Зачем кричать, когда никто не слышит
О чём мы говорим?
Мне кажется, что мы давно не живы
Зажглись и потихоньку догорим
Он горел, сиял и блистал сотнями красок—не давал (другу) спать ночами и бегал по дому в поисках понадобившегося цвета. Горел, сиял, блистал и светился так ярко, что глаза жгло, что хотелось надеть очки даже темным зимним вечером. Носил линзы разного цвета, пропах красками и растворителем для них, спиртовыми маркерами и медовой акварелью. И он потух. Выбросил сотни блокнотов, забыл о мальбертах и красках, выкинул линзы и потемнел, забыл о свете, незаконченных работах и грёзах о мировой популярности. Он догорел. А потом Джокер. А потом он тут, вместе с Риккардо, этим несчастным Джокером, откуда-то знающем их вдоль и поперек, и с дуэтом двух немых придурков. А потом как то слишком неожиданно всё внимание перешло на зеленоволосую навязчивую занозу. А потом, как то слишком неожиданно, Риккардо стал его ненавидеть. Или заметил он это только сейчас.Это и есть взросление?
И ему показалось, что тогда он снова загорелся. Ненадолго, малюсеньким огоньком, потухшим спустя пару минут. Обиженным, злым и боящимся. А на что обиженным? На Риккардо? На Джокера? На весь этот грёбаный мир, ввиде четырёх олухов? Как же он тосковал по Нью-Йорку. Не по краскам, не по мольбертам, не по прыгающему и орущему среди ночи себе. Скорее, по холодным заботливым глазам, которым не плевать, по замёрзшим рукам и белым перчаткам со следами крови. Возможно, в Чарли тогда что то умерло. Потухло, словно догоревший фитилёк. Он загорелся давно, превратился в пламя, сжигающее всё на своём пути, растворяющее ледники(кого то, вроде главы Мафии, держащей в страхе пол города) и уничтожающее полотно за полотном в немом (нет. Верещащем на весь мир) желании создать шедевр. А потом он потух. Слишком резко, неожиданно и больно. А на что он способен без красок? А потом стало плевать. Плевать на краски, на город, на реальность, на всё что приносило удовольствие, и, возможно, на Риккардо."Зеленоволосый притворщик прилипала, на которого ты меня променял".
Променял. Да. Бросил. Забыл. Хочется плакать словно маленький ребенок—словно чумазый Чарли с пятнами краски везде и повсюду, когда не удалась поза на рисунке. Словно перепугавшийся злобы соседа, всё так же чумазый Чарли. Словно потерявший искреннюю ко всем своим блокнотам (детям!!) любовь, уже, почти что—чистый Чарли. Сидящий у берега, вспоминающий всю ругань, утирающий руками с похудевших щёк слёзы. В городе тогда было нечего терять, все его воспоминания прямиком с первого "шедевра" фломастером на стенке были ничем, кроме как обманом, а краски потерялись где-то в шкафах. Тогда Риккардо беспокоился."Всё снова будет как раньше?"
Кажется, внутри что-то загорается. Еле еле пытается жить в воске, затопившем всё, что могло излучать огонь, пытается—кое как разгорается и резко вспыхивает всемирным пожаром. Как же тепло становится на душе. Хочется полезть обниматься, шутить глупые шутки и будить Риккардо посреди ночи. Тут нету ночи.Тут нету "того" Риккардо.
Тут нету "Того" Чарли.
Как раньше не будет уже никогда.
И снова пусто, безжизненно и пахнет потухшей свечой.Но краски, всё же, стоит попросить.
Гори, но не сжигай Иначе скучно жить Гори, но не сжигай Гори, чтобы светить