***
Нужно быть чертовски глупым, чтобы не понимать возможные последствия своих действий и поступков. А Антон даже очень умный уже-не-мальчик, чтобы не знать, какой эффект могут иметь все его телодвижения. За спиной — десятки и десятки концертов и, конечно, чуть меньшее количество отыгранных «кукол», но одна закономерность зацепилась в голове с такой силой, что теперь является целью каждого концерта. Точнее, не все «куклы» в целом, а одна конкретная деталь — то, как Антон, объясняя на Арсении правила, ударяет его по ногам, показывая, как делать не надо, и как тот реагирует. — По лицу видно, что ему не нравится. В груди плещется азарт, потому что Антон видит эти прикрывшиеся на пару мгновений глаза и поджатые губы и внутри все сводит. Ебаный пиздец. — Ну, смотрите, — он ударяет снова — и Арсений втягивает носом воздух, обратив на него секундный внимательный взгляд. Кто ж знал, что в отличие от некогда правильного и стеснительного мальчика у взрослого и довольно раскрепощенного мужчины будет кинк на публичность и грубость? Но все это выяснилось после первого такого момента, когда Антон впервые шлепнул Арсения по ляжке перед игрой, а после чуть не сорвал голос, когда в номере ему даже не дали дойти до кровати и раздеться, а впечатали прямо в зеркало, спустили штаны и взяли так, что потом приходилось лежать животом на чертовом комоде в прихожей и рвано хватать губами воздух. Есть что-то особенное в том, чтобы выводить Попова на людях, прекрасно понимая, что на глазах у такого количества зрителей он не может ничего сделать, зато все это «ничего» накапливается и после, наедине, превращается во что-то феерическое. Что-то, что будоражит воображение настолько, что Антон чувствует себя Брюсом Всемогущим, упиваясь своей временной безнаказанностью. Он отступает, держа на губах улыбку, чтобы скрыть клокочущее внутри возбуждение, и ловит взгляд Арсения, в котором так темно, что воздух разом выкачивает из легких. — Не бей меня потом, — почти жалобно, тонко, сорвавшимся голосом, сдавая себя с потрохами. Пожалуйста. И пока привыкшие к подобному Сережа с Димой продолжают концерт, Антон видит только синие глаза и***
Антон запоздало понимает, что в этот раз Арсений выбрал наказание, которое он не выносит сильнее всех остальных — ожидание. Лучше грубо, лучше больно, до сорванного голоса, до стертых о край стола ляжек, до искусанных в кровь губ, чем — ждать. Гадать, представлять, дергаться от каждого движения рядом и смотреть умоляюще, потому что все что угодно — только не это затишье перед бурей. Гримерка, такси, прихожая, гостиная — Арсений ведет себя так, словно ничего не случилось и Антону ничего не угрожает, и Шастун почти скрипит зубами от досады, но знает, что раз Попов так решил, бесполезно пытаться его расшевелить: хоть раком встань — будет тянуть до тех пор, пока не решит, что пора. Арсений уходит в душ, и Антон курит электронку на балконе, зябко ежась от ветра. Казалось бы, ноль, не так холодно, а ветер северный, морозный, насквозь прошибает. Через несколько минут Попов выходит из ванной и уходит в спальню, чтобы переодеться, а Антон следует его примеру и, захватив чистый халат, закрывается в душевой кабинке. Возбуждение чуть поутихло с концерта, но воображение услужливо подсовывает разные картинки того, как может закончиться этот вечер, и пальцы сами собой скользят по бедру к ягодицам и плавно ласкают ложбинку. Вообще, обычно Арсений против такого — ему нравится делать это самостоятельно, но сейчас хочется чуть отвлечься, и Антон слабо выдыхает, вставив в себя два пальца по вторую фалангу. Дыхание сбивается, перед глазами летают мушки, и он рисует в голове выражение лица Арсения во время «кукол»: бледное, с алыми пятнами на щеках и блестящим взглядом. Антону стоит немалых усилий остановить себя до того, как член окончательно встанет, и он ополаскивается, надевает халат и тапочки и идет в спальню. На Арсении простые брюки и футболка, волосы чуть влажные после душа, а выражение лица настолько безмятежное, что Антон застывает в дверях. — И чего остановился? Ох уж это обманчивое спокойствие. Антон сглатывает, делает пару шагов вперед и терпеливо ждет, когда Арсению надоест играть и он уже приступит к делу. Надежда на то, что тот заведён так же сильно, не дает совсем уже отчаяться в том, что и правда придется просить. — Антон? — Арсений? Глаза в глаза. Зрительный контакт длится секунд десять, а потом Антон устало падает на кровать набок и тяжело вздыхает. Откидывается на спину, трет виски, чувствуя, как те пульсируют, чешет отрастающие волосы и уже думает показательно зевнуть — да, он тоже умеет быть сукой, это передается половым путем, — когда слышит: — Ты не так лег. Он переводит взгляд на Арсения, задерживает дыхание и медленно разводит колени, глядя на него вопрошающе и немного неуверенно. — Все еще нет, мой хороший. Всполох огня обжигает низ живота. Антон облизывает губы, непослушной куклой перекатывается сначала на бок, а потом на живот, сглатывает и плавно поднимает бедра, прогнувшись. Если Арсению сегодня хочется говорить загадками — почему нет. Арсений поднимается из кресла, и Антон ведет его взглядом, боясь пропустить хотя бы мгновение, потому что Попов в такие моменты особенно великолепен — спокоен и уверен в своей власти, которая исходит от него мощными волнами. Он забирается на кровать позади него, упираясь коленями в постель, и Антон закусывает нижнюю губу, когда его халат сдвигают набок, обнажая ничем не прикрытые бедра. — Настолько не терпелось, что баловался в душе? — чего тут врать — Антон слабо кивает и чувствует, как горят щеки. — И что же ты представлял, пока ласкал себя? Я не сомневаюсь в твоем богатом воображении, так что могу предположить… — ладонь ползет по внутренней стороне бедра, и Антон чуть не скулит, когда головка его члена утыкается в кольцо пальцев. — Что в твоей фантазии ты представлял именно такую позу — открытую, доступную, ведь тебе так это нравится, сколько можно сделать, когда ты такой. Антон застывает, впитывая в себя каждое слово, и только мелко дрожит от нетерпения. — Например, что-то такое, — кулак скользит по члену, и Антон выгибается кошкой, толкаясь в кольцо пальцев. — Такое, разумеется, — влажный язык скользит от копчика до яиц, вынуждая почти грубо дернуть тазом назад в жадном желании вжаться ягодицами в чужое лицо. — Ну и такое, оказывается. Шлепок такой смачный и хлесткий, и Антон вскрикивает громко даже для себя. Дергается всем телом, пытаясь уйти от удара, шипит, чуть не падает на живот, но его почти сразу возвращают в прежнее положение, и повторный шлепок обжигает уже саднящее место на левой ягодице. — И куда ты собрался? — от этой патоки в голосе можно кончить на раз-два, Антон отвечает. — Ты же так хотел. Вот, выпросил. Еще более хлесткий шлепок прилетает по второй ягодице, и Антон практически скулит, раскачиваясь на коленях. Поясницу сводит, перед глазами все плывет, и так сильно хочется потереться членом о кровать, что в уголках губ скапливается влага. — Я… не просил, — пробует он, нарываясь. — Правда? А мне казалось, что ты, — ладонь трет чувствительную головку, и Антон натягивает ткань постельного белья, — что ты буквально умолял меня об этом. Одна рука крепко сжимает его член, лишая возможности отстраниться, а вторая… У Антона никогда до этого не было кинка на шлепки и удары, даже во время просмотра порнухи он пролистывал моменты с такой практикой, но сейчас — сейчас он только сдавленно стонет сквозь зубы на каждом ударе и пружинит на саднящих коленях, пока его ягодицы горят все сильнее, разгоняя кровь по телу и заставляя его трястись от возбуждения. Кончить ему не дадут, это очевидно, у них у обоих особый пункт на контроль оргазма, так что на быстрое освобождение можно не рассчитывать, но это и не нужно — Антон слишком любит эту агонию. Когда он ощущает чужой язык, скользящий между ягодиц, с его губ сами собой рвутся ругательства вперемешку с именем того, кто продолжает изводить его, умудряясь быть одновременно везде. Язык толкается в сжимающийся после каждого удара анус, ладонь продолжает хлёстко украшать мягкие ягодицы отпечатками пальцев, а свободная рука пережимает член у основания, контролируя состояние Антона. До Арсения Антон римминг не понимал. Да, в принципе, до Арсения Антон вообще всю эту движуху не понимал — спать с мужчиной, быть снизу, кайфовать от сидения на чьем-то лице, но, видимо, он и правда неплохо ебашил первые двадцать лет жизни, что в какой-то момент ему привалило такое вот — настоящее, искреннее, крышесносящее даже спустя столько лет отношений. И Антон елозит задницей по лицу Арсения, зная, что за свою вольность получит еще более жесткий шлепок, но сейчас они только в кайф, пусть и завтра будут проблемы с тем, чтобы сидеть в сапсане, возвращаясь домой. Ноги не держат, и Антон падает на живот, трётся потным лбом о кровать, оборачивается через плечо и влажным взглядом смотрит на Арсения, зная, что тот поймет — их связь уже давно вышла на космический уровень. Он слышит, как скрипит под ними кровать, вдыхает и выпускает воздух со стоном секундами спустя, когда член заменяет язык. Он чуть ли не зубами впивается в постельное белье, не открывает глаз и только подстраивается под темп, пока Арсений вбивается в него в такт с непрекращающимися ударами. И все вместе — и грубые толчки на всю длину, и удары, и ладони, разводящие ягодицы — все это окупает и игры на публику, и часы ожидания, и это затишье, когда от возбуждения почти больно. Сейчас тоже больно, но в той степени, от которой Антон бы никогда не отказался. Он захлебывается стоном, когда Арсений перехватывает его руки назад, заваливается на него всем телом и толкается еще чаще и резче, буквально впечатывая в кровать. — Хотел сказать, что в следующий раз можешь попросить, а не изворачиваться на публике, но… — укус в шею — и Антон почти хнычет на грани оргазма, — понял, что тебе это слишком нравится и нет смысла тебя сдерживать. — Как и тебя, — шепчет он, запрокинув голову и подставляя шею. — Арс, Арс, пожалуйста… Оргазм прошибает с такой силой, словно разом ломаются несколько костей, и он лежит, придавленный чужим телом, и млеет от того, как еще несколько минут назад грубые губы ласково целуют за ухом и облизывают мочку. Ягодицы горят, сперма по яйцам стекает на кровать, а поясница и колени ноют от долгого стояния в коленно-локтевой, но еще более счастливым сейчас Антон едва ли мог бы быть. Впрочем… Читая его мысли, Арсений поворачивает его голову и дарит так не хватающий, оказывается, все это время поцелуй. Вот, теперь точно идеально.***
Антон Шастун: У меня тут траблы, я сдал билет на «сапсан», взял купе, так что я приеду позже. Сорян. 08:29 Стас Шеминов: В смысле? А что случилось? 08:34 Стас Шеминов: Антон? Что за траблы? 08:36 Стас Шеминов: АНТОН! 08:41