Ложь или действие

Холодный сухой воздух колюче лижет кожу, сбивая ко лбу серебристую чёлку. За плотно закрытой балконной дверью громко гудят колонки, а людские запьяневшие голоса поспевают следом за этой мелодией, от чего виски пробивает ножевой болью. Джей равнодушно глядит вдаль, туда где вырастает бесконечный, облезлый рой деревьев и сверкают тысячи городских высоток, стирая границу между усеянным звёздами черным небом и пуская шипучие цветные пятна по высохшим красным глазам. Пак сегодня не особенно увлекался алкоголем, но чувствует себя в конец опьяненным и упоротым. Холодная песнь ветра немного отрезвляет, пока стрянущий поперек лёгких дым ластится к скрюченным нервам - успокаивает, напуская меланхолию вперемешку с седативным запахом смерти. Руки дрожат и сигаретный пепел то и дело развеивается по ветру, улетая тухнущими искрами под ноги или вдаль, сливаясь с мерцающими разваливающимися высотками. Чонсона прельщает это секундное одиночество, успокаивающее ничуть не меньше и избавляющее от раздражающего тремора. Прошедшая пара недель выпотрошила его окончательно, но встрявшее поперек унылых однообразных будней празднество на деле не давало и капли расслабления - голова Джея наколенна, нервы собраны в крепко сжатый кулак, кожа на костяшках которого скоро треснет от столь мощной давки. Поводов накопилось много: у одно из мастеров в их тату салоне на неделе был юбилей - смог дожить до тридцати; администраторша недавно вышла замуж, да и в общем, проще говоря, у всех всё хорошо. По ту сторону двери гости громко поют заедшую песню, пьют дорогое вино и шампанское, или мешают взрывные коктейли из соков и всякой дешёвой палёной дряни; танцуют, стирая кожу с ног и чужих тел, помеченных яркой помадой и блёстками - одним словом - веселятся. А Джей уныло горбится на балконе, локтями упираясь в его край и сжигает свои лёгкие уже которой по счету сигаретой. А недавно обещал себе, что завяжет. Никотин забивается в его голову и путает и без того разрозненные мысли, в то же время в сердце творится ещё большая неразбериха, оно ноет болезненно и давится откачиваемой ядовитой кровью - возможно, стоит обратиться к врачу или хотя бы дымить поменьше. Джею больше нравится говорить: это не он заядлый курильщик, а люди вокруг принуждают трясущимися ломающимися руками каждый раз тянутся к новой пачке, уж у него то духу хватит бросить. Но, как оказывается, закалки Паку не хватает даже на то, чтобы разобрать накопившийся в грудной клетке хлам и наконец разложить его по полочкам. Ведь вместо того, чтобы вернуться в гостиную, опутанную дымом и софитами светодиодных лент, он продолжает выжидать не пойми чего, до костей промерзая на холодном задымленном балконе - на улице ночной март и не стоило бы высовываться за дверь вот так налегке, не нацепив даже чью-нибудь кофту. Не то, чтобы никто бы не дал, Пак сам бы отказался, просить о чем-то по неясной причине всегда было болезненным ударом по его гордости. – Не замёрз ещё? – распахнутая дверь впускает на промерзший балкон громкий смех, тряска ползёт по ногам от мощных ударов басов по стенам, но Хисын быстро перекрывает её, попутно удерживая в руке черную кофту. – Накинь. – снисходительно хмыкает Ли, вытягивая руку вперёд и плавно приближаясь к сгорбленной Джеевской фигуре. – Спасибо. – Чонсон сам поражается тому, как убито и хрипло звучит его надломленный голос, Пак тут же задаётся сухим болезненным кашлем, благодарно принимая кофту из чужих рук. Хисын смотрит на него с неизменно понимающей улыбкой, отдающей родительским трепетом. Ему всегда удается читать Джея, как открытую книжку, будто Ли вожак стаи тараканов, что отживают свой век у Пака в голове, и совершенно очевидно для них обоих, что Хисын вышел не молча померзнуть на балконе пару минут. – Ты сегодня хмурый. Даже больше чем обычно. – беззлобная ухмылка мягко стелиться по аккуратному Хисыновскому лицу, укрытому фиолетовыми прядями волос, вьющимися на ветру. Его теплая крепкая ладонь падает на твердое Джеевское плечо, подбадривающе похлопывая по черной ткани надетой кофты. – Из-за Чонвона? – взгляд Ли стреляет в упор и на убой, с фирменным хищным прищуром, что считывает наперед каждое слово. Но Пак лишь фыркает насмешливо, выбрасывая шипящий окурок в ледяную даль укрытой мглой улицы, и сует пропахшие пеплом руки в карманы, вяло моргая - уже клонит в сон. – С чего бы? С самого себя Джею вдруг становится неумолимо смешно, чего он упорно не показывает, хмуро буравя взглядом черную улицу с белыми дырками от фонарей и окон. – Ты с него весь вечер глаз не спускаешь. Как и половина гостиной в прочем, но тебя ведь злит именно это? – приятная волна лисьего Хисыновского голоса укрывает вздутую от боли Чонсоновскую голову. Ли в общем-то прав, как бывает всегда, но Джей никогда с ним не соглашается - упрямо не учится на своих ошибках. И в его словах есть лишь одна упущенная деталь, что Чонсон спрятал достаточно неприметно - больше всего его злит собственная упертая, намеренная нерешительность и глупые отговорки. – Меня злит то, что он вообще пришёл. – хмуро заявляет Пак, целясь взглядом в заплывшее в световых разводах стекло за собственной спиной. Попытка дотянуться до силуэта Яна такая же бессмысленная, как и все прочие - неон и городские огни прячут его весьма умело, но Джей знает: Чонвон продолжает понуро тупить взгляд в экран телефона, одиноко сидя в кресле и легко игнорируя весь стоящий вокруг него шум. – Зачем, если даже не выпил ничего. Только глаза всем мозолит своим недовольным лицом. Чонсон вовсе и не злиться на Яна, даже в столь грубых словах и осипшем голосе считывается печально влюбленная мечтательность, что неустанно буравит Джею сердце и ничего с этим нельзя поделать. Разве что солгать, будто от этой приросшей к языку лжи действительно станет легче. И становится, пускай временно, но есть много иных зловредных способов, которыми Чонсон давно не брезгует. – Сам не лучше. Ты в курсе, что врешь даже чаще, чем куришь? – неокрашенные полосы Хисыновских бровей жалостливо выгибаются, пока губы в очередной раз тянутся в ухмылке. Ли отходит к крайней стенке, упираясь в неё спиной, и скрещивает руки на груди. – Точно так же у тебя тряслись руки, когда Чонвон записался на сеанс ко мне. Удивительно, как без его ладони собственные плечи кажутся тяжелее. Замёрзшие руки действительно одолевает дрожь. – Я знаю, что он нравится тебе. Чонсон опускает голову и едва не падает - удар Хисына был слишком метким, почти пробил оборону осыпающихся ребер. По горлу проехалась сухость и даже нервный глоток не умолил застывшего в нём першения. – Кажется, знают все кроме тебя... – Кажется. – тут же грубо перебивает друга Пак. Что кажется - не понятно. В конце концов, Чонсону давно не 16 - почти на десяток лет больше, но ведёт он себя так же глупо, и, разве что, чуть более сковано. Казалось бы, жизнь его уже удалась: любимая работа в собственной же тату студии, хороший заработок, собственное жилье и полная внешняя стабильность. Здоровье ещё тянет, зависимости не пагубны, родители давно простили юношеские ошибки и гордятся тем, что из них вышло; долги погашены - всё хорошо. Разлад есть только в его черепной коробке - оттуда и все проблемы. Чонсону давно не 16, но ладони его укрываются потом от одного неровного взгляда, сосуды лопаются от переизбытка подступившей к ним крови, зрачки в экстазе выплывают за радужку, а пульс каждым ударом на азбуке морзе истошно отбивает: люблю, люблю, люблю - будто Джей повстречался с этим чувством впервые. Чонвон сделал его сердце слишком живым - пушечным мясом, что некогда было закалённой сталью; заставил нервно трепыхаться грузом в ноющей, сдавленной грудной клетке. Сердце Яна же... В нём нет ничего особенного, нет и укромного уютного уголка, в котором Пак смог бы укрыться - просто мышца, гоняющая кровь по венам, изуродованная никотином и совершенно пустая. Правильно пустая, в точности, как и её обладатель. Джею давно не 16, но главный урок он так и не выучил: самое глупое, что может делать человек в собственной жизни - пытаться бежать от самого себя. Одна и та же мысль днём и ночью блуждает в его черепной коробке, но Пак никак не может с ней смириться. Хисын ещё пытается спорить с ним, но Джей достаточно знает о себе, чтобы продолжать сопротивляться его напору. – Даже если он и нравится мне... – голос Чонсона скрипит, холод режет стенки его высохшего горла, – то злит не меньше. Терпеть не могу конформистов и консерваторов, мы рассоримся, если сойдёмся. Быть с ним друзьями здорово, но вот любить его... Проще башку в петлю сунуть. Жизнь в ежовых рукавицах не для меня. – грустно усмехается Пак, склоняя голову и пуская волны холодного пара изо рта. Чонвон друг верный, как дворовая собака своей стае и принципы его незыблемы, пускай язык Яна далеко не кроток и порой он выдаёт весьма грубые вещи, Чонвон проявляет свою заботу вовсе не словами. Каждое его действие до мелочи пропитано заботой, вниманием и лаской, Джей знает, что никто, даже Хисын никогда не услышит его так, как это делает Ян, никакая горстка седативных препаратов не залечит его взвинченную голову так, как это делает Чонвон. Ничто и никто с недавних пор не может с ним поравняться. Пускай Ян вечно ломается и строит из себя нерушимую башню, отсекающую любые сантименты, Джей слишком за многое ему благодарен, за каждый жест поддержки, который и заводит в сердце трепет, вьется вокруг ребер бутонами благоухающих цветов, которые Пак упрямо пытается затоптать. Чонвон каждый раз умудряется заставить их цвести заново, этим принося Джею мучительную боль. Каждое невысказанное слово медленно царапает ножом его глотку, сначала едва касаясь, почти не ощутимо. Теперь же лезвие всё в крови: гортань, трахея, хрящи и связки - всё разодрано и уже не первый месяц разлагается. Нож режет по гнили, а Джей продолжает молчать, ведь пока эта боль ощутима - он ещё жив и есть ещё надежда, что однажды тройка слов сможет вылечить всё это смердящее кровавое безобразие. Что однажды окажется - это Чонвон водил ножом ему по горлу, чтобы наконец-то выцарапать, выдрать, выскребать те самые слова, пока Пак задыхался в пене собственной гнилой крови, давился и плевался её свернутыми ошмётками, ведь это легче, чем сказать «люблю». – Мне нужен человек, с которым можно и в подъезде потрахаться, а с ним даже в кино на заднем ряду за руки не подержишься. Откусит. Жизнь Яна - до идеала выстроенная стабильность и трезвый взгляд на окружающую действительность, который правда жалит под ребра кислотой, стоит столкнуться с ним хоть на секунду. Проще говоря, его жизнь - одна большая, здоровая привычка и осмысленная погоня за счастливым будущим, что не вызывает удивления, зная Чонвоновских родителей - ещё более упрямые и строгие, больше похожие на роботов, - а может таковыми и являются, 21 век ведь на дворе. Вот и у Яна в голове ползают механические тараканы, которых он осмеливается называть чувствами. В конце концов, у Чонвона и без него всё в порядке. Посмей Джей приблизиться, стал бы лишь тяжким грузом на хрупких только с виду Яновских плечах, так что Паку проще грузить себя самого, чем рушить чужой, годами сложенный механизм. Чонвон из тех людей, кто строго к 25 годам успевают обзавестись приличной работой, машиной, не тратят себя на пагубные привычки и создают семью: покладистую красавицу жену, двух детей, может собаку; и растят семейное древо на участке у собственноручно отстроенного дома - прямо как в сказке. Прямо так, как и должно быть. – Не будь похабным животным. – Ли усмехается укоризненно, но как и прежде беззлобно, покачиваясь от холода около моросящего балконного окна, заплывшего паром, что стекает и с тонких, блестящих губ Хисына. – По-моему, Чонвон из тех, кто ради близких готов пойти буквально на все. Разве это не важнее? – Ли качает головой, прижимая руки ближе к телу чтобы согреться, холодный пар плывет по балкону и жжёт высохшие Джеевские глаза до мелко выступивших слезинок. Пак снова кашляет, так, словно грязевой ком швырнули ему прямо в лёгкие, и так уже несколько месяцев. Ему точно пора бы сходить к врачу, или хотя бы прекратить лгать самому себе и самым близким людям, которым, в прочем, и без его жалких оправданий всё ясно. – В любом случае - ему нужен кто-то другой. Кто-то лучше. – всё, что в силах ответить Чонсон.

***

В сравнении с балконной моросью в гостиной столь душно, что можно обвратиться, задохнуться в черством воздухе, вытесненном кричащими кислотно-фруктовыми запахами. Едкий свет больно стреляет по иссохшим зрачкам, пока Джей равнодушно оглядывает помещение - просторная захламленная и задымленная комната, со сдвинутыми диванами и креслами, столами и стульями, чтобы было куда взгромоздить колонки и пустить каблуки. Под Чонсоновскими ногами бутылки, шуршащие упаковки, стаканы, блёстки и крошки свалившейся со стола еды. В укромном уголке, будто жрецы тайного культа, столпилась небольшая кучка сверкающих людских тел, чьи конечности жирно выкрашены неоновыми бликами. Голова кружится и тошнота постепенно подплывает к небу - Джей уже не знает, чем можно перебить это паршивое чувство, ему больше ничего не помогает. С лучезарной улыбкой, посреди кольца из расплывающихся человеческих силуэтов мельтешит Сону подзывая парней к себе - удивительно, как Киму всегда удается оставаться таким счастливым. Джей вот понятия не имеет какого это и кажется, его это устраивает. Его, и внутреннюю тягу к боли и саморазрушению. – Мы собираемся играть в бутылочку, хотите с нами? – голос Сону звенит как колокольчик, выбиваясь из глушащих шумов, что благо стихают в ближайшие несколько секунд - наконец кто-то додумался вырубить этот бессмысленный словесные набор помоев, напеваемый под неуместно задорную мелодию. В прочем, Джей бы думал иначе, может быть даже спустился на импровизированный танцпол, будь в его крови чуть больше алкоголя и чуть меньше Чонвона, но зачастую такая методика работает с перебоями, а головная и спинная боль на следующее утро объявляются с излишней верностью и пунктуальностью. Хисын толкает его в плечо и кивает головой в образовавшийся на полу кривой человеческий круг, вопросительно выгибая брови. Джей лишь тяжко вздыхает - всё лучше, чем бессмысленно разглядывать Чонвона, который и не смотрит на него вовсе, даже глаза его Паку недоступны. Он садится в круг, прослеживая путь Хисыновского силуэта, пока тот осторожно обходит гостей, теснясь меж их телами и усаживаясь вплотную с довольно улыбающимся Сону. – Чонвон-а, а ты? – услужливо интересуется Ким, невинно округляя лисьи глаза. Ян обводит гостей надменно равнодушным взглядом, как и прежде восседая в кресле, словно на троне, словно возвышаясь над всеми присутствующими, но молчит, задумчиво оглядывая цветные блестящие тела и наконец заостряя мимолётный взгляд на Джее, всё же на секунду дольше, чем на ком-либо другом, и даже от такой мелочи в теле Пака возникает смертельно опасная химическая реакция: выброс эндорфинов, критический переизбыток адреналина, серотонина и дофамина - он пытается перекрыть её менее пагубной, подливая в пустой стеклянный стакан из стоящей на полу бутылки, рядышком с его бедром. Джим Бим кажется, неприятно теплый и крепкий, болтается на ноющем языке, опаляет сухую глотку, согревая и расслабляя тело. – Он не станет играть. – громче и грубее, чем то требовалось бы, вдруг громом заявляет Джей, вынуждая присутствующих обратить на себя внимание, и тут же нервно, сухо сглатывает, ерзая сложенными ногами по скрипучему полу. – Его и выпить то не заставишь. – словно отмахиваясь от значимости собственных слов, пожимает плечами Пак. Но его горло становится ржавой жестяной трубкой, куда гвоздем забивается каждый вздох. Вновь на ладонях и висках выступает пот, ведь Ян смотрит строго в Джеевские зрачки, ни на секунду не сбивая прицел, и будто и правда собирается в него выстрелить - так грозно сточено от природы очаровательное лицо, искаженное пустым, потухшим взглядом. Чонвон ерзает в кресле, поскрипывая кожаной обивкой и задумчиво хмурится, сбивая ткань тонкого, черного рваного свитера, что скрывает за своей прозрачностью облегающую белую майку - вот, куда этим вечером направлены взгляды присутствующих. Силуэт Чонвона горделив и грациозен, худоба его ключиц и королевских плеч близка к нездоровой, вкупе с тонкой лебединой шеей и поразительно узкой, плоской талией они завлекают к себе всё плотское внимание. Стройные длинные ноги, кажущиеся ещё более громоздкими из-за массивных нью роков, тянут к себе не меньше. Джею хотелось бы расположить голову меж на них, спрятанных под не плотно обтягивающей тканью узких черных джинс. Самая выразительная, завораживающая Яновская чёрта, как считает Чонсон - его глаза, что даже будучи совершенно безжизненными умудряются гипнотизировать, вводить в транс под сбойные шумы клыкастых бабочек, порхающих в голове и сгущающегося облака в животе. Оно опасливо затягивается узлом, стоит Яну подняться с места, плывущей походкой направляясь к образовавшемуся кругу игроков. Если сверить траекторию ещё точнее - прямо к Джею, прямо к нему под ноги и это вовсе не его больной пьяный бред. Становясь рядом и грозно глядя на Пака сверху вниз, Ян наклоняется, хватая стоящую рядом с чужим бедром бутылку бурбона, так опасно близко проплывая рукой мимо Джеевского тела, и делает крупный, шумный глоток прямо с горла, вытирая смоченные губы ладонью. Усаживается строго напротив, стервозно поджимая под себя ноги, что кажется не имеют границ и насильно удерживают на себе все Джеевское внимание. Утягивает бутылку за собой и укоризненно поглядывает на Пака под гул озадаченных таким поступком голосов. – Всё-всё, начинаем! – бордо восклицает Сону хлопая в ладоши и вынуждая эхо мутного людского воя наконец стихнуть. Глаз Джея начинает нервно дёргаться от пристальной слежки за каждым оборотом лежащей в центре бутылки, с мерзким скрежетом ездящей по полу и всё дальше сдувающей с него крошки блёсток. Пак заламывает пальцы, кусая губу, и изредка бросает взволнованные взгляды то на Чонвона, то на Хисына,вполне довольного складывающейся обстановкой - на его шее уже красуется бледное пятно помады. Не ясно, везение ли это, или рок неудачи, ведь за десяток оборотов горлышко ещё ни разу не уткнулось в него. Зато попало прямо в Чонвона. Чонвона, что вновь одарив Пака напряжённым взглядом выбрал действие. Кажется, Чонсону никогда не понять, что на самом деле скрывается на дне темных омутов его загадочных кошачьих глаз. – Для тебя, так уж и быть, что-нибудь по-проще... – Сюзи, девушка с пшеничным блондом длинных волос, сидящая рядом с самим Джеем, мечтательно улыбается и задумчиво закатывает глаза к потолку - от неё приятно пахнет жасмином. – поцелуй любого человека в этом кругу. Горечь, собравшуюся во рту, Чонсон сглатывает со скрежетом зубов и стиснутыми желваками. Его кулаки невольно сжимаются, пока колючий страх царапает грудь и глумиться над своим же хозяином, подло нашептывая всякие мерзкие мысли. Облако в животе разражается громом и молнией. Нет, там настоящий смерч, ведь глаза Чонвона принимают новый облик - две колбы, наполненные смертельным ядом, что вновь вызывающе смотрят точно на Джея. На четвереньках, Ян подползает к нему с грацией черного ведьминского кота, ни на секунду не опуская взор, даже не моргая. Чонвон усаживается напротив так близко, как никогда прежде и заинтересованно разглядывает черты нахмуренного в животном ужасе и предвкушении Джеевского лица, склонив голову в бок, от чего яд глаз скрывает опавшая на них темно-русая челка. Паку кажется, в чужих глазах он вот-вот затрясется и воспылает в агонии, танец его отражения выдаёт все сомнения и желания, выступающие мурашками на руках - слишком жарко, и в то же время ужасно холодно. Чонвон не привык проигрывать, но всегда делает это перед Паком и самим собой. Кажется, нет и миллиметра между их губами, по которым плотно мажется горечь пьяного дыхания и Джеевская химическая одышка. Но воздух меж ними испаряется, ведь Чонвон едва может дышать, осыпается, точно битая хрустальная ваза и пытается выдавить хоть слово, стереть это фальшивое подобие расстояния, которое тысячи раз пресекал в своей голове, но так ни разу и не решился в действительности. В какой-то момент это зашло слишком далеко. Чонвонские мысли - объявляющиеся по ночам призраки; беспорядочное шевеление крови в теле, что ударяла по щекам и в голову от одного вида Чонсона, от каждого неоднозначного действия едва не бежала струями через нос. А главное - безволие, абсолютная безоружность перед каждым словом, каждым убийственным взглядом, каждым незначительным касанием. Действия Чонсона всегда выходили за грань того, на что когда-либо была способна Яновская выдержка, но каждый вздох Пака навстречу этим мечущимся чувствам был лишь игрой, симуляцией. У Чонвона всё не получается отвести взор от его лица, внутренние часы снова ломаются и пара прошедших секунду кажутся ему целой панической вечностью. Ян пытается отыскать хоть что-то в глазах напротив, мимолётный сигнал, призывающий к действию, но натыкается лишь на источаемую Паком угрозу. Его злостное острое лицо вечно сточено до предела и ничто не беспокоит этого гневного равнодушия, спящего в притягательных чертах: густых бровях, глубоких, хищных глазах, скулах острее лезвия, грубой коже разодранных губ - Джей источает опасность, которая Чонвона зачаровывает, заставляет что-то приторно сжиматься в его желудке и таять от очередного брошенного взгляда, увлекаясь которым Ян снова теряет счёт времени и, вероятно, остатки стыда. Только Чонвон не из отчаянных. В очередной раз прежде чем солгать, Ян задумывается: верный ли он делает выбор, когда вновь идёт на поводу у своего страха? В беспамятстве гораздо проще ласкать чужое тело, ведь выдрессированный мозг сам сменяет одну картинку на другую, но сейчас Чонвон ясно отдает себе отчёт в том, что делает. Должно быть, ему нужно словить передозировку или отравится алкоголем, чтобы осмелиться подобраться к Джею ближе. – Подвинься. – со всем своим напускным равнодушием и надменностью хмыкает Ян. Голос его звучит ровно, но Чонвон знает, что больше не осилил бы и слова. Джей послушно освобождает место, позволяя Чонвону усесться напротив Сюзи - той, что и просила о поцелуе. Чонвон прикрывает глаза раньше, чем находит своими губами женские, липкие от обилия мыльного на вкус блеска, а рукой - тонкие, гладкие пряди волос усыпанные мерцающими блёстками, жадно в них зарываясь. Мягкость чужой кожи чуть ослабляет давление в подлой, едва разгоняющей кровь мышце, воющей свою бесповоротно влюбленную песню под аккомпанемент глубокого, грязного чмоканья ртов и сплетённых языков. Мерзко то как, и очень хочется сейчас взглянуть Джею в глаза, пусть даже те будут смотреть на него с прежним недовольством. Чужая рука утягивает его за волосы, глубже завлекая к своим губам и едва ли не сваливая тела на пол, пока Чонвон с недовольным шипением упирается в него руками, спасая себя и девушку от буквального падения. Яну давно известно: не так сложно целовать человека, к которому равнодушен, но этот поцелуй в лучшем случае будет пустым, а в худшем - чёрствым и гнилым, дыхание будет стынуть между губами и жалить холодом, заползать в желудок и гадко моросить внутри, укрывая льдом некогда бьющиеся крылья бабочек. Разрывая губы и оставляя от окончившегося поцелуя лишь тонкую связующую нить слюны, Сюзи посмеивается, находя всю ситуацию забавной и уже по привычке держась за Чонвоновские плечи, слабо хлопая по ним ладонями от собственного веселья. Только вот Яну совсем не весело, ему страшно и тошно. В поисках спасения он ищет взгляд Сону, но Ким смотрит с хитрым блеском в глазах, задумчиво постукивая пальцами по полу и лишь кивает головой, мол, ты всё сделал правильно. Сону знает о его чувствах, да что уж там, знает и Хисын, и наверное каждый второй в этой комнате, только не сам объекта этой лёгкой одержимости, но Ким всегда уверяет - чувства Яна не безответны, и призывает ко всякого рода провокациям, убеждая его мелкими нитями поедать Джеевские нервы. Только Чонвон не такой, ему проще молчать и не подавать виду, он не хочет мучить ни себя не других этими бессмысленными махинациями по завоеванию чужого сердца. Быть может у Джея его и нет вовсе. Серьезные отношения у Пака были лишь единожды и закончились два года назад по причине измены его возлюбленной, той, с кем Джей был готов построить семью, горел идеей сделать девушке предложение после того, как ремонт в арендованном под будущую тату студию помещении будет окончен. Оправдывать здесь было и нечего, должно быть, решившаяся на такой поступок девушка сама нашла себе достаточно вескую причину: ей надоело. Девушка неустанно верещала, что уже сыта по горло обещаниями Пака об их счастливом завтра, пока вместо студии Чонсон бьёт татуировки в их съемной квартире, что больше похожа на проходной двор для малолеток, то и дело ломящихся за возможностью получить запретное лакомство раньше дозволенного; где помимо пары какое-то время проживал и Хисын, и без того старающийся не слишком часто попадаться на глаза вечно скандалящей парочке, громящей их квартиру по ночам. Конечно, через несколько месяцев Ли съехал и появлялся в этом чистилище только по работе, но в сущности, его просто бестактно выставили за дверь, да побыстрее, от чего Хисыну в дикой спешке пришлось искать новое жилье. Да и в общем, по её словам, Джей был уже не тем человеком, которого она полюбила: некогда свободным и дерзким, не скованным никакими обязательствами, и подытожив, Чонвон мог бы сказать - ей просто не хотелось ничего серьезного. Ни брака, ни семьи, ни может даже самого Пака со всеми его скудными обещаниями. Хотя, всё что задумывал, Джей претворил в реальность, но очевидно эта измена что-то поломала в нём столь глубоко, что и не разглядишь, если не приглянешься внимательнее. Чонсон ныне тянется ко всему, что способно его погубить, или хотя бы причинить боль: алкоголь и курительные смеси, беспорядочные половые связи, дурацкие таблетки, заменяющие поход к специалисту - пускай в последнее время Пак и стал сбавлять обороты, должно быть, он просто устал. Чонвон не вправе мучить Джея ещё больше, гораздо проще для него закрыть глаза на то, что колется под ребрами и разлагается вот уже не первый год, так и оставаясь не озвученным - в таком не признаются, особенно кто-то, вроде Чонвона, кто стеной отгораживается от всех собственных слабостей, что всё рвутся наружу бессонницей и гадкими воспоминаниями, всплывающими в самый неподходящий момент. Прямо как сейчас. Поддавшись плену собственных мыслей, Чонвон не сразу улавливает то, что происходит прямо под его носом: бутылка на полу утыкается в Джеевские колени, пока один из гостей, шатающийся даже сидя от переизбытка алкоголя в крови, просит Пака... – Обмажь торс Чонвона сливками и слижи всё до последней капли. Чонвон достаточно ясно улавливает чужие взгляды на собственном теле, не только в эту секунду, но и весь вечер. Право, он не мог подумать что даже столь закрытый по его мнению элемент одежды вызовет такое пристальное внимание к его фигуре, в коей кажется и нет ничего особенного - так, кожура. Дряблая оболочка, доступ к которой, как и ко всему под ней спрятанному принадлежит лишь одному человеку в этой комнате. И именно ему одному это ни к чему. Поэтому и боятся Чонвону нечего, когда все происходящее между ними лежит, как на ладони, где сколько не ходи к гадалкам, те не за какие деньги ни найдут Джея в линиях его жизни и только окличут идиотом, что тешится одной блеклой надеждой. Чувства Чонвона - лепнина, в которой намешаны все существующие слова о любви и ненависти, и ему так хочется плюнуть Джею в лицо осколками своей души, расколотой их общими усилиями, и пересчитать завороженно каждую каплю крови на его понуром строгом лице, грубых объеденных губах; зализать до самой последней, самой родной и горькой, чтобы они оба смогли понять эту боль, попробовать на вкус. Чонвон уверен, Джей точно как кислая чернильная горечь, что покоится под его кожей, выплывая поверх десятками татуировок, так же как уверен в том, что его собственные чувства для Пака окажутся пресными, он отречётся от них. Сегодня доза алкоголя в его крови превышает обыденную норму, и , кажется, Чонвон готов ненадолго переступить самим собой же выдуманную грань, и всего на одну ночь раствориться в Джее с головой. Поднимаясь с места на затекших ногах, Чонвон проходит мимо смиренно сидящего на полу Джея, нетерпеливо глядевшего на него всё это время, и направляется к заваленному пластиковыми тарелками и прочим мусором столу, где стоит заветный баллон с ванильными взбитыми сливками. Чонсон заторможено следует за ним, растирая взмокшие белесые волосы и непонятливо глядя сверху вниз из-за приличной разницы в росте. – Я думал, ты решил сбежать. – довольно хмыкает взлохмаченный Джей с испитым, раскрасневшимся лицом, алкоголь вплетенный в его тело вздувает венки на лбу, шее и руках, и искажает взгляд толикой блестящего, пьяного безумства. – На полу неудобно будет. – пожимает плечами Ян, будто то, что должно произойти совершенно его не тревожит - Чонвон всегда поступает именно так, в испуге отвергая любые неоднозначные мысли и действия. Лишь бы Джей ничего не заподозрил. А в конце концов, что будет? Разрушит ли это их дружбу? Пускай не в корне, но... Чонсон будет его избегать, Ян прекрасно знает. Просто из учтивости и желания не мучить так верно влюбленного в него человека, будто это поможет залечить нанесенные своими же руками раны. Пока Ян неотрывно следит за неустойчивой фигурой Пака, тот одним резким движением сбрасывает весь мусор со стола, заставляя Яна испуганно округлить глаза от такой своевольности, а затем недовольно покачать головой. – И кто потом будет за тобой убирать? – надменно и сухо произносит Чонвон, покосившись взглядом на кучу, образовавшуюся на полу. – Потом без нас разберутся. Сейчас тебя не это должно волновать. – хрипло, едва слышно произносит Джей, точно скалится и рычит от злости, прежде чем столь же наглым и резким движением обхватить хлипкую Яновскую талию двумя руками, что прожигали кожу даже сквозь укрывшую её ткань; и грубо усадить Чонвона на стол, расположившись между его ног. Ян снова влип. За двадцать с лишним лет жизни он успел вдоль насытится критикой, смириться с ней и легко игнорировать, но стоило Джею косо посмотреть в его сторону - коленки тот час подкашивались, а нервы трещали по швам. Ян хотел от него ласки и трепета, влюблённого восхищения и всего прочего плаксиво-романтичного бреда, но всё, что получал - это укоризненный взгляд украдкой и тонну недовольства. Когда Пак злиться у него слетают любые тормоза - за три года их дружбы Чонвон до скрежета на зубах заучил это простое правило. Ему не ясно, что вызывало в Джее столь сильное раздражение, но оно цепью волочилось за Чонвоном, сколько бы он не пытался себя перекраивать год за годом, в итоге оставив эти бессмысленные, унизительные попытки - если Джей не полюбит Яна таким, каким есть, то не полюбит уже никаким. Теперь же Чонвон хочет совсем другого - узнать, как далеко Пак может зайти, если в один момент не справиться - не сможет обуздать это изводящее чувство и наконец покажет своё истинное отношение. Порой Джей представляется ему эталоном вводящей в панику грубизны и брутальности, ведь даже один жалкий взгляд бьёт под ребра кастетом, глубокими глазами под которыми растут венчатые разводы синяков. Но даже у скал есть свои трещины, а на угрожающе хмуром Джеевском лице бегают веснушки, что Чонвона каждый раз очаровывают заново. Сейчас Ян может взглянуть на чужое лицо достаточно близко, чтобы пересчитать взглядом каждую. Достаточно близко тело Пака прижимается к нему, чтобы Чонвон смог учуять его взрывной мускусный аромат в смеси с горечью дорогих духов и нотками жженого бензина - Джей даже пахнет дико и от этого аромата нельзя не сойти с ума. По крайней мере, у Чонвона не вышло, он пал и теперь безвольной куклой болтается в крепких Джеевских руках, что тесно и горячо сжимают его талию, и щадяще аккуратно укладывают трясущееся от волнения тело на стол. У Яна не выходит думать трезво от всей абсурдности происходящего: разгоряченный и вспотевший, Джей стоит между его похабно раздвинутых ног, чего на трезвую голову Чонвон бы никогда не допустил. Чонсон сжимает татуированными венчатыми руками его талию, оттягивая одежду вверх и открывая себе доступ к обнаженной коже, под которой нервы вяжутся узлами. Особенно тугой стягивается внизу живота - именно там предательски блуждает Джеевская ладонь, нагревая под собой побледневшее от волнения тело, где мурашки шипят точно расплавленный свинец. Чонсон глядит на него оскаленно, грозно, с высока, и Яну хочется скрутиться точкой от того, насколько жалко и беспомощно он чувствует себя под этим хищным взглядом. Кровь стынет в его жилах, голова идёт кругом, когда Пак тянется рукой к баллончику со сливками и медленно, поедая взглядом то ли десерт, то ли Чонвона, как нечто столь же сладкое на вкус, выдавливает съедобную пену на его худощавый, растянутый торс. Это настоящая пытка, игра с терпением и эксперимент с нервами, то, как Джей в этот же момент обводит взглядом заплывающее сливками тело и невзначай поднимает взор, сталкиваясь с напряжённым Чонвоновским взглядом. Ян словно попал в какую-то ловушку, но даже не пытается сопротивляться, ведь никто не рассказал ему о правилах игры и потому Чонвон не смеет шелохнуться, покорно принимая томящую пытку горячих Джеевских ладоней и сливок, щекочущих чувствительную кожу. Ян равно дышит, поджимает пальцы на ногах и закусывает губу. Чонсон ещё ничего не успел с ним сделать, но это уже слишком. – Трясешься так, будто я серьезно собираюсь тебя съесть. Расслабься. – самодовольная, колючая ухмылка расползается по Джеевскому лицу, должно быть видеть Чонвона таким взволнованным - отдельный сорт удовольствия для него. Сегодня Пак и правда снял сливки, а после, возможно, снимет и Чонвона, который выталкивает эти мысли из головы прочь - иначе точно рассыпется. Расколется. – Может хватит уже? – хмурый голос Чонвона дрожит, как натянутая струна, а сам он вьется как бабочка в затягивающий паучьих сетях, укоризненно глядя на Джея, тяжко дыша и пытаясь умолять его остановиться. Чонсон не жалеет ни капли, продолжая обильно обмазывать Яновское сгорающее тело, точно издеваясь над ним. – Это я сам решу. – резко огрызается Чонсон, но уже через несколько секунд небрежно откидывает баллон в сторону. Чонвона одолевает судорога, тряска предвкушения, но Джей совершенно не спешит поддаваться его невысказанным желаниям - медленно растягивает их время, сначала лишь слизывая скопившуюся пену на большом пальце с кольцом и выколотой звездой, как и на остальных четырех. Угрожающе щурясь Пак облизывает фалангу, внимательно следя за Чонвоновской реакцией, поглощая её с гораздо большим аппетитом. Яну отчаянно хочется свести колени от нахлынувших на него запретных мыслей, нежным румянцем выступающих на щеках. Виски укрывает пот и Чонвон лишь покрепче сжимает ладони, едва не ломая об них ногти, и еле заметно ерзает на столе в нестерпимом ожидании самого страшного, что сгоняет всю кровь в его теле в одну точку, где всё штормит, кипит и взрывается - точно, как и перед Яновскими глазами. Джей припадает к его телу жадно, но медленно, растягивая каждый сладкий миллиметр и даже не задевая кожу Яна языком, лишь внимательно следит за его состоянием и Чонвон прячется от этого голодного взора - задирает голову, плотно придавливая её к приятно моросящей поверхности стола, тем самым открывая вид на раскрасневшуюся потную шею. Ладони сдавливают меж собой края трясущегося от его истошных метаний стола, костяшки белеют, как и пятна под зажмуренными от запретного удовольствия глазами. Джей наверняка видит, как тяжко вздымается полу оголенная Чонвоновская грудь, как по рукам бегают мурашки, а к щекам приливает опьяненный от едва ощутимых ласк румянец, и потому Чонвон не хочется сталкиваться с его взглядом, увидев отражение собственной слабости на чужом лице. – Почему ты решил набить тату у Хисына, а не у меня? – голос Джея осипший, соблазнительный и интимный в том, что доступен сейчас только Чонвону, но в то же время в нём слышится обида, от чего белые пятна перед Яновскими глазами окрашиваются всеми цветами радуги. Они заполоняют собой весь темный, мутный потолок, когда язык Пака наконец касается кожи - мокрый и горячий, он моментально жалит, заставляя Чонвона в очередной раз вздрогнуть, сотрясая стол. – Ты сам говорил, что у тебя в последнее время всё забито, куча клиентов и почти нет времени на отдых. Я не хотел нагружать тебя. – Ян врёт лишь отчасти, пуская на самотёк дрожь собственного тонущего голоса. Чонвону бы действительно не хотелось доставлять Паку неудобств, лишая его и без того утерянной возможности отдохнуть. Но это лишь одна из тысячи причин, не будь у Джея клиентов хоть всю неделю, Ян бы не посмел сунуться к нему под руки - это самоубийство, медленное и мучительное. – Тем более, ты вечно недоволен тем, что я делаю. – более уверенно заявляет Чонвон, постепенно расслабляясь под обжигающими липкими мазками языка, что выводил на его теле свои спутанные узоры, перемещая сливки из одной точки в другую, – Тебе бы не понравился рисунок, не понравилось бы место, не понравился бы стиль и ты бы только испортил мне настроение. – по тому, как усиливается трение языка на коже Чонвон понимает - Джей зол. Определенно точно зол и ему определенно это нравится. В конце концов, не одному Паку мучить его, пускай расплачивается за содеянное, за крупную тряску и волны возбуждения, плескающегося в теле и тающего в животе, прямо, как и сам Ян, облаком обмякающий под раскаленным языком, словно парализованный. – Хисын просто молча сделает свою работу, а ты вечно треплешь языком без надобности. – стервозно заявляет Чонвон и больше не трепыхается, сдается в паучьи сети и растворяется в них, плавится и выгибается навстречу скользкому языку и едва касающимся его разгоряченной кожи губам. Джей вновь рычит, проезжается по коже резче и напористее, а после прикусывает область солнечного сплетения, от чего Ян забито скулит, закусывая губу. Его словно парализует током от этого незначительного действия, пальцы вновь подгибаются, позвоночник тянется дугой и всё тело само рвётся навстречу чужим губам, зубам и языку, лишь бы вновь ощутить эту сладостную пытку. Дыхание Яна искривленное, каждый удар сердца кажется ему последним, пульс разлажен и взрывает затянутый в животе узел нервов. Чонвону хотелось бы, чтобы эта пытка стала бесконечной, но к его же счастью это невозможно. На его теле остаются жалкие капли сливок, которые Джей выводит тонкой полоской вдоль торса и прямиком к солнечному сплетению, но останавливается, от чего Ян наконец поднимает голову и своим туманным взглядом натыкается на точно такой же - заплывший, ненасытный и властный. Нервы выворачиваются под кожей, где кровь превращается в горячий приторный кисель, в горле сухо, сколько не сглатывай, ломая кадык. – Здесь не бей. – Чонсон кивает головой на дорожку сливок вдоль вспотевшего Чонсоновского тела и погодя пару секунд жадно слизывает её, вновь пробивая на болезненную тряску, ток от позвоночника заползает в голову, где всё как в тумане - беспросветном и грязном, как каждая Чонвоновская мысль. – Эрогенная зона. – бесстыдно добавляет Пак, наконец отрываясь от Чонвоновского тела и вновь обращаясь мраморной статуей с грозным оскалом. – Будет особенно больно. – капелька гнили отчётливо ощутима в злостно брошенных Паком словах и всё же, он протягивает Яну ладонь - горячую и потную, слегка дрожащую, хватаясь за которую Чонвон молча отлипает от холодного стола запотевшей спиной - скатившаяся одежда трётся о неё неприятно влажно. Слюна стягивается вдоль его напряжённого, словно набитого камнями живота, а затекший позвоночник ломит. Собственные руки дрожат не меньше, чем Джеевские. – Спасибо, будто знать. – брезгливо огрызается Чонвон, поправляя липнущую на тело одежду. Кажется, только что все бабочки умерли в его животе, захлебнувшись пеной в экстазе. Остальные полчаса проходят для Чонвона, как в тумане, дрож отпускает тело лишь на недолгое мгновение после глотка алкоголя, к которому Ян решает больше не притрагиваться; надоедливые мысли, не дают ему сосредоточиться на происходящем: Чонвон едва замечает, как рядом с ним слизывают выпивку с пола, курят травку цыганочкой, вылизывают чужие рты и отойдя по правилам на 7 минут в раю остаются в закрытых комнатах дольше положенного. Вопросы становятся всё более каверзными и интимными, шепот затягивается давящим узлом вокруг головы, но всё это время Ян молча разглядывает собственную обувь, отстреливая всплывающую в мыслях грязь и лишь изредка поднимая взгляд на Сону, полностью увлеченного игрой и Джея, что каждый раз, словно за секунду способный почувствовать на себе Чонвоновский взор, глядит в ответ. Хмуро и всё же обеспокоенно. Лицо его нездорово бледное даже когда усыпано бликами гостиной, глаза проедены красным, бокал вина то и дело болтается в руке - Джею дурно, Чонвон чувствует это даже сквозь разделяющее их расстояние. И пока Чонвон отстреливает в своей голове очередную мысль, горлышко бутылки наводит прицел на него самого. – Чонвон-а! – радостно восклицает Сону, мягко раскатывая по лицу бледно-розовую улыбку. В его невинных глазах нет ничего святого, как и всегда; внешний облик - обманка, лишь лисьи глаза выдают в Киме его истинную натуру. Когда Ян выбирает действие, они искрятся ещё больше, чем прежде, его загадочная ухмылка натягивается сильнее. – Мне нравятся твои ботинки. – Сону начинает издалека, задумчиво смакует слова и дует блестящие губы, подтягиваясь чуть ближе к Чонвоновскому напряжённому телу и кивая головой на его нью роки. – Наступи ими на Джея. – резче, полушепотом добавляет он, довольно скалясь. Пока Чонвон непонимающе косится на друга, чувствуя нервное трепыхание колючего воздуха в грудной клетке, что никак не может выбраться наружу, Сону лишь усиливает напор, кидая мимолётный взгляд на не менее озадаченного его желанием Джея. – Наступи и две минуты словесно унижай его. – ставит точку Ким, пылая дьявольским огоньком в глазах. Хисын, сидящий под его боком, ошарашенно выгибает брови, делая глоток ликера из пластикового стакана. Чонвон переводит удавленный сведенными бровями взгляд на Чонсона, что смотрит в ответ казалось бы, абсолютно безразлично, но Чонвон знает, что чтобы что-то найти в нём, нужно как следует присмотреться - и находит: брошенный вызов и блеклый интерес. Чонвон притупленно, едко ухмыляется, вновь оборачиваясь к выжидающему его ответа Сону и спокойно, с толикой горделивой стервозности заявляет: – Нет. – язвительно щерясь и буравя Кима кошачьим прищуром. – Нет? – не веря переспрашивает Сону и кажется даже воздух вокруг встаёт столбом от их напряжённой переглядки. – Ты просто напился и сам не отдаешь себе отчёт в том, что говоришь. – по-прежнему размеренно поясняет Ян, на деле же чувствуя, как осыпается его грудная клетка. – Я не стану этого делать. – Тогда по правилам ты должен понести наказание. Чонвон тяжко вздыхает, устало опуская голову - он знал, что Сону не оставит его в покое этим вечером. Дружить с ним порой всё равно, что заключить сделку с дьяволом, пока он нашептывает на ухо 666 соблазнов и все они о Джее. Сону ловко удается каждый раз сталкивать их и вся эта дилемма давно бы закончилась, будь Ян менее скрытным, но собственные чувства кажутся ему порочными, Чонвон стыдиться их и прячет, словно скелет в шкафу. – Отправь в общий чат фото в юбке и чулках. – хитро хмыкает Ким и гостиная тут же заполняется смехом. Чонвон нервно оглядывает скрюченные от веселья людские силуэты, щёлкая пальцами, чтобы унять тошнотворный водоворот внутри. Даже Джей прыскает смешком на это заявление, но сам Сону и глазом не ведёт. –Будет неплохо, если на твоих ногах будут эти нью роки. И зная твою любовь прикапываться к словам: в мини-юбке. – совершенно серьезно добавляет Ким, чем вынуждает смешки стихнуть, а взгляды изумленно устремиться к его равнодушному лицу. Хисын косится на парня хмуро и толкает в плечо, неразличимо шепча: «Что ты творишь?», - на что Ким лишь своенравно ведёт глазами, не готовый отступать. – А что? Я бы хотел на это посмотреть. – размеренно хмыкает Сону, невинно кивая головой в бок, – И уж точно не я один. – Ким с дьявольским прищуром делает глоток из Хисыновского стакана и обводит взглядом окружавшие его тела, заостряя своё внимание на Джее, и Чонвон следует за его взглядом, замечая искаженные черты. Губы Пака поджаты, желваки напряжены, кулаки сдавлены и он ловит взор Сону своим растерянным и напряжённым. – Что думаешь, Дже-я? – плавно вытягивает Сону, улыбаясь чужому недовольству и, наверняка, сыто облизываясь внутри. Пак задумчиво качает головой, несколько секунд разглядывая то пол, то Чонвоновское лицо, а затем наконец отвечает. – Думаю, ты и правда перебрал. Иди спать, Сону. – снисходительно усмехается Джей, в прочем, так и не разжимая синеющих кулаков.

***

На кухне сыро и холодно, спертый воздух гладит намокшие после душа волосы, которые Чонвон то и дело ворошит рукой, оставляя на коже морозные капли. Шторы, обдуваемые слабыми рывками пробравшегося в кухню ветра, вьются волнами, тонкими полосами впуская внутрь свет фонарей, разлитый по замерзшему стеклу. Тело ежится в бессмысленных попытках согреться, пока Ян замучено прижимается спиной к согнутому кухонному дивану, обводящему круглый расчищенный стол. Его затекшая рука локтем припаяна к выпирающему колену, а другая, удерживая больно мелькающий светом в глазах телефон, скролит ленту интернет магазина, рассматривая товар - бесчисленное множество юбок. Чонвона слегка подташнивает от волнения и неверия, хотя подобные вещи не кажутся ему странными: одежда - просто тряпки по его мнению, - тряпки, что могут сделать человека привлекательнее, то прячут за собой нечто неприемлемое, то напротив, выставляют все прелести напоказ, но и человеческое тело для Чонвона просто... тело. Ян даже никогда не задумывался о себе в такой роли, но терпеть собственные мысли твердят о том, что подобная одежда будет смотреться на нём глупо и инородно. Стоит ли вообще так серьезно относится к произошедшему..? – Не спится? – бархатная волна осипшего голоса на секунду пугает Чонвона, как и мелькнувший в густой темноте рослый силуэт, замерший около гудящего холодильника. И этот голос Ян не может не узнать - хрипящий Джеевский, сломанный от сонливости. В обволакивающей кухню мгле можно различить разве что ширину его плеч и блеск внимательных глаз. Зрачки Чонвона шипят, ужаленные чёрно-белой картинкой и очертаниями крепкой фигуры. – Ага. – потерянно отвечает Ян, разглядывая шевеления чужого силуэта словно привязанным к нему на поводок, сонным взглядом. – Волнуешься из-за слов Сону? – сочувственно хмыкает Пак, шурша тапочками по скрипучему полу, пока подбирается к Чонвону ближе, с усталым вздохом и хрустом костей усаживаясь рядом с ним. – Плюнь на него, завтра все уже забудут. – понимающе кивает головой он, укладывая руку на спинку кухонного дивана и смотря на Яна искоса, согнувшись боком. Чонвон спешно кивает головой, не горя особенным желанием поддерживать заведённую тему. – А ты почему не спишь? – заинтересованно ведёт головой Ян. Окутанный прозрачной темнотой Джеевский силуэт постепенно принимает более явные очертания: мягкая улыбка, усталая дрожь век и длинные руки. – Сону и Хисын меня выперли. – кажется, вполне удовлетворённо улыбается Пак, ерзая на месте и этим сокращая и без того тесное расстояние между своим и Чонвоновским телом - от него веет теплом и алкогольной гарью. Ночь обещает быть длинной. Трен страсти давно рассыпался у Чонвона в желудке, оставляя лишь мелкую морось и отрешенные воспоминания, вводящие в краску. Ян сам не понимал, о чём думал, идя на поводу бурлящего в крови алкоголя, взрывной смесью слившегося с его расколотыми чувствами, но без единого глотка это опьянение наступает на него вновь. Лёгкое, нежное, как вновь проснувшийся румянец на щеках от того, как теплые кончики длинных Чонсоновских пальцев осторожно оглаживают контур его плеч, пуская за собой рой мурашек. Они обсуждают прошедшую ночь, вернее сказать, только Джей, ведь Чонвон едва ли помнит что-то после его языка на собственном теле и лишь согласно кивает головой каждому сказанному слову. Его натянуто сжимает от любого случайного касания теплых ладоней, ползущих по шее, плечам, бёдрам, каждый раз как бы невзначай, но Чонвон в этих прикосновениях теряется, пока мысли густыми розовыми облаками растворяются в его голове. – По правде говоря - это было горячо. – гнусаво посмеивается Пак, чуть горбясь, когда вспоминает лежащего на столе и обмазанного сливками Чонвона. Того этот смех настораживает и Ян тут же вскидывает шипы, выстраивая стену равнодушия во взгляде. – Да? Можешь выйти в форточку, охладиться. – брезгливо отбрасывает чужие слова Чонвон, тут же уводя взгляд - Джей всматривается в него слишком пристально, слишком тесно окутывает его своим притирающимся телом и согревающими руками. Чонсон заливается смехом лишь сильнее, оборвав собственное веселье сонливым стоном и словами: «Ты как всегда». Чонвону нравится вот так свободно, почти не скованно собственными страхами сидеть вплотную с Джеем в замёрзшей кухне, греясь трением его тела, вслушиваясь в сиплый бархат его спертого голоса и чувствовать себя укатанным в пушистый плед чужого внимания. Яну хочется спасть, но кажется, дело вовсе не в позднем времени, а в том, что каждое действие Джея его убаюкивает, успокаивает. Чонвону наивно хочется приласкать Джея тоже, будто он не порежется вновь об выброшенные им шипы, что смердят печалью - бешенство дворовой собаки, некогда бьющееся у Пака в зрачках, превращается в блеклую пену безысходности. Странно, что чем больше времени он проводит с Джеем, тем спокойнее становится на сердце, но может это обманка, и на деле оно просто стухает, отсчитывая свои последние биения. Ведь каждый раз прикасаясь к Паку, Чонвон лишь ударялся о стену между их телами, царапал её до ломки ногтей, бил до крови на костяшках, размазывая её по Чонсоновскому телу так и не воплотившимися поцелуями и не вытекшей каплей своей слезы, а теперь Джей кажется особенно открытым и даже уязвимым, словно сам кричит: прикоснись. Только вот, Чонвон не доверяет ни его рукам, ни собственным чувствам. – Я серьезно думал, что ты поцелуешь меня. – не щадя расшатанные воспоминаниями Чонвоновские нервы, с усмешкой заявляет Пак, смотря на друга искоса, сверху вниз и слишком близко, в этот же момент подло щекоча косточку Яновского плеча указательным пальцем. Чонвон сейчас тоже думает вполне серьезно, что вот-вот расколется и всё же дотянется до Джеевских шелушавых губ. – Я бы ни за что не поцеловал тебя. – гордо лжет Ян, задирая голову, и стойко смотрит в ответ чужому вызывающему, пронизывающему взгляду. – Почему? – непонятливо хмыкает Чонсон, качая головой. Этот вопрос камнем стелиться в Чонвоновском желудке, ему становится теперь гораздо труднее поддерживать своё мелкое, надорванное дыхание, плотно облегающее лицо напротив и мешающееся с полыхающими искрами Джеевских вздохов. Его горло уже плачет от насильно вытесняемого вранья, пока Чонвон задаётся нервным глотком сухой слюны. – У тебя изо рта вечно несёт куревом и таблетками. – удивительно спокойно отвечает Чонвон, поджимая замершие ноги, обсыпанные мурашками, ближе к телу от того, как мерзко ноет его желудок. – Ты же тоже куришь. – укоризненно хмурится Джей, выгибая брови и искоса глядя на друга. – Максимум пару раз в месяц, и то по случаю, а не как ты - пачку за день. – А вот это уже пиздешь. Последний раз такое было года два назад, ты и сам знаешь, у меня просто был паршивый период. – резче набирая обороты громкости осевшего голоса протестует Пак, устало сводя брови. И Джей прав, Чонвон весьма хорошо помнит то время - трудный жизненный эпизод, в котором сказочные мечты о желанной работе и семье разбились крахом о предательство любимого человека. Хисын тогда взял большую часть возни с ремонтом на себя, стараясь не дергать Пака без надобности, а Чонвон всё крутился рядом с ним, жадно поедая осколки чужой боли. Потому отчётливо помнит каждую едва выдавленную с непривычки Паковскую слезу, громкие ночные истерики в его опустевшей и разгромленной теперь лишь одной парой рук квартире, звонки с разбитого в порыве гнева телефона и обрывающийся, задушенный, прокуренный голос, так беззащитно произносящий его имя - сигнал, чтобы Ян, как верная шавка сорвался к другу в любое время суток, бросая все свои дела. – Хорошо - пол пачки. – почти сдается Чонвон, согласно кивая головой. Чонсон цокает и лишь с ухмылкой отводит обиженный взгляд в сторону, рассыпая в ладони собственные пряди волос, и не ясно, скрытая ли эта обида, или наигранная, но вновь весьма неочевидная, как и любое действие Пака. – Но если бы поцеловал, от меня бы несло клубникой. – гордо качая головой хмыкает Джей. – М? – озадаченно мычит Чонвон, словно не расслышал этих слов, поднимает голову и понуро глядит на расслабленное Джеевское лицо. – Сюзи сказала - такие на вкус твои губы. Что ж, Чонвон точно не хочет знать подробности этого разговора, сейчас скорее его щеки напоминают клубнику, алея от паршивого школьного смущения. – Мне казалось ты не любишь клубнику. – припоминает как-то брошенные Джеем слова Ян, задумчиво тараня его взглядом, чтобы наконец раздобыть себе инструкцию к той очевидной игре, которую ведёт Пак всё то время, что отсиживаются в кухне, но его глаза для Чонвона бескрайний лабиринт тайн и карих разводов, из которого нет выхода, если ты в них влюблён. – Мне тоже. – потухше отвечает Пак, сломано и едва слышно, спуская зрачки к Чонвоновским напряжённо сжатым губам. Ян ещё пытается удерживать дистанцию между своими наивными мечтами и жестокой реальностью, блуждая в ветвистых закоулках Джеевских глаз и губ, пытаясь тем самым отрезвиться, но, вот незадача - они пьянят лишь сильнее, беспощадно влекут и подчиняют своей воле, вынуждая Чонвона отчаянно желать самому броситься к чужим губам. Гулкие вздохи теснятся в тех жалких миллиметрах, что разделяют их, отскакивая от кожи к коже. Сердце Чонвона угрожает ему тем, что с секунды на секунду выскочит одним резким ударом, вытянув за собой все давно вскрытые нервы. Стоит Джею сделать лишь ничтожный шорох навстречу, как паническая морось прирастает к Чонвоновским позвонкам, заставляя его в самый последний момент трезво ощутить весь холод посветлевшей пустой кухни и дёрнуться в сторону. Не в первый раз он спасает их от ужасной ошибки, после которой ничего не будет. Ян сбегает, натыкаясь взглядом на голубое окно, что кажется было сплошь угольным всего несколько минут назад. В конце концов, кто знает, скольких губ Пак успел коснуться этой ночью и сможет ли он по памяти различить среди них Чонвоновские. Кто знает, собирался ли Джей на самом деле воплотить поцелуй, или просто забавлялся с Яном, как с игрушкой, пытаясь тем самыми снять напряжение. Затылком Чонвон ощущает как чужой резкий вздох щекочет его нервно шевелящиеся волосы, но вновь строит слепого и бесчувственного, игнорируя любые Джеевские жесты. – Уже светлеет. – понуро заявляет Ян и собственный голос расплывается в его кружащейся от сонливости голове, звеня эхом в просторах опустевшей, выищенной кухни. Он тянется к телефону, уложенному на край стола и даже не морщится, когда блеклый свет ударяется об его зрачки. – Угадай сколько сейчас времени? – мягко усмехается Чонвон, поглядывая на экран. – Не знаю... Может часа три. – Джей устало растирает рукой волосы на затылке и сонно потягивается, щёлкая затекшими косточками. Чонвон отрицательно кивает головой, хитро щурясь, и выставляет телефон экраном вперёд прямо перед Джеевским лицом. 05:14 гласят белые цифры. – Пиздец. – безжизненно выдает Джей, вновь вызывая у Чонвона ослабший смешок. – Пошли спать уже. – Я не вернусь туда. – тут же отсекает Пак, качая головой и испуганно округляя покрасневшие, заплывшие сонливостью глаза. – Чёрт его знает, чем эти двое занимались пока меня нет. Я не собираюсь наблюдать последствия, после них сексом прёт из каждого угла. –Так ты прямо здесь спать решил? –непонятливо ведёт головой Ян, поднимаясь с нагретого места и чувствуя, как от долгой бессменной позиции немеет его кожа, а холод кухни вновь бросается в тело, когда то сбегает от Джеевского тепла. Пак хищно поглядывает в ответ, подбираясь к Чонвону ближе на локтях и дырявит его упорным взглядом вкупе с застоявшимся молчанием. – Ты такой злюка. – укоризненно шипя качает головой Джей, с диванным шорохом поднимаясь с места и поправляя смятую футболку. – Вообще-то, я рассчитывал, что ты позовешь меня к себе. Чонвон молчит, послушно наблюдая за тем, как Пак обходит стол, едва задевая его до лёгкой тряски, и прижимается к поверхности поясницей, вырастая прямо перед изумлённой Яновской фигурой. Джей скрещивает руки на груди и выжидающе поглядывает на друга сверху вниз, выгибая густые брови, и пульс Чонвона находит в этом ничтожном действии причину стухнуть, а затем посоревноваться по скорости своих ударов со световыми лучами, обнимающими посиневшее Джеевское тело со спины. – Ну пошли. – безнадежно вздыхает Ян, тут же уводя зачарованный взгляд ко входу. Белое постельное белье взбивается пенистыми волнами в ослабших Чонвоновских руках. Расправляя кровать, он горбится посреди чужой, услужливо выделенной для гостей спальни, усыпанной голубыми лучами полу-рассвета. Джей мелькает рядом, терпеливо выжидая окончания бессмысленных по его мнению Чонвоновских метаний, но укладываясь под одеяло, Ян отталкивает ползущего за ним следом Пака обратно на холодный пол. – На коврик меня положишь? – вызывающе ухмыляется Чонсон, расправляя согнутые плечи. – Ага, на лопатках. Сходи в душ сначала. – брезгливо отвечает Ян, поглубже зарываясь в мягкий ворох бледного, моросящего кожу постельного. – От тебя перегаром несёт. – А ты пойдешь со мной? – небрежно бросает Пак, отходя в сторону и стягивая с тела черную футболку с принтом Sex pistols - история Сида и Нэнси всегда впечатляла его до горящих искорок в глазах, и наверняка виной тому чужая тяга к саморазрушению, к пропитанной романтикой смерти. Ян даже дёргается от такого вопроса, хотя и нельзя сказать, что подобного не происходило между парнями ранее, когда Джей был в настолько истощенном состоянии, что наотрез отказывался вставать с постели; когда в порыве очередного приступа случайно ранил самого себя тупыми и острыми предметами, и Чонвон силком тащил его в душ, зализывая чужие раны как верный пёс и помогая умыться. Только вот это совсем не одно и то же - переживания о состоянии здоровья близкого человека наглухо закапывают любой росток страсти в яме изводящей паники: что будет с Джеем завтра и захочет ли он сам увидеть рассвет? Но тем Пак и отличается от него, что всегда на голову перерастает свои страхи. Наверняка для самого Чонсона нет никакой разницы, Яновское смущение не будет иметь для него особого значения, а сам Чонвон, как всегда, умело его припрячет под трескающейся маской безразличия. Чонвону всего несколько часов назад казалось, что тело - это просто чувствительная, ничего не значащая оболочка, но что-то в поджаром силуэте так и манит его к себе: к каждой крепкой мышце, к каждому миллиметру грубой смуглой кожи, украшенной множеством линий татуировок - красиво. Ян жадно сглатывает набежавшую в рот слюну и одергивает себя, уводя взгляд в сторону - страсти в его груди бессмысленны. – Я уже ходил. – устало протягивает Чонвон, переворачиваясь на бок, ограждая самого себя от безнадежных, пагубных мыслей. Нелепые кислотные картинки проносятся в его черепной коробке, почти утягивая в сон, до тех пор пока пустая сторона кровати не скрипит, прогибаясь под весом Джеевского тела. Чонвона выталкивает из полудрёмы и он лишь глупо хлопает глазами, после дергаясь от того, как моросят его кожу мокрые ладони Пака, подкравшиеся к телу, все его внутренности жадно стягиваются и покрываются железной кромкой. Обнаженный, твердый и влажный Джеевский торс липнет мокрым пятном к чистой Чонвоновской футболке, а ноги под одеялом отнимаются в осторожных попытках прислониться к телу ближе. Кусачие мурашки тут же расползаются по коже от непривычного холодка и приятной близости Джеевского тела. – Джей, ты - мокрая псина! – недовольно, заспано фырчит Чонвон, начиная раздражённо ерзать по постели, пытаясь выбраться из крепко стянувшей его талию хватки мокрых замерзших ладоней. Просто это слишком опасно для жизнедеятельности его лёгких и сердца. Это очередной пустой Джеевский порыв, который заставляет Чонвона желать завопить, взбираясь на стены и зашипеть, подобно испуганному одичалому коту. Румяна с его щек стекают к краснеющей вздутой шее от поразившего мозг стресса. – Перестань дёргаться. – недовольно, бубнит сонливым голосом Джей и, несмотря на все Чонвоновские протесты, лишь ближе притирается распаленным горячей водой телом к чужому, изогнутому в мелкой панике. Горячее, сопатое дыхание Пака дурманяще укрывает его шею и щекочет волосы, когда Чонсон прижимается ближе и утыкается в неё носом, продолжая гладить кожу мягкими вздохами, точно так же, как и согревшимися под одеялом ладонями Чонвоновский торс. Пак почти взбирается на него, наваливаясь вплотную и путая их ноги в мягкости постели. Ян вновь сдаётся ему, каждый раз всё дальше и дальше пресекая намеченные границы, но в конечном итоге отматывает пленку назад - к самому старту. Только вряд-ли его полусонный мозг способен подкинуть умную мысль, и Чонвон спокойно осыпается плавящимся стеклом в горячих крупных ладонях, проваливаясь в сон.

***

– То есть ты просто отвернулся? – вопрос Сону, расплывшийся по жужжащему шуму обмотанной защитным рукавом тату машинки и разлетающихся по кабинету песен MSI, больше походит на угрозу. Просторный кабинет укрыт плотным шлейфом запахов холодных железных инструментов, крови, чернил и антисептика. Чонвоновский запотевший торс мерзко липнет к пленке, укрывшей рабочую кушетку Хисына. Спину жжёт и ломит от упорядоченного скольжения иглой по коже, которую Ли то и дело больно обтирает салфетками. Чонвон редко, измученно стонет, щуря слезящиеся глаза от попадающего в них жгучего света лампы, пока улегшаяся на кушетке щека обожжено ноет. Изредка он успевает хватать сидящего рядом Сону за руку от прокалывающей изнутри, электрической боли, пока Хисын в сотый раз за несколько часов, как заведённый повторяет одни и те же слова: «Потерпи, немного осталось». – Да... – уныло воет Чонвон, и его голос тут же загибается шипением от очередной порции боли в затекшем теле, хотя Хисын хвалит его за выдержку и покладистость. Действия Джея всегда имели двойное дно в его одержимом воображении, Ян понимал и сам, что научился находить в нём то, чего на деле никогда не существовало. С недавних же пор это дно стало осязаемым, Чонвон точно утыкается в него носом, но продолжает упорно игнорировать по верной привычке. Ян знает: Джей всегда лжёт, Джею нельзя верить. – Ты ведь сам знаешь, я всегда сдуваюсь в такие моменты. – устало оправдывается Чонвон, голосом больше подходящим на едва различимый бубнеж из-за неудобного расположения лица. – Наличие «таких» моментов между вами уже говорит само за себя, Чонвон-а. – Сону вытягивает каждое слово так, словно пытается привести Яна в чувства. Он по-хозяйски рассиживается в кресле рядом с кушеткой, скрестив ноги, но Чонвону едва удается улавливать лишь размытые в световых лучах и глазной соли линии его силуэта. Чонвон прикрывает дрожащие, сухие веки, ощущая как каждая едкая мысль наглухо забивает его вздутую черепную коробку, он едва ли что-то разбирает сквозь спутанное жужжание их бесформенного роя. – Готово. – взбодрившись и устало прохрустев ноющей, горбатой спиной, заявляет Хисын. В слитых в единое целое трёх зеркалах Чонвон разглядывает отражение собственной покрасневшей, онемевшей кожи под слоем сияющей пищевой пленки: по плоским костлявым плечам стелятся очертания крыльев летучей мыши - по левую сторону точно настоящее, осязаемое, тонко облегающее опору скелета, а по правую хлипкое и изорванное, с трухлявыми, болтающимся костями. От поясницы тянутся тонкие чернильные полосы ветвистого дьявольского хвоста, кончик которого загибается в очертаниях перевёрнутого сердца. Рисунок стягивается с шипением по костям, тонет в красных волнах ревущей от боли, выколотой кожи, о чём и предупреждал Хисын - идеальный результат после полного заживления. Сону плывет отражением позади, с довольным прищуром разглядывая рисунок на Чонвоновской спине и гордо крестит руки на груди, будто стелящееся по телу Чонвона тату - его собственная работа. – Просто прелесть. – восхищенно выдыхает он сквозь лисью ухмылку. – Спасибо. – язвительно ловит чужие слова Хисын, на что Сону лишь бегло проходится по нему наглым взглядом с нечитаемым для Чонвона, но вполне очевидным для Ли посланием. Вошкаясь около кушетки, Хисын снимает с языка, как заевшую мелодию с пластинки наизусть заученные слова о том, что нужно делать в течении первой недели заживления, а чего категорически нельзя, советует мази и уточняет сколько раз и на протяжении скольких дней нужно менять плёнку. – Краска может вытекать - это нормально. Если что не так, сразу пиши мне, в случае чего сделаем коррекцию. – тараторит Хисын, увлеченный расчисткой рабочего места. – Сколько она будет заживать? – надуто вытягивает Чонвон, продолжая нечеловечески изгибаться перед зеркалом, чтобы как следует разглядеть татуировку. – Около двух недель. Может три. У всех по-разному. – шаблонно отвечает Ли и с забитым иглами контейнером подплывает вплотную к Сону, грозно тыча пальцев в его вздёрнутый нос. – Следи за ним. – шипит Хисын прямо в растянутые в ухмылке губы и тут же цепляет их игривым взглядом. – Только не так пристально, как сейчас. – саркастично заявляет он и спешно восстанавливает былое расстояние между лицами, расплываясь между завораживающе мрачных стен кабинета, обсыпанных шкафами, что прячут за стеклянными дверцами рабочую атрибутику, ознакомительные журналы и множество литых статуэток: где змеи, ящерицы и черепа, а где игровые и аниме фигурки. Стекло обстреляно холодными бликами мощных лампочек, ползущих по просторам всего кабинета. Рядом со шкафами стелятся черные граффити, эскизы и уже готовые работы, а так же прочее множество декоративных картин, приятно налегающих на окружающих холодный мрак. Кабинет Ли сделан строго в его собственном вкусе, а потому так же походит на его отражение, частичку внутреннего мира, вырвавшуюся наружу. – Знаешь... – угрюмо начинает Чонвон, опуская взгляд от очертаний собственного тела к полу и привлекая внимание раззадоренного действиями Хисына Сону, – иногда кажется, что Джею просто нравится играть на моих нервах и не больше. Не похоже, что я действительно нужен ему больше чем друг или постельная одноразка, на крайний случай. Сону тут же озабоченно морщится и делает несколько шагов Чонвону навстречу. – Не смей так говорить! – нравоучающе выдавливает Ким через сжатые желваки. – Должна же быть у тебя хоть капля гордости. Верь мне, он ещё у тебя в ногах ползать будет. – поперёк сказанных грозным тоном слов вдруг всплывает привычно хитрая улыбка, и виноватая давка в Яновских ребрах тот час ослабевает. Он спешит спрятать замерзшее тело под футболкой, несколько часов покоящейся на черном кожаном диване, который перекрывает стеклянный стол, усыпанный бумагами - на одной из них Ян, только войдя в кабинет, поймал очертания лица Сону. И сам же Ким одергивает его в спешке, толкая к кушетке, которую Чонвон седлает по его же указу с замученным, недовольным шипением от карабкающейся под кожей боли. Его потяжелевшие руки тянутся к выгнутой спинке кресла, цепляя её для поддержки. Чонвону на самом деле сейчас хочется совершенно иного: вернуться домой, плотно поужинать и смыть с себя накопившуюся за день грязь, правда последнее для него под временным запретом. Но у Сону как всегда свои взрывные планы: он проворно огибает кушетку, становясь перед Чонвоновским лицом и косится на него со скрытной ухмылкой, по опыту Яна - не предвещающей ничего хорошего. – Не хочешь Джею показать? – голос Сону звучит обманчиво невинно, и точно так же его голова завлекающе склоняется в бок, а за ней следом летит и гладкая угольная челка. – Там и показывать ещё нечего. – отмахивается от подозрительного предложения Чонвон, недоверчиво хмурясь чужой кривой улыбке. – Да и зачем? Он опять начнёт выебываться: это не так, тут не то... – Я выйду ему пизды дам. – тут же перебивает рой чужих сомнений Хисын, горделиво хмыкая, на что Сону тот час заливается ватным смехом. – Ну серьезно, Чонвон. – ласково тянет Сону, плавно приближаясь к сидящему на кушетке Яну и склоняясь ближе к его лицу. – Не ломайся. Просто верь мне, ладно? – почти утыкаясь в Чонвоновский лоб собственным взывает Ким, гипнотизируя его очаровательным, просящим взглядом и Яну больше ничего не остаётся, кроме как в очередной раз сдаться в его коварные лапы, согласно кивнув головой. Сону тут же отскакивает назад, радостно хлопая в ладоши и находит в ворохе залежавшихся на диване Чонвоновских вещей его телефон. Обходя кушетку, Ким пристраивается сзади, наводя объектив на спину Яна и прося того выгнуться посильнее. – Секс. – довольно щебечет Сону, сквозь блики вспышки и камерные щелчки. Чонвону кажется, его лицо и шея сейчас такие же красные, как и прижженная чернилами спина, которую он спешит наконец спрятать под объёмной футболкой, стоит только Сону прекратить баловство с его телефоном. Усевшись на кожаный диван, глянцем отражающий холодный свет кабинета на обивке, Чонвон напряжённо ерзает с телефоном в руках, потупив взгляд на открытый чат с Джеем. Сону стоит сбоку от него и хитро скалится, по-змеиному изогнувшись и подглядывая за действиями Яна, что лишь сжимает чехол наколотыми током, дрожащими пальцами, не решаясь потянутся к клавиатуре. Волнение сгущает свой зыбкий водоворот в его груди. Задумчиво прикусив губу и обождав пару секунд, чтобы успокоить набежавший рой мыслей в голове, Чонвон несмело отбивает пальцами по клавиатуре.

@Cherry-Won: Мы с Хисыном закончили, хочешь посмотреть?

@Mgg: Давай – Пффф, «давай». – сердито пародирует Сону, вчитываясь в всплывший на экране текст. – Как будто ему вообще всё равно. – переминаясь с ноги на ногу, Ким подтягивается к Чонвону ещё ближе, усаживаясь на ручку дивана. – О чём я и говорил. – нравоучающе парирует Чонвон, открывая галерею и тыча на последние сделанные Сону фотографии. – Неплохо? – оскарбленно подскакивает Сону, вслух перечитывая отправленное Паком сообщение. – Ему чернила в глаза затекли? – Между прочим, у Чонсона это высшая степень похвалы. – издалека подаёт голос Хисын, мечущийся по кабинету с разноцветными пластиковыми, узорчатым бутылками в руках. Гудение телефона оповещает об очередном Джеевском сообщении. @Mgg: Тебя Хисын фотал? – Так-так-так. – заинтересовано бурчит Сону, подаваясь вперёд и обхватывая ладонью улегшийся в Чонвоновской руке телефон. – Что там? – Джей спрашивает, не ты ли фотографировал Чонвона. – довольно, сыто вытягивает Ким, раскачивая головой. Хисын, сидя за рабочим столиком и натирающий железные инструменты щеткой с противным шумом, лишь с пресным удивлением выгибает брови и губы дугой, словно такое заявление для него было очевидным. Чонвон морщится от пробравшегося в его нос химического запаха и с подозрением косится на друзей. – И что? – кивает головой Ян, тщательно присматриваясь к торжествующему силуэту Сону. – Разве не очевидно? – хмыкает в ответ Ким. – Он ревнует. – Бред. – неверяще ворчит Чонвон, вновь утыкаясь взглядом в экран.

@Cherry-won: А что?

@Mgg: Только он умеет так криво Чонвон перечитывает сообщение и тут же крадётся взглядом к лицу Сону - ожидаемо недовольному, со вздёрнутым подбородком; и тут же усмехается. – Знаешь, Хисын-а, если ты все таки решишь ему уебать, позови меня с собой. @Mgg: Почти ничего не видно @Mgg: Может зайдешь ко мне, покажешь? Хотелось бы получше рассмотреть @Mgg: Особенно хвост Пока Сону задаётся громким, звоном отбивающимся от окружающих стен смехом, заваливаясь назад и беспорядочно поколачивая себя по бёдрам, Чонвон густо краснеет и нервно растирает спавшую на глаза чёлку. Кажется, даже татуировка на спине начинает искриться током от обилия подкожных реакций, изводящих Яна беглыми мурашками. – Чё он опять выкинул? – монотонно поинтересовался Хисын, как и прежде увлеченный расчисткой инструментов. Сону, едва выталкивая воздух из груди, тот час поднимается с места, продолжая сипло посмеиваться и выхватывая телефон из Чонвоновских рук, плетется к рабочему столу, тыча экраном в нахмуренное точно у незрячего лицо Ли. Хисын коротко прыскает смешком, стыдливо качая головой и поднимается с места, звонко проезжаясь мебельными колёсиками по полу. – И что мне на это отвечать? – с агрессивной смущенностью бубнит Чонвон, становясь рядом с друзьями. Сону наконец стихает и игриво, косо поглядывая на Яна тычется своим плечом в чужое. – Ну зайди. – отвечает он. – Я бы не советовал с твоей спиной. – Хисын, словно крыса, продолжает слоняться из одного угла в другой, закатывая вечно спадающие с тонких рук чёрные рукава толстовки. – А что бы посоветовал? – раздражённо интересуется Ян. – Пошли его. Сону брезгливо цокает на это заявление, возвращая телефон в хозяйские руки. – Если Чонвон будет слушать тебя, то до смерти останется одиночкой. Будь в тебе хоть капелька роман... – Ким не успевает договорить, ведь на полуслове его тормозит подкравшийся ближе Хисыновский силуэт и выставленный к блестящим пухлым губам указательный палец. – Ч-ш-ш, не надо ругаться в моём кабинете. – ласково предостерегающе произносит Ли, и Сону тот час смолкает, расстворяясь в довольной, смущённой улыбке, провожая вновь сбежавшего от него Хисына лукавым взглядом. – В следущий раз по лбу получишь. – В следущий раз, да? – с косой ухмылкой уточняет Ли. – Если доживешь. – Я постараюсь. Плывущая по кабинету Хисыновская рослая фигура подбирается к двери и хватаясь за золотистую ручку, он выворачивает шею, поглядывая на друзей. – Кофе хотите? – Я хочу валерьянки. – потухше заявляет Чонвон, подрагивающими пальцами пряча телефон в кармане джинс. – Котикам нельзя. – ласково тянет Сону, мягко приобнимая Яновское плечо и в этот же момент кивая Хисыну головой, после чего тот сразу же растворяется в длинном коридоре, глухо прикрывая дверь. Оторвав от призрачного силуэта очарованный взгляд, Ким с улыбкой взглянул на пойманного в свои руки Чонвона, слабо раскачивая его за плечи. – Что ты ответил? – Послал. Рука Сону тут же замирает и он лишь раздражённо мычит, устало сгибаясь. – Какие вы трудные. Мягкие ладони Сону соскальзывают с Чонвоновских плеч и Ким медленно плетется к журнальному столику рядом с диваном, пальцами поддевая разложенные на столе бумаги. – Кстати, если ты думал, что отвертишься от наказания, то нет Чонвон-а. Я всё ещё жду фотку. Устало закатив глаза Чонвон сводит губы в полосу, недовольно скрещивая руки. – Ты быстрее меня до ручки доведешь, чем до Джея. Ким едва слышно прыскает смешком, безразличный к такому заявлению. – Ты мне потом ещё спасибо скажешь.

***

Окружающая бессменная серость начинает надоедливо зудеть у Чонсона в мозгах - там прячется целый калейдоскоп, который весьма тяжко вынашивать в черепной коробке. Пыльная весна за пределами квартиры пахнет влажной грязью и выхлопными газами, почки умирают и гниют на лысых деревьях, так и не дождавшись солнца, лужи из тающего снега, липкой черни и бензина стекают по хлюпающим ботинкам. Чонвон, идущий по узкому тротуару, огражденному роем облезлых кривых зданий, даже ничего не говоря легко снимает Джеевское усталое раздражение от первых сопрелых ростков беспробудной весны. У него вообще получается вытворять с сознанием Пака что-то немыслимое, Ян присасывается к каждому миллиметру тела изводящей лихорадкой, заслоняет своим образом все прочие, лишает проблемы в Чонсоновской голове значимости, занимая их место. Очевидно, Джей уже слишком далеко перешёл грань их дружбы, он позволяет себе чрезмерно много, желания Пака дерзкие и наглые, если дело касается Чонвона. Он больше не может спасть без мысли о Яне, дружеский облик преследует и во снах, где дружбой совсем не пахнет - порой, правда, эти сны похожи на панический трип, где Чонвон глумиться над Джеем и отталкивает его. Кажется, так и происходит на самом деле. Может несколько месяцев назад Пак мог пытаться игнорировать эти чувства, боясь испачкать своим грязным присутствием идеальный сценарий Чонвоновской жизни. Джей знает - он одичалый и нетерпеливый, болезненно ревнивый, грубый и развязанный. Несмотря на их долгую, крепкую дружбу, Ян даже не может представить с кем сталкивается каждый день, какая буря одержимых чувств роится с ним рядом, но бережно не касается. Теперь эти чувства больше похожи на кровоточащую сердечную опухоль, что настойчиво набирает свои обороты каждый пережитый день. Ян буквально везде: по утрам, Джею хочется пить кофе не в холодном одиночестве, а сидя с больше не другом на кухне, нежно сцепляя их руки. На работе, во время каждой выпавшей свободной минуты Чонвон снова вторгается в его мысли - требует написать, позвонить, хотя бы одним глазком взглянуть на себя. Что уж говорить о вечернем душе - кажется, уловив себя на одной из приятно волнующих мыслей именно в запотевшей кабинке Джей наконец смог понять, что зашёл слишком далеко. В момент, когда вспоминая очертания оголенной спины, заплывшей чернильными полосами, бессовестно касался себя, ощущая внутри мерзотную воронку из отвращения к себе же и обожания к Чонвону, к каждому его миллиметру в совершенно любом обличии - Ян нужен ему хоть каким-нибудь. Просто нужен, без него не дышится. Пробираясь в затхлый, бледный, местами осыпающийся подъезд с безвкусно расписанными баллончиковой краской стенами, Джей продолжает взволнованно молчать, нервно шурша спрятанными в карманах расстегнутой куртки, бьющимся током руками, приминая к дутой растегнутой куртке свисающую с плеча сумку. Чонвоновское же молчание привычно - он никогда не был многословным, не трепался на пустом месте, но короткие речи его всегда были панацеей для Джея, самыми правильными и понятными. В Яновских руках шуршит почти полный пакет, прячущий в себе светлую коробку - он даже не удосужился объяснить, зачем вытянул Джея из дома в выходной день, тухло отмахнувшись фразой: «Заказ приехал». – Может хоть расскажешь, что заказал? – всё же подаёт надорванный морозным першением голос Джей, пристраиваясь к замыленной металлической стене в пустом лифте. – Юбку и чулки. – безразлично отвечает Чонвон, нажимая на кнопку нужного этажа. По тесным, душным стенам разлетается сиплый Джеевский смех. – У тебя наконец-то появилось чувство юмора? – Кто шутит? – прежним безучастным тоном заявляет Ян, устраиваясь рядом с Чонсоном, всякое веселье которого тут же испаряется из узкой трясущейся кабинки. – Стой... Ты серьезно? Чонвон долго молчит - до тех пор, пока парни не выбираются из лифта, - прежде чем разъяснить ситуацию. Оказывается, Сону всё ещё трясёт с него долг в виде фотографии, о котором сам Пак две недели упорно пытался забыть - всё равно что масло подливать в костёр, в Джеевское разыгравшееся сознание одно лишь блеклое представление столь правильного и непорочного Чонвона в столь неподобающем, фривольном, неправильном виде. Больше всего Паку хотелось бы раскрыть его слабости, поймать на чем-то грязном и разорвать наконец чужой кокон неуязвимости - это сладостно согревает кровь в его взвинченном теле. – Ну а я то тебе зачем? – недоверчиво интересуется Джей, с карманным шуршанием бредя по пустующей холодной площадке в сторону двери Чонвоновской квартиры, цифры которой крепко приелись к его памяти. – Мне нужно, чтобы кто-то меня сфотографировал. Чонсона изводит до кончиков нервов дружеский размеренный тон, никак не вяжущийся с душным волнением в его собственном теле. Глаз на секунду предательски дёргается, тошный голодный ком поднимается от желудка к горлу, а к кончикам пальцев приливает горячая кровь - Джей млеет ребяческим смущением и загорается как спичка от всплывшей перед глазами картинки. Чонвон просит его о помощи, но вряд-ли Джей, со своими дрожащими от одной мысли о таком Чонвоне руками будет способен её оказать. По крайней мере, точно не такую, какая Яну нужна. По правде говоря, он и не хочет. Не хочет, чтобы таким Чонвона видел кто-то ещё. – О таком нужно предупреждать заранее. – сердито цедит Пак, сводя брови до напряжённой морщинки между лбом и переносицей, – Я ведь могу просто уйти. – предостерегающе хмыкает он. Чонвон лишь согласно мычит, подплывая к двери и прокручивая звенящие ключи в замочной скважине. – Уйдешь? – интересуется Чонвон, нисколько не напуганный таким заявлением и он не ошибается в своих догадках - Джей больше ничего не говорит, нервно расчесывая затылок ладонью и цепными псом пробираясь внутрь квартиры следом за Чонвоном. Комната Яна хорошо ему знакома: мрачная и просторная, с окнами, плотно укрытыми гармошкой жалюзи - Чонвон объяснял это тем, что в темноте ему спокойнее. Тусклый лавандовый свет отражается на стенах от обвивающей зеркало шкафа светодиодной ленты. Он обрисовывает подвешенные книжные полки, скопившие на себе книги из университетской библиотеки и аниме фигурки. За спиной сидящего в компьютерном кресле Джея громоздится пустой молочный стол, он нервно постукивает пальцами по скрещенным ногам, медленно крутясь из стороны в сторону и наблюдая за сидящим на заправленной широкой постели Чонвоном, звонко вскрывающим коробку. Джей ненасытно задыхается в оковах его приевшегося, но обретшего теперь иные нотки запаха, опьянело кружащего голову. – Мне кажется это глупо. – высказывается Пак, угрюмо вглядываясь в юбку, черным пятном лежащую на белом одеяле, – Юбки на парнях выглядят нелепо. Джей ещё старается держать ситуацию под контролем и всё пытается отговорить Яна от глупой затеи, но тот отвечает лишь, что никогда не проигрывает. Уж тем более Сону. Уж тем более в такой мелочи. – Сону сказал, всё нормально, если в ногах мало мышц. – взбодрившись отвечает Ян, увлеченный распаковкой чулков, спрятанных в шуршащей пленке - тоже чёрных, довольно длинных, если Джей ещё может верить собственным глазам. Хотя всё происходящее по-прежнему кажется ему чьей-то странной шуткой, или может одним из собственных одержимых снов, уж точно не реальностью. – Будь толерантнее, Чонсон. Если на ком это и будет смотреться нелепо, то только на тебе самом. – невинно огрызается Чонвон, пожимая плечами, – Как и всё остальное. Джей недовольно вздыхает, но больше не видит смысла отвечать что-то на тысячи ядовитых Чонвоновских слов. Порой кажется, он целиком состоит из какой-то заразы, бороться с которой у Пака в один момент не хватило закалки. Сколько бы Джей не пытался дотянуться до него, Чонвон словно играется и ускользает прямо из рук в самый последний момент, изводя остатки терпения и выдержки. В такие моменты Чонсон думает- нет, ему нужен не дозированный сепсис от Яновских чар; нужен он сам, целиком и полностью, неистово и грязно, чтобы ползая на коленях наравне с Паком он сам умолял его о каждом касании, что даются с непосильным трудом. У Чонсона ломка в груди и стыд от каждого его подлого побега, совершенного в шаге от давно размытой границы дозволенного. Кажется, Джей заражён им до горящих кончиков пальцев, до трясучки в одержимом помутнении разума и желании поглотить - это ревность, давно забытое Чонсоном чувство, ещё более гадкое от того, что в сущности - она эгоистичная жадность от одного друга к другому - к Хисыну, которого Чонвон тычет в каждый сантиметр между ними, будто назло. Чонсон не может злиться на кого-то из них, к тому же, Ли давным давно копается в яме спутанных отношений с Сону - тем ещё лисом, что держась отрешённо и независимо на самом деле никогда и никому не позволит попытаться присвоить Хисына себе, никогда его не отпустит. Но это не будет иметь никакого значения, если для Джея в Чонвоновской груди слишком тесно. – Мне выйти? – Пак нервно сглатывает, окутывая Чонвоновское тело туманным взглядом - поверх на нем висит свободная белая рубашка, расстегнутая на пару пуговиц и оголяющая костистые ключицы, выглаженные брюки плавно сползают к полу и к мягким, длинным ногам лезут скомканные, капроновые чёрные чулки. Тараканий рой тут же истошно скребётся в голове Джея, пока в рот обильно набегает слюна от предвкушения. Оказывается, он пал так низко. – Только недавно ты звал меня с собой в душ. – насмешливо припоминает Чонвон, замирая и тем самым отсекая разгоряченные метания в чужом теле. – Это не то же самое. – голос Пака почти содрагается. Глупый, пьяный порыв, выползший из мыслей о чертовски горячем виде Яна, обмазанного ванильными сливками, сладости впитавшей их привкус кожи и обманчивого, крышесносного чувства мимолетной власти над ним - вот что это было, и это совсем не одно и тоже. В ту ночь Джей неустанно пытался подобраться к Чонвону, но так и не смог пробить стену, встрявшую между ними, правда, может и к лучшему. Паку нужен трезвый рассудок для того, чтобы объяснить всё другу, чтобы быть с ним полностью честным. Чонвон лишь гулко посмеивается, порицающе выгибая брови и качая головой. – Стесняешься меня? – звонко, но с вызовом произносит Ян, поглядывая на Пака, но натыкаясь вновь лишь на его напряжённый взгляд, облегающий тело, в особенности - бёдра. В особенности, когда их приятно полнят и нежно укрывают высокие чулки с кружевной оборкой, а поверх садится совсем короткая, чуть ниже линии однотонных черных боксеров юбка, почти не оставляющая ничего неподвластным Джеевским фантазиям, уже текущим по чужим длинным, стройным ногам, обутым в нью роки. Тряска из рук добирается даже до черепной коробки - Джею дурно от того, что он видит, в самом лучшем смысле этого слова. Но он лишь покрепче стягивает волю в кулак и даже прикусывает язык, чтобы не сболтнуть какую-нибудь неуместную глупость. Чонвон статно останавливается у зеркала, скептически бросая взгляд на собственное отражение и задумчиво кусает губу, совсем не замечая прыткого, требующего Джеевского взгляда и нервной дрожи его собственных скрещенных ног, пробирающей кресло скрипами. – Наверное, рубашку надо поменять. – Паку хочется как безумцу рассмеяться от столь серьезного заявления, он всё ещё путается в происходящем и в чарующих линиях Чонвоновского стройного тела. – По-моему и так неплохо. – пожимая плечами заключает Чонсон и не выдерживая более ползущей по телу, зудящей всполошенности, подрывается с места и подходит ближе к осанившемуся Яновскому телу, чувствуя терпкие волны его тёплого, в меру сладкого аромата. Чонвон будто и не слышит этих слов и вовсе не видит подкравшегося к нему со спины Джея, продолжая хмуро разглядывать собственную фигуру и аккуратно расстёгивать пуговицы на белоснежной рубашке, выправляя её из-под пояса юбки. Чонсон завороженно следит за беготней его тонких пальцев, и расправляющейся рубашкой, оголяющей верхнюю часть тела - уже изученную Паком, которого тот час распирает воспоминаниями. Джей осторожно тянется пальцами к воротнику под озадаченный Чонвоновский взгляд, едва задевая подушечками жестковатую, свеже пахнущую ткань. – Можно посмотреть? – заторможено произносит Пак, улавливая очертания татуировки под слегка просвечивающей белой рубашкой. Кажется, Чонвон быстро понимает о чём он, тот час кивая головой с хищным кошачьим взглядом и победной, надменной ухмылкой. – Ну посмотри. Подгибая пальцы и обхватывая белоснежный ворот, Чонсон плавно оттягивает рубашку вниз, постепенно - точно растягивая аппетитное лакомство - открывая себе вид на зажившие очертания крыльев летучей мыши, огибающие хрустальные плечи, и медленно ведёт вниз, натыкаясь на кончик дьявольского хвоста-сердечка. Татуировка Чонвона более чем подходит ему. Скользящая под пальцами кожа мягкая, гладкая и теплая от того, как лава растекается под ней от этих ничтожных касаний. Чонвона бросает в дрожь, но он продолжает горделиво скалиться, в очередной раз притворяясь, что между ними с Джеем ничего не происходит. Но что-то происходит точно; происходит всегда, сколько не пытайся сбежать - собственные чувства будут грузно волочиться следом, накапливаясь всё больше с каждым удаляющимся шагом. Рубашка скатывается с плеч и скользит к поясу юбки, пока рукава застревают на локтях. Прикосновения Джея настороженные, но при том нетерпеливые, горячие, с каждым миллиметром спускаясь ниже он мажет по коже настойчивее и увереннее, пуская электрическую негу по позвонкам, где прежде блуждала его согревающая рука. Желудок скручивает, заполняя пустоту внутри осыпающимися искрами - Джей подходит ещё ближе, огненно дышит в шею, щекоча пряди волос и пуская к коже мурашки. Его взгляд запутанный, туманный, в отражении цепляющийся к каждому миллиметру тела. Пускай Чонвону всё ещё до тошноты страшно, тепло чужого силуэта обрывает это чувство. Ян осознает - не сегодня, значит завтра, он бы сдался в охотничьи жадные руки, оплавив их оловом. Когда-нибудь его страданием придёт конец и нужно всё же решится сделать шаг навстречу, чтобы понять, что происходит между ними на самом деле. – Нравится? – голос Чонвона медом растекается у Джея в голове, густо заполняя собой всё пространство и погружая каждую мысль в эту дурманящую вязкость - Пак уже не способен думать здраво, когда полу обнаженное тело Чонвона, совершенно открытое стоит перед ним и Ян не противиться его касаниям. – Очень. – в чужую макушку шепчет Джей, продолжая рукой и взглядом очерчивать изгибы тела и расплывшихся по нему линий татуировки. – Хисын хорошо постарался. – щерится Чонвон, провоцирует, издевается, как и прежде с видом наивного глупца - пускай Джей злиться, рвёт и мечет, Ян хочет это увидеть, испытать на самом себе. Пак лишь разочарованно стонет и встряхивает головой, словно пытаясь снять вцепившееся в неё наваждение. Хисын, Хисын, Хисын, Х#с*н. – Он что, нравится тебе? Ты так часто о нём говоришь. – Хисын всем нравится. Джей притупленно усмехается, брызгая горячим дыханием в Чонвоновский затылок. Ян снова играет с ним, теперь слишком очевидно, хотя и остаётся по-прежнему безучастным к происходящему - как может Чонвон, задыхаясь от его касаний и принимая их с таким упоением, намекать на то, что заинтересован в Хисыне - это больше чем глупость, невообразимое безумие и очередная пустая ложь, так легко слетающая с языка. – Я бы сделал лучше. – набрав в грудь побольше воздуха, Джей возобновляет скитания рук вдоль чужой нежной кожи, укрытой мурашками - оскаленная улыбка от одного их вида тут же рассекает губы. – Сомневаюсь. – небрежно бросает Ян. – Зря. Чонсон склоняется ниже, его мягкое дыхание окутывает край уха и румяные щеки, пока в зеркальном отражении Джеевские острые глаза находят Чонвоновские, тут же забегавшие в панике. Спина Яна выгибается, когда ладони Пака мягко окольцевывают её, поджигая чувствительную кожу. – Я знаю тебя лучше, чем он. – не сводя прицел с отражения Чонвоновских пойманных глаз, скрытых трепетом ресниц, Джей шепчет ему прямо в ухо, подхватывая содранный вздох сквозь изумлённо распахнутые, клубничные губы, и шевеля собственными в полушепоте едва задевает мочку, пуская волну тока по спине. Шальная рука срываясь со спины тянется к бедру так же опасливо - лишь едва задевая дрожащей ладонью линию кружева и размякшую, открытую кожу. Пальцы в нью роках загибаются, как и губа под натиском собственных зубов. Паническая предвкушающая тряска полностью укрывает тело и Ян едва держится на ногах, ощущая незаменимую поддержку в цепкой хватке ладони на талии. – Скажи, зачем ты позвал меня? – вновь шепчет в самую мочку Джей - сегодня он выпытает правду из них обоих. – Чтобы ты помог мне с фотографией. – осыпающимися голосом, уже сам себе не веря тянет Чонвон, обмякая в Джеевских руках, стоит тому лишь чуть огладить оголенную часть бедра, цвета медового молока. Пак вновь победно усмехается - жуткая ухмылка рисуется в отражении, в опасной близости с Чонвоновским лицом. – Так мне остановиться? – с голодным оскалом уточняет он, прекрасно зная, что... – Нет... – словно на грани выдыхает Чонвон, почти падая, но оставаясь трястись в крепких ладонях, одна из которых катится к шее по нежному бархату облитой лавандовым цветом кожи. Наконец-то Ян отдается его рукам в своём истинном облике жаждущего, румяного, дрожащего от желания тела - взволнованным до мурашек взглядом ловит чужой ненасытный, и чувствуя, как горячая ладонь скользит по скуле, тот час прикрывает глаза, падая в плен плотных Джеевских губ. Гретые татуированные пальцы проходятся по щеке и катятся к затылку, утягивая ближе, глубже, до задушенного скуления приятно; впитывая клубничную влагу кожи и проталкивая этот вкус вглубь рта осторожными мазками языка. Сладко до тряски в ногах, до безудержного гона крови в жилах и висках, до осыпающегося облака внизу живота, до привыкания и аддикции. Поцелуй казался Чонвону неправильным, как самопредательство, как нарушенный запрет, дарящий параноидальное блаженство, задающее пульс в расширенных зрачках. Тяжесть набежала в желудок, волнение густо окутало тело мурашками и блеском испарины, пока Чонвон неуверенно протянул вспотевшие ладони к чужим щекам, пытаясь перебороть то, что крышесносно вытворял с его губами и потяжелевшим сердцем Пак - выходило жалко, он ухмылялся сквозь поцелуй, но не оборвал его, как ожидал Чонвон. То, что некогда было осторожным плавным танцем, стало мокрым и жадным сражением, в котором Ян сдался первым. Джей поволок его еле стоящее тело к стене, сжимая в тиски с голодным рыком - ладони Пака самовольно загуляли по горячей мягкой коже, точно раня её красными пятнами от каждого одержимого, грубого касания. Джея трясет от накаленных черепных нервов до кончиков пальцев ног - Чонвон в его руках, Чонвон хочет его точно так же, Чонвон его. Пак скрипит зубами, хищно сжимая подвластную ему, хлипкую фигуру, укрытую лавандовым мерцанием - оголенные плечи Чонвона хрупкие и аккуратные, изящная краснеющая шея укрыта потом и пульсом вздушвихся венок, над узкой впалой талией, уходящей в пояс юбки, торчат острые косточки ребер, а ноги, припухшие от плотно облегающих чулков подрагивают, точно у куклы, подвешенной за ниточки. Взгляд Яна как после ширки, испуганный и замыленный, покрытый блестящей отросшей челкой - он хочет того же, чего боится - Джея, и потому тычет потными ладоням в его грудь, ненадёжно держа дистанцию. Лишь пылкие рваные вздохи вместо внятных протестов выскальзывают сквозь немо раскрытый рот Чонвона, жаля кожу притирающегося к нему Джеевского лица в опасной близости. Пак нападает на его губы вновь - прижимаясь настойчивее, растирая пылкое дыхание по влажной коже - Чонсон облизывал их напористее, кусал и раздвигал в своём собственном, настырном ритме, будто Чонвон оградил свой рот стеной, которую он пытался разбить языком. На деле же, Ян лишь безвольно ломано дышал, пытаясь пробиться сквозь зверски жадный напор губ, клыков и языка. Вот-вот дрожащая в висках кровь потечёт из носа, Чонвон больше не знает, что ему думать и Джей не позволяет этого, наполняя голову туманом - ядовитым газом, убивающим каждую трезвую мысль. Дрожащие руки сковывает слабость, текущая по вниз по позвоночнику и плавно окутывающая желудок горячим воском - точно так же Ян потёк по стене, обмякая во властно бегающих по его телу руках. Подбираясь к затылку вспотевшие ладони Пака жирно стягивают гладкие пряди пахнущих свежестью волос - голова тот час пошла кругом от безумного шевеления крови внутри, точно инородного вещества. Ноющие губы обмазаны слюной - опухают и трескаются от того, как грубо теснят их чужие, кусая почти в мясо, оставляя виновато зализанные кровоподтеки, сползающие к подбородку и мажущиеся по чужому лицу. Язык забивает горячий рот и змеёй крутится внутри, впрыскивая яд моментального действия - поражённые ноги дрожат, руки истошно карабкаются по чужим плечами, сминая футболку и притягивая теснее, до тех пор пока Джей не наваливается грузной стеной на сраженное тело Яна, давит его в тисках рук и утыкается коленом между пульсирующих ватных бёдер. Плотная дымка возбуждения укрывает расшатанную голову, поймав чужой язык в собственной полости Чонвон сплетается с ним под взрывы едких бликов в темноте прикрытых, дрожащих век; облаком в паху притирается ближе к Джеевскому колену и глухо стонет, хнычет, собирая на ресницах солёные слезинки, жалостливо скребётся кошачьими коготками по крепким спазмирующим мышцам Паковских плеч. Сквозь этот полупомешанный поцелуй Джей высосал из него даже душу, вернее то, что там ещё осталось - бледное, как смерть и истошно воющее. Канат слюны и капельки крови в опухших, стертых губах - всё, что остаётся от поцелуя спустя мгновение. Но в голове Чонвона как и прежде бьются громовые раскаты, а спертый воздух едва покидает тело от того, как Ян жадно пытается за него ухватиться. – Сумасшедший. – задушено, блаженно шепчет Ян, сквозь взлохмаченную чёлку обнаружив колкую улыбку на чужом раскрасневшемся, сытом лице, и разводы крови, стёртые ладонью. Джей снова ломает все его планы - пульсирующими, горячими губами примыкает к вспотевшей, воспалённой от возбуждения шее, снова незначительным касанием лишь запечённой кромкой, густо рассеивая шумные горячие вздохи по коже, и Чонвон снова не может дышать, жмуря глаза и закидывая голову вверх, тем самым проложив путь чужим губам и вяло подстегнув Джея рукой, зарытой в пушистые бледные волосы. – Кажется, недавно ты говорил, что ни за что меня не поцелуешь? – довольно бурчит Джей, растекаясь поцелуями по шее, где даже кожа - вся в мурашках - пульсирует, от бурлящей под ней крови. – Заткнись. – шипит Ян, пока горячие губы приятно жалят его шею поцелуями, а колкие зубы скатывают кожу; всасывают, оставляя багровые следы. Укрытые туманной пленкой, нездорово широкие зрачки лезут на потолок, куда ползёт и протяжный густой выдох, пока Чонвон сильнее стягивает пряди меж колючих от тока пальцев. – И не подумаю. – хитро тянет Джей, нагло прикусывая и облизывая адамово яблоко. Чонвон едва держась отлипает от стены, за волосы оттягивая Пака от собственной шеи и грозно шепча куда-то в область его острого подбородка. – Я тебя уничтожу. Но лишь лукавая улыбка выступает на его лице, голодно обмытая языком. – Давай. Чонвон начинает сходить с ума - Джей спускается к его ногам, оглаживая гладкий капрон чулков взмокшими ладонями, ластится, нетерпеливо поглядывая вверх - в обросшее туманной дымкой Чонвоновское нежно запьяневшее лицо, укрытое прядями чёлки. Теперь Паку виднее, как бугрится его грудь от каждого тяжкого вздоха, продолжая гладить длину чужих ног он оставляет поцелуй на чашечке коленки и смиренно выжидает, но Чонвон лишь робко оглаживает рукой острые черты его красного лица. – Выскажи мне всё. Всё плохое, что думаешь. – ластясь к его ладоням Пак просит - точно вымаливает - блаженно прикрывая глаза, под сыпучей тряской белоснежных бликов. Джей знает, в нём нет ничего хорошего, ничего святого, но хочет услышать это из Чонвоновских уст - какой Пак есть на самом деле, кем Ян его считает. Чонвон тяжело выдыхает воздушный ком из самого желудка, плавно поднимая тяжёлую от массивной обуви ногу, взгромоздив ботинок на чужом широком плече - Джей тут же верно прильнул к нему губами и ладонями, не уводя сосредоточенного взгляд с лица над собой. Словно на пробу, Ян огладил подошвой очертания тела в своих ногах, сминая чёрную ткань футболки, спускаясь к крепкой груди и даже сквозь плотное препятствие ощущая под ней пульс сорванного дыхания и трепыхание сердца. – Ты больной на глухо. – нервно посмеивается Ян, принимая правила игры, – А ещё любишь только себя и свои проблемы. – твёрже заявляет он. Джей не расстраивается ни на секунду, его пошлый взгляд продолжает наблюдать за изменениями в чужом лице и ботинком, спускающимся к животу и глядящим его с лёгкой, намеренной давкой. – Тебе так нравится видеть во мне монстра? – безнадежно усмехается Пак, направляя нежный взгляд к чужому напряжённому лицу, и вновь обхватывает голень руками, осторожно водя по ней пальцами, – Но на самом деле, я так боюсь сделать тебе больно. – больным шепотом заливается Джей, примыкая головой к Чонвоновской ноге, и мажется об неё лбом, – Боюсь разбить тебе сердце. – трепетно добавляет Чонсон, пуская горячее дыхание под тонкий капрон и вновь распуская мурашки на гладкой коже. – Но ты уже разбил его. – холодно заявляет Ян - он просто смирился с этим. Его грозный взгляд давит на Джея сильнее, чем грубая подошва, тряска расползается по внутренностям, мерзко скребётся и разрывает органы до ничтожных ошметков. Чонсон оплошал. Тяжко вздохнув он лишь вновь проехался лохматой макушкой по Чонвоновским ногам, крепче сцепляя хватку ладоней - черная воронка образовалась дырой в его грудной клетке от одного осознания содеянного. Как мерзко и неблагодарно; в какой момент Пак мог оступиться и не заметить, что то, чем он так нагло пользуется изо дня в день - это хрупкие чувства его же лучшего друга. Джея трясет и воротит от себя самого - гнусного предателя и труса. – Значит, я должен отдать своё. – горячий полушепот прошел сквозь черный капрон и ловко пробрался к задавленно сжавшемуся сердцу - Чонвон едва не отшатнулся от этого смелого заявления, его зрачки опасливо сжались, а ладони сцепились в готовые к обороне остатков своих чувств кулаки. – Молчи. – рычит Чонвон, грубо пиная Джея в плечо, от чего тот заваливается на пол, к которому Ян злостно придавливает его подошвой, лёгшей на грудь. Лицо его враждебно сточено, слюна ржавой горечью натекает в полость и всякая испуганная дрож сбегает из тела - теперь, когда Джей покорно валяется под его ногами - Чонвон не боится. – Ты всегда поступаешь, не задумываясь о последствиях. – злостно цедит Ян сквозь скрипящую давку зубов, точно выплёвывает прямо в чужое лицо, – О чужих чувствах. – подошва катится от груди к шее, надавливая на кадык, а после, цепляя подбородок, - вздирает его вверх, четко контролируя положение Джеевского лица - Чонвон хочет, чтобы Пак слушал это, смотря прямо в его глаза и видя в них своё жалкое отражение. – Ты никогда не следишь за своим поганым языком. – спокойнее, но с прежней спесью заявляет Ян, поднимаясь выше и наступая Джею прямо на лицо, вдавливая носок ботинка в его лоб. Чонвон даже не видит, лишь смутно слышит и интуитивно ощущает, как Паковские губы липнут к разрытой подошве, оставляя на ней беглый поцелуй, от чего, словно ошпаренный, Ян тот час убирает ногу, встречаясь с его безумным блестящим взглядом и спуская змеиную ногу к пряжке ремня с черепом - растирает кожу, сминая футболку под подошвой и плавно выталкивает ткань из оков пояса. – Так тебе язык мой не понравился? – нахально бросает Пак, поднимаясь на локтях и вновь утыкаясь в стену чужих властных ледяных глаз. Его дыхание становится всё учащеннее, когда Чонвон вытаскивает футболку из ткани черных джинс и мажет холодной подошвой по оголенному, татуированному затвердевшему торсу. Точно так же твердо становится у Пака в штанах - что ж, он послушно примет все жалобы и разобьётся в кровь, чтобы исправиться и вернуть к себе доверие, но начнёт, пожалуй, с самого простого. Отталкивая временно потерявшего равновесие Чонвона от себя, Пак сам же ловит его цепями ловких сильных рук, стягивая талию сквозь ткань наполовину укрывшей её рубашки, свисающей с одного плеча. Лишь лукаво ухмыльнувшись чужому растерянному взгляду, Джей с воздушной лёгкостью перекрутил пластичное тело в тисках, прижав Чонвона к спинке кровати, в которую тот испуганно вжался ладонями. – Ты что..? – Тише. – подкравшись сзади, вплотную, Чонсон плавно обвел носом возбуждённо красную шею, впитывая сладкий аромат духов, и совершенно иной - телесный, до помутнения ударяющий в голову. Джей ни с чем не может его сравнить. Его руки свойски улеглись на талию, комкая рубашку, успокаивающе поглаживая, чтобы сбить хрупкую дрожь, и соскальзывая ниже - обе ладони скатываются к поясу и надавливают с намёком выгнуться, что временно потерянный в смущении Ян безропотно исполняет. Пальцы крепче сдавливают кроватную спинку и Чонвон сраженно опускает голову с гулким выдохом - его шатает и кроет от томящего ожидания предстоящего, неизвестного. – Не стесняйся. – соблазнительно тянет Пак в самую шею, тесно облегая её гарью дыхания и едва задевая краями губ и кончиком носа - издевается, не иначе. – Ты прекрасно выглядишь. – чужой севший голос эхом пульсирует в опустевшей голове Чонвона, его сведенные ноги дрожат, в паху ноет, хотя Джей ещё ничего не сделал и Ян чувствует себя так жалко в его руках, так ведомо. В местах, где проваливается рубашка, оголяя спину, Пак оставляет скользкие поцелуи, и Яну кажется, что чернильные крылья на его коже вполне могут стать реальными, терпкая, непривычная нежность приятно окутывает его тело. Эти поцелуи нечто иное в сравнении с тем, что Джей бессовестно вытворял с его губами, превращая их мясо; в сравнении с тем, что Пак делал с ним хоть когда-нибудь - это так осторожно, липко и сладко, прямо как комок, вьющийся у Чонвона в желудке и стрянущий поперёк высохшего горла. Проворные руки Пака сжимают упругую задницу под тонкой гладкой тканью черной юбки, гладят и пробираются под подол, где пальцы поддевают кромку боксеров - Чонвон тут же волнительно закусывает запекшуюся, растерзанную губу. – Расставь ноги пошире. – слова Джея совсем не звучат пошло, больше похожи на наставление. Пошло - это то, как в этот же момент усаживаясь позади непристойно раздвинутых Чонвоновских ног, он сначала заботливо стягивает с затекших, немеющих ног обувь, а затем проворно скатывает с них нижнее белье, беззвучно спавшее на холодный пол. И если Чонвона не устраивает, как работает язык Джея - он легко может это исправить. Задрав подол и огладив ладонью нежную, упругую кожу, Пак юрко и влажно скользит языком по пульсирующему входу - Чонвон тут же шипит и дёргается, драно впиваясь пальцами в спинку кровати. Даже в самом больном сне Ян не мог такого представить, его укрывает волнующая морось, которую топит разыгравшаяся в жилах жгучая кровь. Скользкий язык гладит его вновь и вновь, смачивая вход, а затем втискивается внутрь, плавно заполняя мокрой тяжестью горячие узкие стенки. Широкие ладони крепко стягивают мягкие бёдра, оставляя на нежной коже резкие красные следы, Джей мнёт их, голодно кусает до отпечатавшейся кромки зубов, целует, облизывает и царапает, разрывая чулки, от чего Чонвон тут же задаётся сухим шипением и неразборчивой руганью - жалко, только надел ведь, педант чёртов. Джей съест его. Он жадно всасывает кожу, оставляя на лице и ягодицах подтёки слюны, подхватывая кружевную кромку оттягивает её, а затем отпускает, позволяя шероховатой ткани больно врезаться в ватное пухлое бедро, вытягивая из Яна плаксивое, забитое скуление. Чонвон тает, его ноги обмякают и подкашиваются, а мышцы рук, напротив, - натягиваются жестяными проволоками. Джей надёжно придерживает его под бедра, поглаживая кожу пальцами и прокручивая язык внутри - Чонвона скручивает не меньше от того, как спазмы укрывают надутый от возбуждения живот. Его член болезненно ноет и пачкает только распакованную юбку предэякулятом - вот же дрянь! Наверняка и чулки в скором времени ждёт не лучшая учесть. Стоило ли это своих денег? Если речь о том, как горячий язык скользит по его гладким стенкам, пуская волны истомы по венам и воплощая в реальность самые редкостно грязные Чонвоновские сны - стоило. Если речь о том, как ладонь Пака в этот же момент прячется под подолом и тянется к набухшему, покрасневшему от возбужденного прилива крови члену, резко водя вдоль со скользкими всплесками трения, заставляя Чонвона потонуть и захлебнуться в пенистом облаке вожделения - определённо стоило. Если речь о том, что симуляции их дружбы наконец-то пришёл конец - определённо точно стоило, Чонвон бы добавил сверху. Только сейчас он занят тем, что хлипко стонет, расплываясь между Джеевским руками и языком - Чонвон горит изнутри, истекающий блаженным чувством подкожного тепла и горячей, мокрой наполненности. Без всякого стеснения, как Пак того и хотел, Чонвон вьётся в его руках, толкается то к языку, чтобы ярче и глубже ощутить его мягкую тяжесть в себе; то дрожит и течет по ладоням, задаваясь беспорядочными сбитыми стонами от постоянных, изводящих ласк. Какая к черту разница, к чему это приведет в итоге? По крайней мере, происходящее сейчас абсолютно честное, открытое и справедливое, желания делятся на двоих и на чужие упрёки в будущем у Чонвона найдется компромат - Джей, как минимум, безумно хочет его, - об этом говорит особенно усердие, с которым он зализывает языком его стенки; с которым улавливает каждый стон и старается повторить содеянное, чтобы доставить ещё большую долю удовольствия. Может совсем немного, ничтожным миллиметром своего высохшего атрофированного сердца, Джей принадлежит ему. Всего на миллиметр от того, как сам Чонвон принадлежит Джею - до тряски в агонии и с отсеченной головой - целиком и полностью. Когда токовые импульсы бьются в онемевших бёдрах, а пена захлестывает желудок, Чонвона пробирает тряской - он выгибается сильнее, стонет несдержанно громко и нисколько этого не стыдиться - густо кончает Джею в кулак и едва удерживается на скосившихся ногах, оставаясь в опоре кровати и окольцевавшей живот руки. Всё-таки, мутное мокрое пятно остаётся на юбке с внутренней стороны и Чонвон разбито, разочарованно вздыхает. Джею, разумеется, мало, Яну кажется - сегодня он выпьет его до дна, выпотрошит и уничтожит, и лишь тогда насытится полностью. Пак всегда чем-то голоден, позавчера деньгами, вчера любовью, а сегодня - Чонвоном. Тесно притираясь к нему сзади, Чонсон пошло слизывает с ладони бледную вязкую субстанцию, пачкает грубые губы и довольно облизывается, улавливая испитой взгляд Яна исподлобья - от такого положения у него покалывает спину - хороший оргазм для Чонвона всегда слегка болезненный, как хорошая пьянка с похмельем на утро. – У тебя не только губы сладкие. – зализавшись до суха с гадкой, гордой ухмылкой заявляет Джей - ужасно оригинально, Чонвона даже скручивает. Когда-нибудь Ян точно прикончит его, но перед этим тщательно опробует на вкус. – Заткнись же ты наконец. – скорее тускло и измученно, чем сердито бросает Ян, резво разворачиваясь и наконец стягивая с тела прилипшую рубашку, испачканную потом - до появления Джея в этой комнате ещё никогда не было так грязно, но ведь они только начали. Рубашка со звоном пуговиц ударяется о стену и катится вниз - Чонвон ладонями ударяется о твердость чужого полыхающего крепкого тела, и в каком-то смысле катится вниз тоже - на самое дно своих моральных принципов. Именно там Пак ловит его в свои оковы и томит в плену, точно в пламени ада. Футболка Джея легко покидает его тело, будто выдриссерованная; на её смену приходят липкие губы Чонвона, мажущие по загорелой от природы, но бледной от истощения коже Пака, из под которой соблазнительно таращатся толстые вздутые вены, по которым плывут подтёки пота и бесчисленное множество чернильных линий. Ян жадно слизывает испарину с шеи - вздутой и красной - удавливая её своими руками, точно вьющимися вокруг змеями. Чонвон душит его поцелуями, кусает кожу, будто рвёт, и слизывает липкую соль с бешеной жадностью, нашептывая: – Я ненавижу тебя. Ян падает всё ниже - губы льнут к острым ключицам, одна из которых рассечена шрамом, прикрытым татуировкой увитой шипами проволоки; и широким, массивным плечам, обсыпанным редкими блеклыми пятнами веснушек, оставляя поверх свои влюбленные метки. Он плывет языком по линиям твёрдых запотевших мышц и вздутых вен - бьётся в истерике, ведь уплывший в своей хищной ухмылке Джей такой примитивно развязанный и дерзкий, такой раздражающий, но такой дьявольски соблазнительный, что Чонвону хочется его растоптать, пожрать своими поцелуями, вытянуть из этого тела всё, что только можно, даже прогнившую душу, и насильно отобрать её, припрятав у себя под сердцем - жуткая коллекция. Жадно облизывая переливы пресса, аппетитно залитые лавандовым светом, Чонвон падает перед Джеем на колени и тот час отстраняется - его душит зыбкий, томный воздух, вскручивающий ноющую голову. Голодная лихорадка приливает к нему, обливает тело алыми волнами - такое хрупкое, пластичное и податливое, что Джей утробно воет, опуская взгляд между собственных ног - Чонвон замучено ластится к ним, словно так может найти свое спасение, жалобно трётся и молча о чем-то умоляет, дрожит в засушливой нужде. – Ненавижу. – потрескавшимся шепотом вытягивает он, едва склеивая слова в пересохшей глотке. Лоб тычется в грубую ткань черных Джеевских джинс, на которые осыпаются его надломленные тяжёлые вздохи, и не смотря на эту привитую ненависть, Чонвон понимает теперь, как никогда отчётливо - он зависим, подсажен на Джея насильно и безвозвратно, на такую гадкую страшную болячку, от которой нет лекарства - повезет, если переживаешь. Ян послушным, брошенным котом ластится к его ногам - точно ползает в грязи и тонет, совершенно ей не противясь. Джей с жалостью выгибает брови, глядит ласково и пускает руки к взбитым прядям Чонвоновских мягких волос, нежно гладит его ноющую голову, приятно разгоняя внутри теплую кровь и присосавшиеся пагубные мысли. Соскальзывая по щеке Пак тянется пальцами к подбородку, поднимая голову Чонвона, чтобы найти его утерянный взгляд, заплывший в бреду и похоти. – Нам нужно наконец-то перестать врать друг другу. – многозначный ответ на слова Яна, уже давно забывшегося и поглощенного до кончиков пальцев зыбучими песками накопленных до сегодняшнего дня желаний, которые он всё не решается воплотить в реальность. Чонвон потерянно, но кажется согласно моргает, будто мурлычет и льнет к чужим ладоням. Переминаясь на месте целует череп на пряжке Джеевского ремня и тот час тянется к нему руками - звонко и ловко сбрасывает его на пол и оттягивает замок ширинки зубами, приятно натирая и грея пылким дыханием спрятанное в тесных джинсах возбуждение. Стаскивая штаны с чужих ног, следом подхватывая и боксеры, Чонвон тычется носом в полностью вставший и истекающий смазкой член Джея, хлопнувшийся об его живот. Пак заворожен им, тем непривычными взглядом, коим Чонвон метится в него: кошачьи глаза очаровательно округляются, точно у куклы; точно искусственные и пустые. Ян прекрасно видит этот ступор и сыто скалится - жалобно выгибает брови и проходится языком по губам. Ему нравится, с каким упоением Джей реагирует на то, чего Чонвон ещё даже не начал - к нему возвращается наивная нездоровая тяга к обожанию, обычно лишь гадко ноющая в желудке, но сейчас - до крайности необходимая. Джеевские пальцы по-прежнему спутано блуждают в его волосах, Чонвон льнет ближе к его члену, причмокивая липкой потекшей головкой и облизывая основание - Джей уже разбит, уже утыкается заплывшими в экстазе глазами в потолок и низко стонет, покрепче сдавливая прядки волос Чонвона, пока тот сыто, победно облизывается, ощущая на языке пресноватую кожную соль. Обхватывая член в кольцо ладони, Ян давит на щёлку, пробивая Пака на задавленный скулеж, а после берет голову в рот, бережно обсасывая. От того, как слезятся хищные кошачьи глаза у Джея кругом идёт голова и подгибаются ноги - хочется подхватить за волосы крепче и насадить по самое основание это, с виду кроткое лицо, что прячет чистейшую похоть под маской праведности. Чонвон причмокивает головкой, ловко её облизывая, и берет глубже, замирая на середине и начиная размеренно двигать головой, набирая ритм - ему помогает чужая ладонь, будто корнями приросшая к голове. Джей надавливает сильнее, пускает тяжёлую горячую плоть глубже и Чонвону это нравится - его рука спускается к юбке, приземляясь и стягивая её между бедер, чтобы хоть немного унять новую волну набирающего обороты возбуждения. Ян столь нежный, разгоряченный, взлохмаченный и сытый, довольно метится взглядом в потерявшегося в пробирающей до мозга костей неге Пака, что так жаден до каждой мелкой слезинки вокруг его глаз, каждой капельки слюны вокруг рта, до всей этой ласковой ведомости и готовности к большему. Джей нашел, отрыл, достал из него то, чего так неистово желал - тонкую нить, способную распутать железную броню и раскрыть все потаённые пороки и слабости. Им больше не от чего бежать, все вскрытые тузы лежат на столе, а желания обоюдно беспутные, испорченные и давно запущенные. Чонвон хочет, чтобы Джей видел его таким, какой он есть - жалким и нуждающимся, безвольным в его руках, с горящими от возбуждения щеками, с подтеками соленых слёз и слюны, путающейся на подбородке и стекающей на пол. Готовым на всё, что только взбредёт в затуманенную безумием Джеевскую голову. Пак даст ему сверх меры, заставит потонуть в жаркой истоме того удовольствия, что прямо сейчас растекается по его жилам, спазмом бьётся в каждой мышце и подрезает стойкость крепких ног - Джей вот-вот свалиться на пол в эйфорических истошных метаниях. Таким он не видел Чонвона прежде - наконец доступным ему и жаждущим, позволяющим зайти так далеко и разглядеть сквозь кромку льда, укрывшую глаза, полыхающие вспышки на самом дне зрачков. Чонсон близок к разрядке - волны тока ползут по его ноющим ногам, ком в животе наращивает обороты и Джей толкается в податливую узкую глотку ритмичнее, глубже, грубее, подтягивая прядками к самому основанию. Едва предотвращая взрыв, уже расползшийся блеклыми пятнами по зрачкам, Джей вытаскивает член и поглядывает на едва хватающего воздух Чонвона, устало склоняющего голову. – Посмотри на меня. – мягко произносит Джей, подхватывая чужой липкий подбородок пальцами и вздергивая его, чтобы поймать мечущиеся в возбуждении, покрасневшие Чонвоновские глаза. Джей знает, что он сделает с этим правильным, разнеженным личиком - на полке компьютерного стола он глазами находит пачку салфеток. Чонвон послушно вытягивается, подставляясь лицом под скольжение Джеевской ладони вдоль плоти - три толчка, и искра в нём вздувает вены, пробивает на истошный стон и брызгает на чужое лицо, оставляя после себя лишь морось в позвонках. Чонвон смотрит на него по-прежнему холодными кукольными глазами, пока по мягким чертам его молочного лица растекается пятно спермы: по бровям, опухшим губам и сдвинутым прядям челки. Чонвон облизывается, трепетно поглядывая вверх и забавляясь устало скошенным выражением очарованного им Джеевского лица. – Сиди смирно. Пак спешно подрывается к столу и с пачкой салфеток в руках достает телефон из кармана джинс, тряпкой валяющихся на полу. Огладив спутанные волосы на Чонвоновском затылке и подстегнув вздернутое положение его головы, Пак наводит объектив камеры на укрытое подтеками семени лицо и запечатляет его со вспышкой. – Зачем? – потерянно интересуется Ян, подскакивая с места в резкой хватке Джеевских рук и тут же чувствуя липкие мазки трущейся о лицо салфетки, бережно стирающей следы с его кожи. – Ты ведь сам просил. – насмешливо хмыкет Пак, аккуратно обводя ладонью мягкое грозное лицо, что точиться лишь сильнее после этих слов. Но не успевает Ян выразить своё недовольство - Джей в который раз затыкает его, поднося указательный палец ко рту. – Даже не думай. – его укоризненный шепот муслиновой плёнкой укрывает опухшую, заалевшую, блестящую кожу губ, так и тянущих к себе вновь, – Я никому не позволю это увидеть. Чонвон хмыкает в растекшейся ухмылке, вполне довольный чужим ответом. – Это что - дружеская солидарность? Его размякшее, разбалтанное тело со звериным шипением Джей бросает на кровать, наваливаясь следом и пауком взбираясь сверху. – Или ревность? – Чонвон и глазом не ведёт на такую резкость, удобно распластавшись на мягкой постели и карабкаясь локтями по смятым подушкам - раззадоривает снова, раздвигает прелестные ноги прячущиеся в тонких чулках, между ними ямка юбки целомудренно прикрывает обнаженную промежность, но тонкая ткань совсем не прикрывает выпирающего сквозь, неприятно трущегося об неё, твердо стоящего члена. Скалясь фальшиво невинной улыбкой, Джей льнет ладонями к горячему, отзывчивому телу - гладит шею и плоскую грудь, укрытую мурашками, чувствует разбитое биение сердца под кожей и спускается ниже, бережно очерчивая пальцами худощавый, ровный торс. – Ревность. – ногтями впившись в капрон, Джей отвечает нетерпеливо и грубо, и тот час тянется зубами к шее, оттягивая и прикусывая разнеженную кожу, оставляя на ней кромку алых следов. Чонвон выгибается навстречу его ласкам, путает пальцы в прядях белесых волос, сводя тела ближе и несдержанно стонет - неистовый трепет заводят в его грудной клетке эти слова и бедра едва не схлопываются от их эха, гудящего в пустой голове. Джей поедает распятое под собой тело жадно, колко, оставляя сочные красочные следы всех оттенков радуги - на теле и перед глазами. Они стелятся по теплой светлой коже столь завораживающие, что Пак не сдерживает себя в порывах укрыть каждый дрожащий миллиметр, в ответ получая лишь плаксивые стоны и блаженное мычание. Джей зависим от него, как от никотина, как от сахара, теперь густо заполняющего перенасытившиеся сохнущие вены - Чонвон, облизанный им с головы до ног, и правда похож на сладкий леденец с кислинкой. Тело Яна пластичное и ватное, так же одержимо подсаженное на ласки и Чонвон совсем не скрывает того, как каждое ничтожное прикосновение ему нравится, как он жаждет большего. – Нужна смазка. – Джей замирает так же резко, как прежде накинулся на мягкое облако Чонвоновского потекшего тела. Удобно пристроившись между раздвинутых ног теперь лишь гладит бедра, чуть проскальзывая под кромку юбки и пальцами играя с кружевом оборки на чулках - точно наматывает на них остатки выдержки. – На столе есть. – зыбкий шепот Чонвона мягкий и убаюкивающий, он волнительно кусает губу и кивает головой в сторону компьютерного стола, который Джей прежде счёл почти пустым. Тюбик лубриканта прячется на одной из полок, прикрытый редким ворохом правильно лежащих на них вещей - пустой наполовину, Джей вертит его в руках и с ухмылкой глядит на дожидающегося его на постели, обмякшего Чонвона. – Развлекался с кем-то? – Пак плавно усаживается рядом, продолжая вертеть тюбик в ладони и терпеливо поглядывает на едва сооброжающего Чонвона, который стойко терпит эти затянувшиеся игры, ведь знает - Джей даст ему даже больше, чем Ян когда-либо мог желать. Поэтому, лишь выдавленная усмешка скользит по его натянутым губам. – Ага. Со своими пальцами. – дерзко, с самоиронией хмыкает он, поднимая руку вверх и игриво сгибая фаланги. Чонвона забавляет столь глупый вопрос - он никогда не был настолько отчаявшимся, чтобы за три разделяющих их с Джеем года уволочить кого-то к себе домой. В отеле, у другого, в безнадежном опьянении прямо в грязной кабине туалета; редко, но всегда в полной бесчувственной отключке, всё равно видя перед глазами его сбивчатые очертания - пожалуйста, но только не здесь, словно этим мог предать столь бережно сокрытые чувства. Даже глупо звучит теперь, но таковы Чонвоновские принципы. Дома каждый угол отмечан его эфемерным присутствием и гулкими стонами Яна - горькими, униженными, навзрыд. Джей на это лишь грустно усмехается, нежно оглаживая взвинченные размоченные пряди чужих волос. – Теперь развлечешься с моими. – мягко скользнув ладонью по гладкому бедру, Пак заерзал на постели, подминая под мягкое тело Чонвона подушки. Вязкая прозрачная жидкость облепила его пальцы, один из которых осторожно, беспрепятственно скользнул по нежным стенкам, лаская и сглаживая их. Чонвон закусил губу, сжав кулаки, его бедра одолела мягкая тряска, но после усердных стараний Джеевского языка фаланга свободно толкалась внутри. Пак мысленно плавится, но все мускулы на его теле, даже те едва уловимые, что прячутся в лице, напрягаются от представления о том, как завлеченный облаком фантазий о нем, Ян скользит собственными слипшимися пальцами в промежность и ласкает её, бесстыдно заливаясь стонами. Но Джею больше не нужно терзаться в оковах своего замыленного воображение, ведь прямо сейчас, лёжа перед ним и истошно сминая обрюзглые подушки, Чонвон широко расставляет ноги, по которым редкими тусклыми полосами стекает обилие смазки с Джеевских рук; выгибается и томно стонет, то заваливаясь всем телом назад, то вновь прытко сплетаясь взглядами. Глаза Чонвона потухшие, заплывшие, на шее вена задаётся драным пульсом и его изводит жгучая стяжка мышц, рассылающая по телу жаркие импульсы удовольствия. Джей добавляет второй палец - Чонвон скользит к нему следом, толкается, с плавной грацией переливая аппетитные телесные изгибы; честно стонет без капли стеснения, без единой чистой мысли. Оказывается, Джей так сильно ошибался, выстраивая в голове его чопорный образ, столкнувшись в итоге со столь сладостной слабостью, корнем которой является он же сам. Чонвон обтекает потом и смазкой - телесной и искусственной, его покрасневшая промежность изнывает от ритмичных толчков, сбивающих пульс и дыхание. Блаженная горячка укрывает его с головой, топит в своём жарком омуте, заползая в тело вязким теплом и вздуваясь в желудке - Джей владеет своими пальцами лучше, чем Чонвон, столь умело сквозь каждый звучный липкий толчок посылая по нервам электрические импульсы, сладострастную истому; продирая шипучую глотку ломанными звуками, больше похожими на скуление. Захлебываясь в своей неге, Чонвон скользит ладонями по телу, не зная куда деться; царапает капрон чулков, оставляя стрелки и мелкие дыры, и откидывается на спину с третьим пальцем, изогнувшись дугой. В комнате стоит спертый кремовый запах кожных соков, высокие стоны Яна отлетают от стен вместе с хлюпающими толчками пальцев, склизко трущихся внутри него. Ему так горячо находится в собственном теле, что обжигает каждой стянутой мышцей, каждой затуманенный мыслью, каждой волной мелкой тряски внутри, до поджатых пальцев ног. Холод заползает в тело, стоит обилию липких пальцев вынырнуть изнутри, и Чонвон измученно сипло воет, чувствуя, как мятой обжигает стенки его лёгких каждый порванный вздох. Потекшими руками Джей тянется к собственному рту, облизывая указательный палец, а затем - два других - укрытых телесными соками Чонвона проталкивает в его горячий мокрый рот, загибая руку рожками; и трет их о гладкий мягкий язык, размазывая приторный вкус смазки и Яна. Тот с упоением облизывает чужие пальцы, толкается между ними языком и впитывает в себя почти утерянный привкус, которым Джей делиться с дикой ухмылкой. Пальцы скользят внутри и Ян тянется им навстречу, смакуя каждый плавный толчок и упиваясь тем, как сыто Джей поглядывает на него в этом момент, властно возвышаясь. Оторвавшись от столь чарующе порочного вида, Чонсон поднялся на ноги, добираясь до свешенной на компьютерное кресло сумки и выуживая из хлама залежавшегося внутри упаковку презерватива. У Чонвона снова ноюще сводит колени, он глядит на мерцающий в лавандовом свете квадратик фольги, который Пак ловко проворачивает в пальцах, и ощущает пробравшее волной утробное урчание - то, чего Ян хочет уже так близко - Джей тучно продавливает кровать под своим весом, пристраиваясь с боку. – Ты всегда их с собой носишь? Или планировал меня на секс развести? – Чонвон скептически косится на Пака, чувствуя его ладонь плавно ползущую по ноге, бьющуюся током и змеёй скользящую под юбку, чтобы сжать мягкое, плотное бедро ближе к паху. Отвлечённый этим действием, прикрыв глаза и прикусив губу, Чонвон не успел опомниться в момент, когда его грубо схватили за бока и перевернули на четвереньки. В мягкости постели и на дрожащих ногах Чонвону весьма трудно удерживать равновесие, когда тряска одолевает даже в испуганном предвкушении сжатые зрачки; когда горячее тело Джея прижимается к спине, заключая Чонвона в свои оковы и окутывая шею шипучими плавными вздохами. – Угадай. – вновь неоднозначно, запоздало отвечает Пак, закусывая нежную мочку уха. Он властно сжимает дрожащее тело в руках - Чонвона одолевает волнующая тряска когда он мнимо теряет контроль, теперь чувствуя Джея лишь на ощупь и сводя свои шансы предугадать его действия к нулю. Но пока Пак лишь зачарованно выводит спутанные узоры ладонями на его вытянутой спине - очерчивает линии манящей татуировки, наглаживает, сжимает, пытаясь насытится. Каждый миллиметр тела Чонвона теперь в его власти, на короткое мгновение все эти сказочные изгибы и дурманящий запахи, каждая мелкая взбудораженная реакция принадлежит ему. Джею это больше чем льстит - он сходит с ума, в который раз за столь короткие минуты их близости, на самом деле далёкой и недосказанной. Сейчас, Паку проще говорить с Чонвоном сквозь касания. Натягивая презерватив, он осторожно притирается ко входу, поднимая ткань юбки, но так и не решившись её снять - в таком обличии Чонвон выглядит ещё более слабо и нежно, уязвимо - Джею ужасно не хватает в нём именно этих черт, и он склоняется ближе, чтобы распробовать их как следует. Целует вспотевшую спину и изгибы татуировки осторожно и липко, точно боясь спугнуть; взбирается к шее, лаская её губами и закапывая руку в мягких взлохмаченных волосах, наслаждаясь отзывчивостью тела и осевшими, густыми вздохами Яна. Он входит плавно и медленно, полностью заполняя собой Чонвоновское нутро. Яна трясёт, его широко расставленные ноги едва способны держать собственное тело - вернее его удерживают крепкие Джеевские ладони, улегшиеся на мягкие впалые бока. Чонвон чувствует себя забитым до отвала, приятная тяжесть течет по его позвоночнику и сгущается внизу живота, пока ладони под тремором собирают в кулаках скомканное постельное бельё, а густой взволнованный вздох стынет в лёгких, точно последний. Джей набирает ритм спешно, четко и грубо, и тело Чонвона не принадлежит ему более, он сам полностью вручает себя этому распятию, с наслаждением принимая каждый резкий толчок - он не неженка и давно обучен получать удовольствие даже от боли, в этом они с Джеем похожи. Выгибаясь навстречу каждому импульсу, Чонвон глухо стонет, смакуя губы в кровь и откидывает голову, глядя в потолок сквозь бледные пятна и лохматую жирную чёлку. Мокрые губы немо разлепляются и сквозь них просачиваются разве что хлипкие вздохи и редкие, ровные хрипы - Чонвон вновь кусает их от тягостного удовольствия, жмурит глаза и подаётся навстречу каждому толчку, каким бы грубым не был любой из них: Чонвон ждал этого так долго, что Джей не сможет больше сделать ему слишком больно. А даже если и сможет, Чонвон снова залижет раны, притворяясь что ничего не произошло, как и тысячи раз до этого; как и прямо сейчас - Пак острыми рядами зубов раздирает его сердце до гноя, медленно и терпко, вкушая его точно самое вкусное лакомство с Яновских же рук. Чонвон не позволял такого никогда и не кому, но рядом с Джеем он теряет рассудок и остатки своей гордости - лишь ему Ян готов безвольно сдаться, упасть в ноги, рассыпаться под ними лепестками роз, столь же прекрасными, что и его одержимая любовь к Паку. В конце концов, Джей всегда был резким, а Чонвон не злоупотреблял ношением розовых очков - даже в его аддиктивных фантазиях Джей оставался жгучим и грубым - Пак не может иначе. Ему сносит крышу не меньше, до дикой тряски Джею хочется извести Чонвона каждым своим касанием, принося тому неописуемые чувства. Поначалу Джей ещё пытался осторожничать, ведь Ян в его руках - точно хлипкая фарфоровая фигурка, но он сам с ненасытностью подхватывал каждое движение, подстраиваясь под них, под ритм, под безумие. Чонсону хочется растерзать его, хрустального и холодного, воющего от нестерпимой жажды и с жадностью принимающего любую экзекуцию - Пак достаточно ясно понимает его посыл даже не пытаться себя сдерживать, с Чонвоном так просто не может быть. Чонвон взвинчивает его голову одержимой тягой и податливо ластясь, на самом деле лишь медленно и с упоением подчиняет своей воле. Руки Джея бесконтрольно опутывают чужое тело: гладят и давят, царапают и оставляют крепко въевшиеся следы, - кожа красная, в полосах, как и в клочья разодранные чулки. Джей наконец не лжёт ему, он хочет Чонвона так: жадно, грубо, до последней капли, - если Пак любит, то только так, захлебываясь в этих чувствах, расстворясь с головой. И Джея уничтожает сам факт, что Чонвон принимает это, как и каждую дикую, болезненную ласку, ведь он не умеет быть нежным, а потому готов прекратить по первому слову, но всё о чём Чонвон просит его - это ещё, ещё и ещё. Пак стягивает в кулак пояс юбки, оставляя другую ладонь надёжно придерживать талию, и за ткань тянет Яна на себя, сгорая от его гладкой, горячей узости. Джею ничто не препятствует и руки его, неподвластные даже собственному омрачившемуся разуму, увлеченно присутствуют везде, в каждой точке, чтобы заявить, что Чонвон может быть таким открытым и откровенным только для него. Ладонь тянется к затылку, крепко стягивая размокшие темные волосы и вздирая голову Чонвона вверх, до его жалкого убитого выдоха, оборвавшегося насыщенным стоном, когда свободная ладонь звонко ударилась об упругую ягодицу. Точно играясь с марионеткой Джей беспрепятственно делает с ним всё, что захочет: лижет, целует, кусает, ударяет и гладит, тянет плавно и грубо, - от любого действия Чонвона трясет в экстазе. Его заряженное тело - скрипка, поверх которой Джей стелится рвущимися струнами, что с каждым разом хлещут и прижигают всё сильнее. И эта рваная симфония слившихся тел звонко отбивается в каждом углу комнаты, под аккомпанемент спутанных голосов сплетённых в тенор и прокуренный бас. Теперь вся лож, так мерзко липнущая к ребрам, наконец скомкано и забыто валяется на полу, а правда оказывается грязной и сладкой - именно таким Чонвон попадает к Джею в руки, бьётся в истошной неге и падает на мягкие подушки, устилая по ним лохматые мокрые пряди волос. У него течет по спине, бёдрам и под юбкой - запятнанной, как и порванные чулки. Совершенно обмякший и безвольный, пытающийся глотать воздух сквозь приглушённые мягкие стоны он взбивает под собой подушки, растекаясь по ним всеми своими соками и солёными капельками выступивших слезинок. Чонсон подхватывает его под брюхо и тянет вверх, позволяя упасть на свои широкие плечи и, на мгновение сбиваясь с ритма, возобновляет его с меньшей резкостью. Толчки становятся рваными и замедленными, вразрез им горячие ладони мягко оглаживают попавшее в их оковы, разболтанное тело, пока Чонвон едва шевелясь склоняет голову в бок, пересекаясь с Джеем взглядом. Пак обнажает надорванный оскал, с усердием вбиваясь в трясущуюся от каждого толчка фигуру, чувствуя крепкую дрожь чужих ватных ног, и тянется одной рукой к заплывшей испариной и венами красной шее, стягивая ладонь вдоль неё. Чонвон глядит томно и спутано, его глаза, померкнувшие в истоме, открыты лишь наполовину, и Джей находит нечто завораживающее в дрожи его влажных ресниц и приоткрытых, опухших, блестящих губ. Он жадно впивается в них, мнёт и кусает, зализывает изнутри и снаружи и получает лишь вялый ответ - не поспевающий за таким темпом Чонвон едва шевелит губами и заполняет мягкими гудящими стонами чужой рот. Джей жадно смакует его кислую, отравляющую сладость, звучно причмокивая, спускается к шее и стягивает заплывшую засосами кожу под кромкой острых зубов и в тисках раскаленных губ. Когда Джей отстраняется, Чонвон изнеможенно заваливается на его плечо, словно Пак высосал из него все силы, все соки, всю душу, и теперь он лишь шипит сквозь прерывистые стоны. – Блять... – тянет Ян, змеиной рукой обвивая чужую шею для поддержки, – я сейчас кончу. Джей ловит этот посыл раньше, чем Чонвон сбито доносит его до ушей. – Умница, сладкий. – сорванно шипит в его шею Пак, и голос его совсем не кажется Яну ласковым. Его проворная рука тот час лезет под юбку и обхватывает истекающий смазкой, набухший член, быстро скользя по нему приятно теплой ладонью - Яна душит сверхстимуляция. – Ты так хорошо держался. – Джеевская похвала нахальная, с издёвкой, сквозь жадную ухмылку, – А теперь кончи для меня. Пожалуй, после этих слов взрывные импульсы внутри не заставят себя долго ждать, Ян не уверен, что продержится ещё хоть секунду, не упав в обморок под зыбкие блики, или к чертям не провалившись в сабспейс. Он невольно толкается в кулак под ритм отточенных движений Джея, обрывисто стонет, чувствуя судорожную тряску и стяжку во всем теле - жгучая лава растекается внутри и Чонвон кончает в горячий от трения кулак с чужим именем на губах. Нескольких рваных толчков после такого хватает для того, чтобы тугой презерватив заполнился горячим семенем - с утробным рычанием Джей врезается губами в открытую для него, сгорбленную шею Чонвона, вымотано болтающегося в его руках. Прикусив загривок, Джей жадно вдохнул аромат слипшихся волос и, наконец сжалившись, завалился на мягкую, испачканную постель, утягивая Яна за собой. Чонвон едва разбирал что-то сквозь шум в зрачках и ушах, собственное тело казалось ему зыбким песком, которое больше не поддавалось никаким импульсам: руки настолько тяжёлые, что их не получается поднять; ноги пробрало онемение; позвоночник колит от жгучей боли при каждом шорохе; по всему периметру тела стягиваются колючие, запекшиеся Джеевские следы. Всё, что Чонвон может сделать, это повернуть тошнотворно пустую голову в бок, столкнувшись с нечитаемым Джеевским взглядом, и тот час кануть в его глазах, почувствовав ток на кончиках онемевших пальцев. – Слушай, я... – он не успевает договорить, лишь раздражённо зашипев, когда слух пробило мерзкое, непрерывное гудение телефона, глохнущее в поверхности компьютерного стола. – Ч-ч-чёрт! – измученно завыл Ян, пытаясь подняться с кровати сквозь всю болезненную тяжесть собственного тела, но Джей опередил его, подорвавшись с места. – Сону спамит в общий чат, чтобы ты скинул фотку. – насмешливо заявляет он, видя всплывшее окно на экране блокировки. Устало выгнув брови, Чонвон изнуренно провел рукой по сморщенному лицу, словно от удушья закатывая глаза под веки. Никаких фотографий как минимум ближайшую неделю он не увидит, ведь одежда на Чонвоне представляет из себя рваное безобразие - юбка вся испачкана смазкой и спермой, чулки разодраны, а ведь всё это Ян даже не успел постирать, как некогда наставляла ему мать, даже если вещь новая. К черту это всё, думает Чонвон, но вот только Джей ни капли с ним не согласен. Улегшись обратно на кровать он подхватил чужое онемевшее мягкое бедро, сгибая ногу в колене под молчаливый Яновский ступор, и наведя на нее объектив камеры чужого телефона, уложил на бедро свободную ладонь, сжав кулак и вытянув средний палец. – Какой пароль? Чонвон, прыснув усталой, потерянной усмешкой, вяло пробормотал цифры по памяти, после улавливая приятный звон клавиатуры своего телефона, теперь лишь раздражающий чувствительный слух. Вытягивая затекшую шею, он едва видит под отсветом экрана, как Джей скидывает фотографию в общий чат, спустя пару секунд слыша, как обрывается настойчивый спам Сону. Забавно конечно, но что теперь? – Ведёшь себя, как ребенок. – порицающе покачивая головой комментирует Ян с нелепой улыбкой, распластавшейся по лицу, скорее нервной, чем смущённой. – Зато теперь все в курсе, что ты мой. Слова Джея так легко и даже небрежно слетают с его губ, что Чонвон не сразу понимает их истинное значение. Но в одну секунду кровь застывает в его венах, а оборванный выдох сменяется нервным глотком горькой слюны. Если Пак Джей, сволочь, так решил поиграть с ним, то Чонвон найдёт силы чтобы подняться и хорошенько вмазать ему. Но пока его щеки лишь предательски обтекает румянец, столь невинный в сравнении с целостным видом грязного, будто на куски растерзанного Чонвона. – Разве ты не должен был в первую очередь поставить в известность меня самого? – недоверчиво щерясь, со спесью диктует Ян. Он пытается выглядеть раздражённо, пребывая в подвешенном состоянии смятения, но так осторожно подкравшаяся к плечу ладонь Пака, огладившая косточки плеч, не оставила и шанса избежать глупого влюбленного смущения, чью дозу в теле увеличивала мягкая, непривычно простая, без всяких подоплек Джеевская улыбка, разве что слегка игривая из-за шипящих искорок в его глазах. – Ты против? – уверенно спрашивает он - точно ведь знает, что нет. – Да. – издеваясь, хмыкет Ян, глядя в потолок, чтобы не потонуть в зыбучих песках укрывшей его послеоргазменной нежности, – уже года три, как против. – с самоиронией добавляет он, никак не ожидая, что грязная горечь тут же соберётся во рту от этих слов и невзначай поцарапает загноившуюся за все эти годы грудную клетку. Понурая усмешка улетает в сторону, подальше от опасно обеспокоенно Джеевского взгляда - Чонвону трудно смотреть ему в глаза после столь откровенных слов. Но Пак завлекает его обратно в свои цепи, хватает нежную, тяжёлую руку, оставляя на ладони беглый поцелуй. – Прости меня. – трепетно целует ещё и ещё после этих выдавленных сквозь шепот слов - осторожно, медленно и вовлеченно, – Я идиот. – Не говори так. – тут же строго, но ласково отсекает Ян. Он не считает, что в произошедшем действительно есть виновные - просто воля случая, может судьбы, или какая-нибудь строгая жизненная закономерность. Кажется, всё так, как и должно быть, – Всё в порядке. – кивая головой добавляет он. – Нет... – словно стряхивая с головы прицепившуюся заразу, Джей шипит и подрывается с места, чуть приподнимаясь и оставляя бережный контрольный поцелуй в Чонвоновский лоб. Всё, блять, не в порядке уже как три года. Не удивительно, что Ян относился к нему, будто к монстру, продолжая терпеть все идиотские выходки в этом больном, никому не подвластном состоянии столько лет. Ровно столько же, Джей был глух и слеп, раз осмеливался считать Чонвоновскую скрытность кучкой страхов и ханжеством. Целых три года - Джей бы сам себя столько не вытерпел, и он уж точно не заслужил этой чистой, преданной любви, так поздно проснувшейся в нём самом. Ян удивительно стойкий; Джей же не смог продержаться без него и пол года - набросился, точно хищник в голодном бешенстве на самую сладкую жертву. Не так всё это должно было быть... Пак всё ещё держит Чонвона за руку, другой разглаживая собравшуюся у него на лбу липкую чёлку, смотрит в его беспокойные усталые глаза, понимая лишь, что так Ян смотрел на него всегда, и каким надо быть гнусным придурком, чтобы три года так бессовестно пользоваться его чувствами и даже не заметить. Неужели он настолько идиот, что не способен ничего понять, пока не ткнут носом, не подставят, как курок к виску? – Просто дай мне всё исправить, ладно? – оглаживая мягкие черты лица, Джей понимает, что тонет окончательно в ласковых кошачьих глазах, в дрожащей лишь на краешках губ улыбке, во всём Чонвоне - точно сахар, расстворяющийся в воде. Согласно кивнув Ян получает в благодарность терпкий поцелуй на мягкой, впалой щеке и ответную, более явную улыбку, сорвавшуюся с грубых Джеевских губ. – Кажется ты хотел что-то сказать? – припоминает Пак так и не озвученную Чонвоном фразу, сбитую надоедливым Сону. – Наверное... Чёрт, я не очень хорошо соображаю сейчас, это просто... – взволнованно трепещет опущенными в смущении веками Ян, уводя взгляд к собственным исцелованным рукам. – Наверное, собирался сказать, что люблю тебя.