Драгоценность

      Это сильно потом Цзян Чэн подумает о том, что его в тот день вело само провидение и будет втайне благодарить всех известных ему богов за то, что он оказался у мусорных баков позади бара, яростно извергая из желудка все содержимое.       Он умел пить, но то ли алкоголь был контрафактом, то ли стоило послушаться интуицию и отправиться домой еще в середине вечера, но факт оставался фактом: дверь на выход была ближе, чем туалет. И теперь Цзян Чэн, разозленный и недовольный сверх меры, сплевывал горькую слюну и торопливо вытирал рот, а откуда-то из недр брошенных около бака мешков на него таращилась пара светло-карих глаз.       — Чего уставилась? — он буркнул недружелюбно и тут же торопливо согнулся снова в раздирающего горло сухом позыве. И, когда отдышался и промокнул платком слезящиеся глаза, разглядел неожиданного свидетеля получше.       Это была псина. Худющая, облезлая и грязная настолько, что непонятно было, какого все-таки цвета у нее кожа. Она низко припала к земле и молча следила за Цзян Чэном, мол, если она не будет шевелиться, то «это» уйдет.       Впрочем, Цзян Чэн ее намерения истолковал по-своему. Он, конечно, разбирался в собаках, несмотря на то, что отец избавился от питомника сразу же, стоило только узнать, что Вэй Ин смертельно их боится. Осталась столько старушка Моти, доживающая свой век в вольере, и за которую вступилась мама, и которая прожила всего полгода. Почему-то, когда семья разъехалась кто куда, собаку он так и не завел, хотя порой думал. Но привкус горького разочарования будто бы навеки поселился во рту, сводило зубы, когда он просто просматривал фотографии из чужих питомников.       Но время шло и Цзян Чэн позабыл большую часть того, чему учила его мать, разучился различать собачьи эмоции.       Потом Цзян Чэн скажет, что был пьян и просто расчувствовался. И, конечно, будет отрицать то, что сразу попросил работников бара последить за псиной несколько дней. И нет, ни в коем случае, он никому за это не платил. Но факты оставались фактами: он вернулся назавтра в смутных чувствах и с миской еды, которую осторожно пристроил на картонку в самом чистом месте, которое нашлось на задворках, и добрых два часа ждал, пока недра мешков зашевелятся, и пес высунет наружу хотя бы кончик носа. А потом, косясь на Цзян Чэна, и настороженно рыча, набросится на угощение.       Так прошло четыре дня. Цзян Чэн просто приходил, кормил собаку, каждый раз подходя к ее гнезду на шаг ближе, и разговаривал с ней. Сначала, ругался, спокойным ласковым голосом, как учил отец, рассказывая о том, что делает это исключительно из-за того, что на облезлую спину и торчащий хребет смотреть невозможно. Потом зачем-то рассказывал как дела на работе, и что Вэй Ин пока еще не знает о том, чем он тут занимается. Еще о Фее, о Цзинь Лине, который наверняка бы скривил красивые полные губы, увидев любимого дядюшку на помойке, и еще о Не Хуайсане, которого бы инфаркт хватил, не меньше.       На пятый день собака встречала его сама, слегка помахивая узким, похожим на крысиный, хвостом, и осторожно ткнулась в ладонь горячим сухим носом. В еду ей Цзян Чэн теперь добавлял антибиотик, а после пришел и с новой коробкой, которая была хорошенько обнюхана и благосклонно принята за новое гнездо. Старое он, конечно, выбросил, натянув чуть ли не до локтей резиновые перчатки, а после задался целью скормить собаке глистогонного.       Доверие ее было еще хрупким, а потому Цзян Чэн призвал в помощь все свое терпение, дожидаясь, пока та решится выйти, узнает его его и может быть даже позволит прикоснуться к себе. Заодно он перебирал имена, потому как называть ее просто «собака» казалось глупым.       Имя свое Чжэньчжэнь обрела буквально на следующий день, когда Цзян Чэн зашел к ветеринару и тот, выслушав его, насчитал приличную такую сумму, которую надо было потратить на лечение.       Еще одна муторная неделя окончилась, и как бы не хотелось признавать, но если бы не Чжэньчжэнь, то наверное Цзян Чэн снова бы перессорился буквально со всеми, кто имел неосторожность с ним заговорить. А так он приходил с очередной порцией мясной каши, щедро сдобренной лекарствами, смотрел на окрепшую собаку и говорил, говорил, говорил…       Про маму, отца и Моти он тоже ей рассказал зачем-то. И добавил в итоге:       — У тебя глаза точь-в-точь как у нее.       И разозлился на себя тут же, но Чжэньчжэнь, сытая и довольная, замахала хвостом и лизала ему руки.       На следующий день она даст надеть на себя ошейник и увести прочь от мусорки. После — попадет наконец на стол к ветеринару и, спустя мучительную операцию и полгода реабилитации наконец-то обрастет шерстью.       Потом будет семейная фотография с Цзян Чэном, Цзинь Лином, Феей и Чжэньчжэнь, радостной вывалившей розовый язык. И, конечно, Цзян Чэн не признается в этом, но сложный комок чувств из обиды, злости и разочарования, наконец-то исчезнет.