Наскоро и неглубоко, зато нежно и удовлетворяюще. На глаза кудрявого от резкого движения упали очки. Стоило только Лёне более требовательно притянуть Гаркушу за лацканы, как его глаза распахнулись от того, что за дверью до смешного не вовремя послышались шаги. Тот вскочил с ног парня как ошпаренный, натянул на глаза очки поплотнее, а на лицо — мину побезразличнее. А вот и оформитель Миллер пришёл. Он был бы сейчас очень кстати для растрёпанных и слегка испуганных артистов, однако сами они так не думали, пряча тяжёлое дыхание и блеск глаз. — Гаркундель, а чего это у тебя с лицом? — вдруг непонимающе стал на него глядеть Миллер, подходя ближе и попутно утаскивая со столика косметичку, — Тебя чё, Лёньчик поцеловал, чтоли? — усмехнулся мужчина своей же, как он думал, хорошей шутке, начиная шаманить со сценическим макияжем и образом Олега.       Фёдоров сжал челюсти и как можно более незаметнее и тише отошёл к зеркалу, начиная неловко возиться с губной помадой и приводить себя в порядок. Помада и правда по большей части так и осталась на вмиг почерневших губах Гаркуши. Лёне оставалось лишь надеяться на то, что он не измажет свой костюм «берёзки» и всё вокруг, пока будет неумело обновлять грим. И ещё на то, что Миллер не окажется слишком сообразительным, а Гаркуша не выкинет какую-то очередную глупость. — Я экспериментировал с образом! — важно заявил орденоносец с правдивостью маленького пионера и поднял указательный палец, пока по лицу бегали косметические кисточки, а по губам влажные салфетки. Кудрявый вокалист, доселе нервно крутящий в ухе серьгу, теперь облегчённо выдохнул.       После выступления парни быстро добрались на такси до отеля. Они перебивались там до скорого уезда в Ленинград. Олег с Лёней обосновали выбор одного номера на двоих сугубо экономией денежных средств. Номер был неплохо обставлен, но был катастрофически тесен, хотя им двоим это абсолютно не мешало. Даже радовало в какой-то степени. В спешке из-за желания слинять побыстрее вдвоём в укромное место, ребята даже плюнули на смену одежды и оттирание грима с лиц. Именно этим сейчас и занимался Олег, сгорбившись над раковиной в ванне и пытаясь смыть мылом на удивление стойкие линии подводки у уголков глаз. И всё же он уже несколько раз успел пожалеть о том, что поторопился уезжать и не взял у Миллера его эту специальную бурду для снятия макияжа. Фёдоров же притих где-то в спальне у брошенных в углу чемоданчиков с их вещами. Вскоре грим всё же стал поддаваться мылу и воде, а за спиной танцора послышалось присутствие Лёни. Кудрявый подошёл и оставил короткий поцелуй на плече, с которого немного спала белая рубашка. — У меня для тебя есть кое-что, — загадочно сказал певец, доставая из-за спины крохотную красную коробочку. Гаркуша с мокрым лицом и щипящими от мыла красноватыми глазами обернулся к партнёру и в недоумении стал обтираться полотенцем, рассматривая подарок в Лёниных руках. — Предложение мне делать собрался? — с долей светлой грусти усмехнулся блондин, принимая коробок и аккуратно его раскрывая, пряча под улыбкой следы острой интриги. — Можешь считать это альтернативой кольца, — застенчиво прокартавил Лёня, наматывая кудрявый локон на палец.       В коробочке лежал мерцающий от блеска ламп и заботливо отполированный орден Ленина с красно-жёлтой лентой, о котором в своей нагрудной коллекции так давно мечтал танцор.