«Только жди меня, ладно?»

      О таких темах не принято говорить у нас в стране, что уж говорить насчет того, чтобы участвовать. Только отчаянные люди способны на подобное, которые правда горят своей идеей и имеют свою точку зрение, смелость противостоянию реальности. Особо трудно понять их иногда, когда вроде как живешь, так и живешь. Без разницы. Но невольно проникаясь рядом с этим человеком в его внутренний мир, ты на многое открываешь глаза, о чем даже никогда и не думал.       Друг, просто друг был именно тем отчаянным человеком, который жертвовал себя ради народа, ради своего города и в целом страны. Вова пытался его понять, но даже выходя на демонстрации, Владивосток ощущал себя не в своей тарелке. Ему было странно находится в подобных местах, но раз Лёне нужно… Тот пойдет с ним куда угодно.       — Вов, — окликнул Хабаровск друга, заставляя его отречься от экрана телефона, — пойдем завтра на митинг?       — а, да, хорошо, — выдал загадочно Владивосток, обращая внимание на Лёню снова, насколько у того было задуманное лицо, будто что-то не так. — на тебе лица нет.       — да, просто задумался о кое-чем, — выдохнул Леонид, садясь напротив на кровати, — может, уже правда ничего не изменить? Сколько уже людей засадили… И ведь просто люди хотят справедливости.       — почему ты вдруг начал сомневаться? — Владимир иногда играл для друга психологом, у того это неплохо выходило, по крайней мере, Лёне было легче с подобных разговоров. Они были уж очень близки.       — я? Сомневаться? — рассмеялся Амурский, — нет, сомнений нет, просто оправдано ли это все. Москва никак почти на это не реагирует. И тебя главой ДФО сделал, нежели меня, конечно, я же из ряда вон выпадающий. — последнее, возможно, Хабаровск выдал сгоряча, поэтому Владивосток промолчал. — ладно, я тебя разбужу.       — договорились.       — слушай, — Лёня уже хотел выходить из комнаты Володи, как вдруг остановился, — я ведь тебя не напрягаю?       — да, нет. Мне приятно проводить время с тобой.       — хорошо, спокойной ночи, — эта фраза звучала именно так, что Володя сразу понял, что ему нужно побыть одному. В такое раннее время Лёня так рано не ложился.       Ещё тогда на душе было неспокойно.             Толпа, шум, гул, казалось, что здесь какая-то катастрофа, к тому же находится в этой центрифуге — то ещё удовольствие. Под громкие крики вязали людей, бежали врозь…       Страшное зрелище. Но Вова уже привык к такому, что не сделаешь ради друга.       Друг ли он?             Для Владимира он был больше, чем просто друг. Хотелось ласково смотреть в его зелёные, полные огня, глаза, на его нахальную ухмылку, когда тот говорил о своих идеях, быть рядом при просмотре чего-либо, слышать его голос… Ну, и заветное, что казалось невозможным: почувствовать его губы на своих. От таких мыслей Володя всегда воспылал, отгоняя мысли, ведь то сравнивалось с невозможным.       Лëня был проникнут идеей, но не ним в ответ. Ему так казалось до определённого момента.             Вова ничего не мог сделать, он лишь ощущал как с голубых глаз потекли слезы, как его засасывает толпа, как сжимается всё внутри. Лёню поймали. Володя был скован в страхе и ни на что не смог повлиять… Лишь он успел крикнуть, словно на прощание: «Лëня!». Толпа выдвинула Владивосток назад, заставляя слегка пробежаться, чтобы не сбили и не отдавили всё, что только можно.       Вова понимал, что он мог на что-то повлиять, хотя бы просто взять за запястье и начать бежать, уследить за ним, но нет… Было уже слишком поздно.       Руки вытирали глаза, щипящие от слез. Он не помнит, как оказался в квартире, как закрыл дверь (а может и нет), лег на кровать и уснул. Всё произошло как по щелчку пальцев.             Проснулся Вова под вечер. Он, словно ошпаренный, начал собираться. Теперь у него было это стремление, что нужно искать. Нужно искать. Нужно что-то хотя бы и делать! Беспокойство пожирало его сознание.             Со слов Леонида, Володя вынес, что митингующих садят в спецприемники. Иного места, где мог бы находится его друг, Владимир не придумал.             И в правду. Нашёлся. Чувства нахлынули волной, когда сообщили, что такое имя есть, конечно, долго спрашивали, кем является, но всё же допустили к встрече.       — привет, — послышалось в трубке, — прости, что раньше не пришёл.       — да ты бы сюда и не пробрался, — вместо приветствия с гнусным выражением лица выдаёт Лёня, — тут народа пиздец было. На обезьян в клетке будто поглазеть пришли.       — ну что ты так, — Вова вздыхает, — насколько тебя посадили?       — пятнадцать суток. — он сказал это таким тоном, что даёт ответ на следующий вопрос от Вовы, будет ли он ещё раз участвовать в подобном. Ответ очевиден.       — Лëнь, я так переживаю за тебя, — признался Вова, пододвигась ближе к окну, — и мне нужно тебе кое-что сказать.       Хабаровск слегка расслабил лицо, оно стало, наверное, ближе к заинтересованному и заблужденному, но его яркие зелёные глаза не отводились в сторону все эти несколько минут.       — прости, что я не смог тебе признаться раньше, но я тебя давно люблю, — Владивосток на секунды поджал губы, сдерживая ком в горле таким образом, — прости меня, что не смог тебя хотя бы отвести оттуда. Это всё моя вина. Я сейчас пойду и…       — ты всё это время молчал? — Лёня проложил руку ко рту, сжимая веки, — Володя, не нужно никому ничего говорить, и… Ты похоже не заметил, что тогда произошло. Это они тебя хотели потащить, а я тебя защитил. — его грустные глаза смотрели напротив, выжимая остатки с итак камня на душе Вовы.       — Лёня, — прошептал он, но не позволял себе проявить хоть какую-то слабость. Хабаровск перед ним никогда не лил слезы, никогда. Даже в такой ситуации он оставался холоднокровным.       — я сам хотел тебя защитить. И… Ещё сначала это была моя вина. На митинги-то я всегда тебя тащил. Я будто бы был с тобой, но и не был. Наши разговоры были лишь о политике, втягивал тебя в свои дела… Это неправильно. Далеко неправильно. — Лёня нервно перевалился на стуле, наклоняясь ближе и буквально милиметры окна их разделяют.       Приморский прижимается к стеклу губами, после ощущает явное тепло с другой стороны. Он быстро отпрянул. Вова садится в нормальное положение. На окне остались симметричные след от мокрых губ и пот на поверхности.       — время заканчивается, — выдаёт Амурский, смотря на дверь, — отсижу и выйду. К сожалению, на таком маленьком сроке только одна встреча.       — время свидания закончено, — тут же появляется смотритель в той самой двери, как только Вова хотел что-то сказать, — Владимир, покиньте пожалуйста, посещение.       — Лёня, нет, не уходи… — он видел, как его любимая фигура поднимается со стула и начинает отдаляться куда-то темноту.       — не скучай, мы встретимся. Обязательно. Только жди меня, ладно?       Под крики любовника Леонид уходит по коридору, понимая, что тот сделал правильный выбор, ведь Вова бы не смог уйти первым…       Но ясно было одно, что как раньше уже не будет. Будет уже другая жизнь.