Он проникал в неё медленно, осторожно, едва ощутимо…
Она была сухой. Абсолютно, мать её, сухой. Но он продолжал вводить сантиметр за сантиметром, заставляя её внутренние стенки неприязненно пульсировать. Казалось, ещё чуть-чуть и он сотрет их в кровь.
— Милая, всё в порядке? Я-я могу ускорить темп? — спросил он, словно не чувствовал (
или не хотел чувствовать) прознающую её боль, словно до этого они не занимались сексом и он не знал, что делать.
Хотя все
его действия склоняли её именно к таким выводам. —
что заведомо являлось бредом сумасшедшего.
— Да-да, только прикоснись ко мне…— взмолилась Гермиона, в попытках вызвать в себе хоть крошечную долю возбуждения.
С тех пор, как Драко появился в её жизни, Грейнджер стала различать не только чёрный, да белый (изредка смешивая их, получая серый), но и синий —
предающий ей спокойствие, пурпурный и
возникающие с ним величие, зелёный,
олицетворяющий надежду.
Цвета можно было перечислять бесконечно, предавая им любое значение, но её список возглавлял он — красный.
Жизнь, любовь, похоть, страсть, возбуждение, наслаждение, вожделение, агония, ярость — всё это можно было окрасить лишь одним оттенком — тёмно-красным, походящим на красное вино или спелый, сочный сок черешни.
И именно его Малфой чувствовал, олицетворял, источал и дарил. Уничтожал им её.
Первые два месяца работы с ним доставляли сплошные раздражение и негатив (аж до нервной чесотки). Каждое его слово или ухмылочка по-настоящему выводили Гермиону из себя и они вступали в словесный бой, из которого Малфой почти всегда выходил победителем. И каждый раз, когда
это происходило, она еле сдерживалась от порыва к применению магловских, боевых искусств.
Её должность — глава отдела регулирования и контроля за магическими существами — и ответственность за неё не позволяли просто взять и врезать самовлюбленному, белобрысому хорьку по носу.
Как же третий курс был прекрасен.
Но всё изменилось после того, как Драко Малфой занял пост главы Аврората. На вопрос почему Гарри передал
бразды правления ему, а не её возлюбленному, по совместительству,
его лучшему другу — Рону Уизли, первое время никто не мог дать ответ, но вскоре всем стало ясно
почему именно такое решение принял Поттер.
Хоть Рон и был её
парнем и как бы она ни
любила его, Гермиона не была слепой. Рональд был абсолютно развязным, не умел держать контроль над ситуацией, да что тут о ситуациях, когда он толком свои эмоции не мог контролировать, почти всегда скидывал вину за свои ошибки или неуместные, грубые высказывания на других. Вообщем, полная противоположность характеристике, соответствующей главе Аврората.
В отличие от самого Малфоя. Драко
был сдержан, ответственен, учтив и даже проницателен. Он всегда действовал четко, размеренно, всегда был на шаг впереди. Контролировал всё: начиная с сухих листьев растений на столах своих работников, заканчивая невозможной пылинкой на его идеальном, всегда чёрном, сшитым на заказ костюме за пару тысяч галлеонов. Этот человек был педантичен и резок
почти во всём.
Именно поэтому выбор Мальчика-который-выжил спустя время стал очевидным.
Спустя ещё полгода работы бок о бок, их перепалки стали чем-то необходимым, привычным и ожидаемым. Конечно такое
общение не образовалось на пустом месте, ему пришлось постараться, чтобы обрести её доверие, прежде чем пригласить Грейнджер на ужин, где Драко на самом деле
раскаялся (я не шучу, он извинялся, чуть ли не со слезами на глазах) перед ней, за причиненные им обиды в учебные годы. Он был абсолютно искренен с ней и она просто не могла не простить его, окончательно зарывая топор бессмысленной войны.
С каждым днем они всё больше сближались, находя огромное количество новых точек соприкосновения. Например: Малфою был безумно интересен мир маглов (
это вообще можно себе представить?! Он и маглы?! Что-то за гранью реального.)— его история, развитие технологий, литература и искусство и даже некоторая современная музыка, а ей не терпелось поделится с ним нескончаемыми знаниями о важном ей мире.
В итоге он стал одним из самых близких ей людей, близким
другом, лучшим другом. И как бы совесть её не грызла, она не могла не признать, что он стал ей ближе Рональда.
Наверное, это произошло после того, как она пригласила Малфоя к
ним домой. Рон повел себя просто отвратительно. Хотя, наверное, другой реакции от него не стоило ожидать, на что она вообще надеялась? Разные оскорбления
летели в сторону Драко, но тот в свою очередь не отвечал грубостью на грубость, а лишь поблагодарил
её за
замечательный ужин и удалился, пожелав приятного, оставшегося вечера, чем окончательно поразил Гермиону.
Но, разумеется, оставшись в квартире одни, Уизли не упустил возможности предъявить ей
дружбу с «самовлюбленным слизняком», умудрившись запретить
ей общение с
ним .
Ох, тогда нужно было слышать ор Гермионы Джин Грейнджер.
Вскоре, как это бывает в нестабильных отношениях, Гермиона предложила Рону на время разъехаться и, на её удивление, он не был против, а присмотревшись, можно было разглядеть радостный огонек озорства в голубых радужках глаз.
Смутило ли её это? Естественно. Но не настолько, чтобы передумать в своем решении.
Переехав в собственную квартирку, расположенную (
угадайте где?)) в магловской части Лондона, её вечерние посиделки с Драко и бокалом белого, полусухого отборного вина участились, как и биение её сердца, когда она приняла то, за что её спокойно можно было бы посадить в Азкабан, если бы Рональд всё же занял
место Малфоя.
Каждый раз, оставаясь наедине со своими мыслями после чудесного ужина, напоминанием которого служил букет её любимых
красных роз, Гермиона доводила себя до ручки, испытывая умопомрачительный оргазм, представляя вместо своих— пальцы Драко Малфоя и молясь Мерлину о том, чтобы когда-нибудь
это действительно произошло, чтобы
он наполнил её.
Её мысли о Драко прервал нервный шёпот Рона:
— Миона, я б-близко. — наконец-то этот ад закончится, хотя мысли о Малфое достаточно возбудили её и были слышны легкие похлюпывающие звуки, что значительно снизило её боль.
И тут он помог. Но ей порядком
это надоело.
— Ладно, всё Рональд, вставай я не хочу больше. — её тон был уверенный и даже немного злобный.
— Миона, я не понимаю, чт…что это значит?
— Это значит одно, Рон Уизли, с меня хватит, ясно? Я больше не могу притворяться, что между нами ещё что-то может быть. Это не так. Наши отношения никогда не подавали надежд, да я верила в них, верила в нас, но сейчас я
окончательно убедилась, что это просто невозможно. Мы абсолютно разные. Ты грезишь семейной жизнью, однотипным сексом и старыми устоями. Я же хочу строить карьеру, любить по-настоящему и наконец-то
жить, чувствуя себя счастливой. Мы не подходим друг другу, но я по-прежнему тебя уважаю и принимаю твой выбор в виде Лаванды, — Глаза Рона округлились и на смену разгорающейся агрессии, пришли замешательство и…неверие. — она действительно твой человек, но я — не твоя карта. Да мы сыграли, но в конечном итоге проиграли. Прости меня, если сможешь.
Прощай.
Бегло собрав вещи, которые предварительно были аккуратно сложены на диване, и одевшись, она выбежала из его дома. Навсегда. Лишь мельком услышав последнюю фразу, брошенную ей в след:
— Прости меня…
На этом их пути разошлись, по-крайней мере любовные точно, а дружеские…всегда есть вероятность того, что сломанное можно починить и может быть, когда-нибудь им удастся найти компромисс и наладить отношения. Остаётся только надеяться.
Надежда.
Да, именно с надеждой она прикасалась к набухшему от возбуждения клитору, стоя под опаляющим напором горячей воды. Именно с надеждой она вырисовывала пальцами круги по половый губам, принося себе невероятное удовольствие. Именно с надеждой она вводила в себя два пальца, смотря на запотевшее стекло душевой кабины, на которой были написаны
их имена, с надеждой ускоряла движения, придавая им бешенный ритм. Она была на грани, на такой, что в глазах появились темные круги, застилающие вид на перегородку, на такой, что ноги подкашивались и ей приходилось второй рукой держаться за кафельную плитку стен, на такой, что ей даже послышался звук закрывающейся входной двери. Как бы ей хотелось, чтобы это оказалось так и в её квартире оказался Драко, ведь только у него был запасной ключ. Она взорвалась крича от наслаждения и перевозбуждения, её стеночки сжимали её пальцы, но она уверено продолжала двигать ими, принося себе судороги блаженства.
— Эй, милая, с тобой всё хорошо? Или ты демонстрируешь свои голосовые данные в попытках пропеть очередную магловскую ерунду? — послышался сначала стук, а затем и голос.
Его голос. Чёрт!
— Малфой?!
— Да, милая, это я. Кто ещё это может быть? Если, конечно, ты не давала ключи кому-то другому…
— Нет, не давала, Драко, подожди меня на кухне. Я скоро.
— Конечно. Сделаю нам чай.
Что ж, сейчас Гермионе оставалось надеяться лишь на то, что Малфой действительно расценил её оглушительный оргазм, как попытку вокала, иначе будет странно рассказать парню о том, что кончила она
технически из-за него. А он не отстанет, да и секретов у них нет, Драко тот человек, который понимает её с полуслова и остается на её стороне всегда. И если она попытается хоть чуть-чуть увильнуть и, не дай Мерлин, солгать, он это почувствует и устроит ей настоящую взбучку. Он любил её, да несомненно, ценил, обожал и оберегал, но не так, как она хотела,
не так, как она его…
Может, он любил её как миленькую, младшую сестренку…
Ох, совсем забыла, почему сам Драко Люциус Малфой называет её милой…ну, это не трудно объяснить, просто по его словам, её прелестные кудряшки и веснушки, обрамляющие лицо, создают отнюдь не стервозный вид, какой она усердно пыталась себе придать, а он даже не старался помочь с этим! Просто постоянно напоминал ей, что она очень миленькая в своих неудачных попытках быть сукой, вот так к ней и прицепилось это дурацкое уменьшительно-ласкательное слово, которое, как она считала, ей абсолютно не подходит!
Накинув на себя халат и решив, что скорее всего он не надолго, ведь ему ещё
точно нужно на работу, она не стала натягивать белье, подумав, что наденет его чуть позже, и выбежала из ванны, направившись в кухню.
— Привет. — она подбежала к нему, кинувшись в объятия, а он, в свою очередь, крепко прижал её к себе, даря свое тепло и их приветственный поцелуй в щечку,
к сожалению, в щечку…
— Как дела, милая? Я соскучился и решил заскочить к тебе, тем более у меня есть новости. Я наконец-то, по твоей рекомендации, ну как рекомендации, ты угрожала мне фильмами и читосом по средам и у меня буквально не было выбора, взял отпуск. Так что с этого дня по, — он обернулся, чтобы посмотреть на календарь. — двадцать третье февраля, я весь твой!
Вот теперь она пожалела и о белье, и о халате.
И чтобы не выдать своё волнение и подступающие красные пятна смущения, Гермиона решила поддержать разговор в своем стиле:
— Эй! Я не поняла, а почему только четыре дня? Ты мне обещал неделю, Драко, неделю! И? Где она? — с шуточной злобой и грозящим пальчиком, тыкающим в его грудь (
если бы он знал, где он был до этого), пролепетала она.
— Так, Грейнджер, я удаляюсь в ванную, чтобы помыть руки, пока ты меня окончательно не прибила.
— ТАК ТЫ ЕЩЁ И РУКИ НЕ ПОМЫЛ?! МАЛФОЙ! Ты знаешь сколько микробов, сколько инфекций мог притащить, а?!
Но он лишь поднял руки в примирительном жесте и убежал, нет, он
действительно побежал в ванную. И вот тут на неё свалилось осознание, как ушат ледяной воды.
Она не смыла её мечты со стекла душевой кабины….
—
Твою голову Гермиона… Малфой, стой!
Но было слишком поздно. Он уже был там.
— Я…я всё тебе объясню, ладно? То, что ты видишь странно, но поверь, я не сошла с ума. — Грейнджер видела лишь его спину и пристальный взгляд направленный на стекло с его и её именами. Чёрт! Просто…блять! — Драко, ты слышишь меня…я…не подумай ничего такого, просто дай мне объяснить.
Малфой же в свою очередь развернулся, нехотя оторвав взгляд от перегородки, и приковал его к карамельным глазам девушки.
Внутри всё смешалось, если он правильно всё понял, а он уверен, что всё правильно понял, то все его страхи о
невзаимности отошли на задний план. Значит она совсем не равнодушна к нему, как к мужчине…она
хочет его? Могли ли быть те крики свидетельством её симпатии, а не демонстрацией вокала? А если да? Как ему проверить? Надписи…надписи на стекле, одно из доказательств, не так ли…? Чёрт, Малфой, соберись, ты— главный Аврор, значит и причинно-следственные связи установить уж сможешь.
В своей голове он стал прокручивать все
их моменты, в поисках малейших подсказок с её стороны, но ничего не мог найти.
«Хорошо. Ладно. Значит, надо действовать. Действовать? Да, точно! И поставить на кон многолетнюю дружбу с той, с которой он чувствовал себя живым, счастливым, чувствовал, что он дома? Да. А если он проиграет, а если…»
Драко устрашающе-быстро придвинулся к ней, обхватив её лицо руками, и притянул её к себе в поцелуй. Жадный, властный и страстный.
Совсем не так, как он хотел, для первого раза. И она не оттолкнула его, лишь простонала, от чего член предательски дернулся в штанах.
Как же он давно хотел её.
— Гермиона, у меня есть шанс? — оторвавшись от её припухших, но не менее прекрасных губ, прошептал он ей, прислоняясь лбом ко лбу.
— Драко, ты шутишь? Я…блять…да я хочу тебя! Слышишь? Хочу. И хочу довольно давно, как ты мог не заметить, я ведь практически спрашивала у тебя…но ты ясно дал понять, что у нас ничего не выйдет.
Вот тогда он чуть не задохнулся от возмущений.
— Что…ты? О чём ты говоришь? Если бы я знал, то уже, как минимум, два года назад трахнул бы тебя прямо за той барной стойкой! — он указал в глубь коридора, ведущий на кухню. — Милая, ты давно нравишься мне, но я думал, что ты никогда не расстанешься с этим свои рыжим идиотом, кстати о нём…что
нам делать? Тебя не пугают последствия?
— Я рассталась с ним. Неделю или две назад. Не успела тебе рассказать из-за твоей командировки. —уверенно сказала она, заставляя собственнический рык вырваться из глубин его души. И он снова притянул её к себе в поцелуй, такой же страстный, и такой же властный, но уже наполненный их…
любовью.
Гермиона же с готовностью отвечает, запуская свои ручки в мягкую, платиновую шевелюру.
Они не стали медлить. Несколько секунд и…
— О чё-ё-ёрт, Грейнджер, ты восхитительна. — халат падает на пол и она слышит его восхваления, пока он спускается поцелуями к её шее, а затем и ключицам.
Уводя её на кухню и прислонив к той самой стойке, он раздвигает её колени, пока до неё доносится звук растёгивающейся молнии брюк. Драко прижимается к ней сверху, позволяя Грейнджер почувствовать себя и свое твердое как камень возбуждение. Гермиона понимает, что, если он промедлит ещё хоть миг, то она умрёт.
Умрёт от желания, которое пульсирует в ней, заставляя выгибаться, чтобы стать ещё ближе к нему, ещё ближе и ещё чуть…а если согнуть колени, то… о Мерлин! Стон вырывается из неё, сливаясь с его резким выдохом.
— Не терпится. — понимает он правильно.
Гермиона уже чувствует не поцелуи, нет, Малфой просто проводит губами по шее, обдавая горячим дыханием и прикусывая мочку уха, тем самым вырвая из неё ещё один стон.
— Я постараюсь немного сдержи…
— Не смей! — тут же возражает она. — просто трахни меня, Драко Малфой.
И в следующую секунду он обхватывает её бедра своими сильными ладонями, впиваясь в нежную кожу подушечками пальцев, чуть тянет вперед и…проникает в неё.
Во всю длину.
Успевая поглотить её стон своими губами, снова даря жаркий поцелуй.
Жесткий, немного грубый, такой же как и член, который наполняет её.
— Салазар, Грейнджер, ты такая мокрая…для меня.
Малфой перестает себя сдерживать и, по-началу, медленные толчки превращаются в яростное вколачивание. Плоть к плоти. Шлепки к шлепку. Его губы успевают ласкать и чувствительную грудь, с набухшими холмиками и шею, где бешено бьется пульс, и подрагивающий живот, и лицо, и рот…
Драко сладко то ли рычит, то ли дышит ей в губы, передавая своё удовольствие, словно заставляет насладиться им.
А она…
Гермиона чувствует себя как в тумане,
это было не похоже ни на что, она не испытывала такое ни с кем, ни с собой, ни с Роном, это что-то животное, желанное, первобытное, горячее… каждый его толчок— жаркая волна её наслаждения. Он наполнял её полностью.
Они дополняли друг друга.
Грейнджер перестает понимать где она и что она, растворяется и возрождается заново в этих руках, в его руках, в его твердых объятиях. Теряется под натиском, с которым он в неё вдалбливается. Дрожит от избытка чувств, которые описать не возможно. Она принимает его.
Нет больше слов.
Стоны, рыки, шлепки, хлюпанье — наполнили комнату.
За них говорят страсть и их тела, которым хорошо, ахуеть как хорошо… Поцелуи Драко становятся ещё жестче, тягучей, порочней. Она вздрагивает от напора и наполненности, дрожит, выгибается дугой, снова громко стонет, не в силах себя контролировать.
А потом, кажется, Малфой слетает с катушек и начинает трахать так быстро, что она практически теряет сознание, но… она
близко, это осознание предает невероятное… Он снова впивается ей в бедра, а языком проводит по пульсирующей венке прикусывая её, оставляя свою
метку. Словно Драко говорит ей о том,
что она теперь его. Присваивает себе. Она его.
И Гермиону словно выбрасывает в другую вселенную, разбивает на атомы, и он поглощает её финальный стон, впитывает в себя,
нежно целуя. Это был настоящий и первый в её жизни оргазм, который подарил ей мужчина.
— Умница, — хвалит он, покрывая её лицо быстрыми поцелуями и продолжая в ней двигаться. — Какая же ты у меня умница, милая.
Она чувствует, что он совсем близко в своей разрядке, её стенки сильно сжимаются вокруг его члена, продвигая его к концу. И он изливается в неё с громким стоном, который скорее всего будет сниться ей в самых непристойных снах и станет для неё лучшим звуком в мире.
Драко обнимает её и притягивает ещё ближе, насколько это возможно,
спрашивая утверждая:
— Ты теперь моя, Гермиона, во всех вероятных смыслах и трактовках, моя и только моя, а
я твой. — рычит он ей. — Скажи, когда я пришел, ты стонала из-за меня? Ты представляла меня, пока вводила в себя свои чудесные пальчики, м? Или это всё же была попытка спеть какую-то песню? — со знаменитой, самодовольной ухмылкой спрашивает Малфой.
Её Малфой.
— Ты знаешь, что тебя, придурок. Я представляла только тебя, и теперь ты мой, а я твоя.
И только сейчас Гермиона замечает свежий букет красных роз, стоящих на подоконнике. 
