Кошмар

Тишину ночи разрывает пронзительный громкий крик и последующий за ним топот ног по коридору в направлении источника звука. Заспанный дворецкий рывком распахивает дверь в спальню баронессы Барнетт, по привычке, вставая в оборонительную стойку. Его растрёпанные волосы отдают тёплым алым цветом в свете керосиновой лампы в руках. Освещение не очень хорошее, но Сатклиффу удаётся разглядеть, что женщина в постели не спит в столь позднее время. — Миледи? — произносит неуверенно, пытается проснуться, свободной рукой поправляя очки на тонкой переносице. Утомлённый прошедшим днём, он едва может представить весомую причину лишать себя здорового сна. В ответ слышится сдавленный всхлип, дворецкий подходит ближе, его лицо меняется с настороженного на недоумевающее. Посторонних в помещении нет, а Анжелина сидит, тесно вжавшись в спинку кровати спиной и обнимая дрожащими руками собственные колени. Хрупкое женское тело в ночной сорочке мелко трясётся, её лицо не видно, оно опущено и спрятано под копной коротких ярких волос. — Горит… горит… всё горит… — тихо шепчет Даллес между всхлипами, её тонкие пальцы судорожно перебирают ткань одеяния. В темноте помещения тени мягко обволакивают её стройную фигуру, утопают в складках одеяла. Картина, мягко говоря, непривычная. Грелль на мгновение сдвигает брови, пытаясь понять и осознать то, что он видит. — Кхм… Вам… что-нибудь нужно? — вопрос несмелый, аккуратный, жнец чувствует себя крайне неловко. Зелёноглазый лишь на мгновение проверяет сторону входной двери, чтобы убедиться - они одни, больше никто не сбежался на звук. Лампа опускается на стол, а дворецкий на край постели прямо у женских ног. Аристократка поднимает взгляд на слугу, её глаза блестят от слёз, а уголки губ странно подёргиваются, словно та не определилась, хочет улыбнуться или нет. — Все… они сгорели… сгорели, — повторяет, хватаясь за пряди своих волос, глубоко запускает в них свои тонкие пальцы, готовая вырвать их у самого корня — я ничего не сделала для неё… для него… ничего… Жнеца будто ударяют молнией, он кусает внутреннюю сторону своей щеки и проходится языком по острым зубам, смакуя правильный ответ. Теперь, зная, что никто их не видит, можно говорить не так официально. Это даётся с большим трудом, но промолчать - упустить момент. — Анж, это был просто сон, — голос звучит холоднее, чем хотелось, брови вновь сходятся над переносицей. — Они были так близко… чёрт, так близко, — Мадам Рэд откинула голову назад, касаясь затылком стены. Фигурные губы подвергаются укусу, дрожат, сжимаются. Женщина вся состоит из единого натянутого нерва, одно неверное движение по которому окончательно порвёт его, доломает остатки человека в ней. Такая беззащитность всего лишь от собственного мозга, невероятно, не правда ли? С появлением Грелля в поместье кошмары стали появляться значительно реже, но когда всё же приходили, то абсолютно выбивали баронессу из стабильного состояния. Картина поместья Фантомхайв, окутанного языками алого пламени - то, что невозможно забыть. Огонь поглощал всё, уносил с собой в небытие память, надежду и тот единственный лучик счастья от мимолётного взгляда на любимого мужчину с его столь же любимой семьёй. В тот день, они с Рэйчел должны были… это уже не важно, ведь первые месяцы за воспоминанием лиц дорогих ей людей, Мадам Рэд тут же видела перед глазами сплошную аляповатую стену из обрывков жизни, размывающихся в обжигающих пятнах. Тёплая ладонь опускается на женские колени и слабо сжимает. — Нужно поспать, сегодня ты хорошо потрудилась. Уголок губ Бога Смерти тронула слабая довольная улыбка. Несколькими часами ранее на этом милом заплаканном личике красовались красные брызги, а под ногами валялось бесчувственное тело очередной жертвы Джека Потрошителя - их жертвы - не удивительно, что разум аловласой вновь помутился и терзаёт её. Это красиво. Так красиво, что сводит желудок. Как слишком приторная сладость, оставляющая послевкусие горечи и остроты на языке, плавно переходящие в глотку и застревающие там. Анжелина днём и сейчас - два абсолютно разных человека; Будто фасад разваливающегося дома утром накрыли цветной бумагой, а вечером беспощадно сорвали, оголив основание. Если эти кошмары заставят убивать яростнее, заставят забыть любые рамки морали, ему плевать, что сейчас происходит в чужой голове. Каждая такая петля памяти толкает баронессу всё ближе к границе безумия, и это ему, без исключений, нравится. Она не должна забывать. Пусть его ангел смерти спит и видит все ужасы мира, лишь бы это никогда не заканчивалось. Алые глаза возвращаются на Грелля, в них отражается бледное лицо слуги. Она ждёт какое-то время, а затем придвигается к нему и сжимает грудь, в которую утыкается головой, в крепких объятиях. Жнец вздрагивает и поднимает руки, не прикосаясь к Анжелине даже пальцем, он приходит в лёгкое смятение, желая вскочить на ноги и оставить её вариться в собственном соку. Глубокий вдох, такой же медленный выдох, Сатклифф кривит губы и опускает ладони на спину госпожи, чувствуя тепло тела сквозь тонкую ткань. У неё быстро колотится сердце, у него не бьётся вообще. Сглатывает, оглядываясь по сторонам и искренне не понимает, что нужно делать. Его не так уж часто обнимают, особенно, женщины. — Грелль, не уходи… пожалуйста. — шепчет тихо прямо в грудь, обдавая горячим дыханием, оставляя на ночной рубашке мокрые следы. Анжелина лихорадочно скользит пальцами по чужой пояснице, цепляется за тонкую паучью нить, будто не видит, что всё это иллюзия помощи. К щекам приливает жар, дворецкий на короткое мгновение крепче прижимает напарницу к себе, упиваясь моментом. Где-то в районе сердца что-то начинает едва заметно болеть - может, показалось? Бедное… бедное создание… ищет защиты и покоя совсем не там, где ей могут её дать. От волос Даллес исходит приятный аромат; тот самый новый шампунь, который ранее втирался слугой. Грелль опускает голову ниже и позволяет себе коснуться чужой макушки своими тонкими губами - невесомо, почти неощутимо. Власть над ней - то, от чего невозможно отказаться, даже если за это придётся дорого заплатить. — Ооо, я буду рядом, дорогая. Поверь. — уголки губ расползаются шире, — Буду рядом до самого конца.