иди и смотри

Всем им, побывавшим на войне, «Камунаби» не жалеют денег на лечение менталочки. Сиба об этом прекрасно в курсе; когда в войне ставят точку, он не чувствует радости, он в принципе ничего не чувствует, даже когда отправляется в Новую Йошивару погулять с девчонками. Вокруг него вьются красавицы, а все, что он хочет в тот момент — нажраться в говно и удавиться, потому что вся жизнь теряет краски, а вместо приятных ароматов он чувствует лишь вонь крови. Может, это хорошо, что организации не плевать на своих чародеев. Хотя это скорее фальшивая забота. Ложная. Им все равно. Всем всегда все равно. Сиба знает это, и по какой-то причине все равно продолжает гарцевать под дудку руководства… Наверное, он просто сходит с ума. Ну да, точно. Поэтому он часто видит кошмары, ощущает запах крови. Азами говорит ему, что у него крыша едет, и первое время Сиба ему не верит… Но, вероятно, он и правда просто-напросто свихнулся. Приятно знать, что он наконец-то это осознает. Сейчас они в мрачном помещении, принадлежащем терапевту. Мозгоправ смотрит на Сибу внимательно, сверкает стеклами очков в полутьме, а Сиба разваливается на стуле напротив него. Волосы у него спутаны, он кое-как собирает их в хвост; из одежды — старая серая толстовка. Видок так себе, тени под глазами, осунувшееся лицо. Так говорит Азами. Азами вечно вокруг него порхает, все боится. Его тоже мучают кошмары. Во снах они видят, как теряют друг друга. К счастью, это лишь сны. — Вы говорите, что часто видите эту сцену? К счастью, тут можно курить. У терапевта всегда есть на выбор дорогие сигареты с хорошими запахами, и Сиба всякий раз пользуется его услугами. Он в курсе, что на самом деле пачку покупает Азами на свои деньги, и что терапевт видит в этом попытку уйти от проблем… Сиба не в курсе, как работают мозгоправы, поэтому просто плывет по течению. — Вас терзает чувство вины? — Вины? — Сиба зло фыркает. — Моей вины там не было. Мне просто очень жаль. — Однако, Вы предаетесь воспоминаниям об этом инциденте довольно часто. Он снится Вам чаще остальных. — Просто это была мясорубка, к которой привела наша безответственность. Это ничего? Что я тут это рассказываю? Это вроде как секретные сведения. — Я и сам работаю на «Камунаби», господин Сиба. Я осведомлен о той ситуации. Сиба откидывает голову назад, думая, стоило ли оно все того. Может, надо было плюнуть в начале и сбежать в другую страну, например, в Китай. Или уплыть на Гаити… Но он честный парень, вот и застревает на родине в компании кошмаров. Боги, как хорошо, что у него есть Азами и Кунисигэ. Иначе бы он точно вздернулся. — Так что же тогда случилось, господин Сиба? Начните с самого начала. Воспоминания об этом неприятно горчат на языке, и Сиба жует сигарету, не желая окунаться в эту клоаку мыслями вновь. Но он знает, что иного способа помочь нет. Знает, и потому соглашается. Азами говорит, что это поможет… Почему-то не очень верится. — Все начинается со святого меча. Что-то грядет, чувствует Сиба. Он не встречает Кунисигэ около месяца, ведь тот занят каким-то невероятно важным делом; об этом официально не объявляется, но что-то подсказывает Сибе, что дело в очередном клинке. Руководство только и делает, что шепчется, а Сиба же гадает о том, кто именно станет его новым владельцем, кому настолько сильно не повезет. Иногда он боится, что выберут его, ведь он хороший друг Кунисигэ, агент «Камунаби», но потом он сам себя радует тем, что его навыки фехтования в лучшем случае сосут. И у Азами тоже, поэтому ничего подобного им не грозит. Может, это даже к лучшему. Из кузни валит жар, и Сиба боится туда даже заглядывать. Он сидит на корточках у стены и курит последнюю сигарету из своей пачки. Раньше не курил, а на войне как начал — так и не слезть. Азами вечно журит его за это, говорит, что рак легких прикончит его быстрее противника, но Сибе плевать — в пору, когда ты постоянно на нервах, это единственное, что помогает держать себя в руках. Он задумчиво вертит окурок между пальцев, пока перед ним, будто маятник, туда и обратно ходит Азами. Их посылают сюда, чтобы получит отчет. Всего-то. Сиба думает, что ни черта. Руководство знает, что они друзья Кунисигэ, и через них хочет выяснить всякие сочные подробности, которые тот может скрывать. Как никак, но Рокухиро сейчас единственный, кто может поставлять на фронт оружие, способное массово дать отпор противнику. Это не стычки чародеев, это нечто за гранью человеческого. Словно Кунисигэ подчиняет бога и делает из его тела оружие. — Как ты думаешь, что будет на этот раз? Голос Азами звучит напряженно, напугано. Сиба видит, как Кунисигэ подчиняет молнию. «Пронзающее Облако» — страшный меч. Он уже ничего не знает. Они с Азами резко поднимают головы, когда из кузницы выходит их приятель. От него разит потом, гарью и железом, это странное сочетание запахов, но Сиба знает, что оно несет с собой рождение чего-то нового, волнительного, почти что божественного. Если бы божества кузнечного дела сейчас видели Кунисигэ, они, наверное, возвели бы его в свой ранг небожителей. Но война учит Сибу не верить ни в кого, кроме своего командира. На поле боя решает только он. Глаза у Кунисигэ уставшие, покрасневшие от недосыпа, но когда он смотрит на Сибу с Азами, то во взгляде расцветает нечто сродни торжеству творца, пусть и видно, что чему-то он все же не рад. Может, предполагает Сиба, он опасается, что сделал что-то не так? Волнуется? Честно сказать, порой он без понятия, что творится в голове у лучшего друга. Спрашивать страшно. Но Кунисигэ вдруг устало ему улыбается, после чего потирает руки. — Готово, — мягким голосом произносит он, будто речь ведется вовсе не об орудии, способном покорить сами небеса. — Я закончил. Новый клинок носит имя «Истинный Удар». Кунисигэ не распространяется о способностях этого клинка, но Сиба уверен, что это нечто пиздец страшное. Честно говоря, иного от клинков друга он в последнее время и не видит. Он с опаской вспоминает, как они с Азами транспортируют клинок к руководству в крепком обвитым симэнавой ящике, и у него мурашки по коже только лишь от прикосновения к этой дряни. Когда он касается коробки, по спине словно пробегает электрический ток, и Сиба не знает, фальшивые ли это ощущения, или просто клинок так откликается. Он не хочет знать. Некоторым вещам лучше оставаться в тайне. Они с Азами сидят в коридорах штаба (громкое название для развалины, где сейчас обитает их отряд чародеев) и курят. У Азами — тонкие ментоловые сигареты, у Сибы вариант победнее из соседнего ларька, плюс пара кислотных самокруток, которые он выигрывает в маджонг у местных ребят. Они оба на пределе, не спят уже который день, но Азами немного лучше — он больно ответственный, пусть виду и не подает, поэтому на одном из дежурств Сиба предлагает ему отоспаться, пока он будет сидеть в одиночку. Обычно Азами бы послал его с таким предложением, но усталость настолько сильно на нем сказывается, что он молча соглашается и засыпает, прижавшись к Сибе боком. Они ждут дальнейшего приказа; руководство зовет их сюда с какой-то целью. Проблема в том, что уже около часа ничего не слышно, и Сиба начинает подозревать, что их командир опять застрял где-то со своим секретарем, и последняя долбит его пальцем в задницу или делает что похуже, потому что только так эти двое душу и отводят. Всем известно, что на войне остаются лишь психи. Все, кто говорит, что они не такие — самые отпетые. А кто наоборот, кричит, что он псих, тот самый нормальный. Уловка-22 в ее истинном смысле. Потому они с Азами болтают. В этот раз достается внешнему виду Сибы, который решает покинуть образ примерного чародея «Камунаби» и добывает себе одежку повеселее. Ему в ту пору двадцать один — вся жизнь впереди; поэтому Сиба покупает себе кислотно-розовую гавайку с безумным узором в цветах, а на носу держит розовые круглые очки. И патлы, боже, куда без стильного хвоста на затылке? Азами считает, что он понтуется, и Сиба ничего слышать не хочет от человека, который ходит с длинной челкой. — Я уже говорил это, но эта рубашка — полный отстой. И когда я говорю «полный», я подразумеваю, что у меня слов не хватает, чтобы описать, насколько она всратая. — Нихуя не шаришь. Азами угрюмо сужает глаза. — Ах, не шарю, значит? — Конечно. Потому что ты и твои скучные пацаны из отряда только и носите униформу. Умоляю, дружище, — Сиба с крайне мудрым видом затягивается покрепче и стряхивает пепел на пол. — На поле боя наоборот нужно не выделяться, особенно пока начальство не смотрит. Чем проще ты сливаешься с толпой противника, тем легче ударить его прямо в спину. Тонкости военной тактики, мотай на ус. — … ты ведь говоришь это просто потому, что тебе нравится эта всратая рубашка. Сиба решает игнорировать этот вопрос. Он едва не сваливается со стула от неожиданности, когда в коридор выходит командир отряда, среднего возраста мужчина в стандартной униформе и с дурацкими густыми усами; тот бросает на него нечитаемый взгляд и дергает бровью, отчего Сиба понимает — сейчас его либо отчитают, либо присоединятся к клубу обосравших рубашку, и он молчит. Видимо, тактика верная, потому что командир перестает на него злобно пялиться и лишь ведет усами, следом за чем хмыкает. — У меня к вам двоим задание, клещи. — Сам ты клещ, козлина! — не остается в долгу Сиба. — Клещи вы, потому что к жопе цепляетесь и не отстаете! — огрызается командир. Нрав у него короткий, это Сиба помнит, чем часто пользуется, но в рамках дозволенного, иначе его просто отдадут под трибунал. — В любом случае, собирайтесь. У меня для вас важная миссия. — Ва-а-ажная? Насколько? — Как далеко? — перебивает Сибу Азами. — Немного севернее Киото. Ваша задача — сопроводить человека на место. Понятно, клещи? — Да что ты заладил про клещей, у тебя будто самого клещ. Тот аж дергается и извивается, как змея. — Где?! У меня?! — Да это выражение такое… Командир — не самый любимый человек у Сибы, но перед начальством не попляшешь, вот и приходится смириться. Они вдвоем идут следом за ним, и по пути Сиба с любопытством заглядывает в комнаты на пути: где-то стонут раненные, а где-то по связи кто-то буйный ругается с другим штабом. Все как всегда. В какой-то момент начинаешь уставать от этой больной атмосферы и просто привыкаешь, сходишь с ума. Вот и Сиба тоже — сошел. Он просто пока этого не признает, но чувствует — скоро. Уже на грани. Когда ты прекращаешь воспринимать ужасающую реальность как нечто страшное и просто принимаешь все в том виде, как оно подается, то ты на верной дорожке к сумасшествию. Азами рядом и сам энтузиазмом не блещет. Но он больше привязан к разумному, вот и страдает. А Сиба, наверное, давно слетает с катушек. И командир. И все они. Сражаются на чужих костях ради красивой диорамы. — Что это за человек? — наконец, решает поинтересоваться Азами. Командир бросает в его сторону быстрый взгляд. — Крайне важный. Поднимет боевой дух чародеев на точке. — О, вы заказали девочек? — тут же оживляется Сиба. Он сгибается пополам, потому что с одной стороны по колену ему пинает командир, а с другой — Азами. — Да блин!.. — Это их новый товарищ. Чего? Столько шума — и из-за одного чародея? Разочарование Сибы не описать словами. — Н-да. Я уверен, бойцы будут просто в восторге. Они-то наверняка думали, что им привезут моделей из порнушных журналов, а вы им — вот это. Слушайте, если бы мне привезли какого-то надменного чародея, я бы взбесился. Вы хоть одну симпатичную девчонку наймите… Или парня… Кого-то! Ну, чтоб, моральный поддержать, ок? — Мисс Февраль… — согласно тянет Азами. Если Азами соглашается глупо пошутить — дело плохо. — Знаешь, Сиба, если бы не твоя способность прыгать в пространстве, я бы сначала выбил из тебя все дерьмо, а потом отправил дразнить противника на передовую в качестве мишени, — вздыхает командир, продолжая шевелить усами. На шее у него Сиба вдруг замечает смачный засос и подозрительно щурит глаза, гадая, что тот опять делает в свободное время. — Но, к сожалению, ты все еще крайне полезен. А еще умеешь думать. Пока рядом с тобой Азами — можно не волноваться о выполнении задания. — Понятно, ты подлизываешься. С этим чародеем что-то не так? На секунду они останавливаются и смотрят друг другу в глаза. Азами замирает между ними, напряженно смотря то в одну сторону, то в другую, и потом сам слегка хрипловатым голосом интересуется: — Лучше предупредите заранее. Сначала кажется, будто командир настроен серьезно, но потом он вдруг истерично дергается и начинает смеяться. — А! Испугались! — Я думал, мы добьемся от этого придурка чего-то важного… — шепчет Сиба на ухо Азами, и тот со вздохом пожимает плечами. Вдвоем они застывают перед дверьми, на которых налеплено множество офуда, и командир открывает их внутрь. Там, посреди пустого зала, видно фигуру, и поначалу Сиба не может понять, что именно она делает, пока не понимает — это танец, будто бы ритуальный. На голове у человека какая-то маска, напоминающая гриву шиши из театра кабуки, а лицо сокрыто за тряпкой с изображением третьего глаза. Но больше всего Сибу привлекает даже не это, а зажатый в руке клинок в ножнах. Отчего-то рука вдруг дергается, будто в испуге. Заметив их, фигура останавливается и поворачивается в их сторону. Смиренно дожидается, пока командир подойдет ближе и скажет что-то на ухо. Затем шаман снимает головной убор и встряхивает лохматой головой. Это молодой юноша, совсем еще мальчишка, где-то лет на пять младше Сибы. У него длинные по лопатки темные волосы, собранные в аккуратную косицу за спиной, к кончику которой привязано несколько золотых бубенчиков. В волосах вообще полно всяких украшений. Одеяние — торжественное, больше похожее на яркую праздничную одежду прямо для выступлений кабуки, яркое хаори, глаза подведены алым, как и губы, отчего юношеское лицо начинает напоминать женское, хотя кадык и руки выдают в нем не просто мальчишку, но и того, кто умеет драться, заметно по шрамам на костяшках. Нельзя сказать, что это красивый юноша, у него явно необычная внешность, но типичными стандартами нынешней эпохи тут и не пахнет. Глаза у него светлые, неприятные, будто талая вода. Вообще, конечно, это очевидно ритуальное одеяние, потому что выйти кто в таком на поле боя — тут же сдохнет. Впрочем, Сиба до этого не особо близко знакомится с владельцами зачарованных клинков, лишь знает о них от Кунисигэ. Сиба с любопытством глядит на это зрелище, не зная, что и добавить. Юноша делает глубокий поклон, и бубенцы на его одежде начинают задорно звенеть. — Рад встрече, господа чародеи. Я — новый владелец «Истинного Удара». Терапевт смотрит Сибе прямо в глаза, когда тот сминает очередной окурок и бросает его в пепельницу. — Значит, ребенок. — Да. Совсем мальчишка… Вы знали? — Сиба вяло улыбается. — У нас считается нормальным использовать молодежь для достижения успеха. Пропаганда во все поля. Я тогда чуть испугался, но потом нам показали, на что он способен… Знаете, я не верю в богов. На войне перестаешь верить в кого-либо, потому что никто не придет на помощь, никто не спасет. Но когда я увидел магические клинки… Когда я увидел «Истинный Удар» в действии… Думаю, что-то во мне переклинило. Будто сами ками спустились на землю. Руки дрожат от тех воспоминаний, и Сиба утыкается лицом в ладонь, не зная, что ему делать. Смеяться, потому что это глупо? Плакать? Он часто просыпался с мокрыми от слез глазами по ночам спустя пару месяцев после войны. Из головы никак не шли яркие образы, ужасы, крики. Но тогда? Когда он встретил сопляка, из которого руководство захотело слепить собственную Жанну Д’Арк? Кажется, в тот момент Сиба во что-то да поверил. Сильнейший клинок — и в руки какого-то сопляка! Как выясняет Сиба из досье, которое предоставляет ему командир, мальчишке едва исполняется пятнадцать. Он родом из трущоб поодаль от Киото, из районов, куда сплавляют проституток, которые больше не могут исполнять свой долг; проще говоря — ненужный ребенок, выброшенный на обочину жизни, но найденный «Камунаби». У пацана есть какой-то интересный чародейский дар, отчего он их заинтересовывает, плюс он явно покладистый и послушный, и скорее всего руководство делает ставку на то, что он будет им благодарен за то, что они вытягивают его из трущоб и делают похожим на человека. Создают свою икону. Молодыми легко манипулировать, а еще им легко срать в мозги. Плюс, как средство пропаганды, такие дети работают лучше всего — юноши и девушки, выступающие ради своей страны, явившиеся с самых низов!.. Тошнота. Сиба бывал в трущобах, и впечатление от них можно описать одним словом — угасание. Документов у пацана нет. Имени так такового тоже, как говорит сам мальчишка, они в трущобах называют друг друга как придется, в основном по прозвищам. Есть фамилия от матери, она его даже как-то называет, но отчего-то называться малец не торопится, и сбивчивым тоном поясняет: — Когда меня привели в штаб, господин руководитель сообщил, что мне больше нет нужды цепляться за прошлые воспоминания. Что теперь у меня есть божественная регалия, настоящий мандат небес, и потому я могу принять любое другое имя. Я подумал, что будет проще, если я возьму имя клинка. Все равно мы с ним теперь единое целое. Проще говоря, он просит называть себя Синути. Ну конечно, зло думает Сиба, чтобы наше руководство, да не занялось пропагандой? Божественный юнец с именем клинка!.. Вся эта херня. Аж тошно становится, но Сиба ничего не говорит, лишь качает головой, и чувствует, как по спине его хлопает Азами, будто и сам недовольный. Они едут в машине, Азами за рулем, молчит — он все еще считает, что цветная рубашка Сибы полной отстой, а тот с этим деятелем моды даже говорить не хочет. Синути сидит на заднем сиденье и с любопытством смотрит по сторонам из окна, по нему заметно, что он все еще ребенок, и Сиба, сидящий рядом, понять не может, как Кунисигэ доверяет свой меч такому сопляку. Может, поэтому он и недоволен, ведь руководство выбирает именно юнца. Тот все еще в своем парадном костюме, и каждый любопытный взгляд на улице, обращенный в их сторону, он воспринимает с улыбкой. — Никогда тут не был, — признается Синути, жадным взглядом провожая окружение. Его пальцы в нетерпении барабанят по стеклу. — И на машине не катался. В Гионе такого нет… В смысле, в нашей части. — Ты из Гиона? Я думал, с окраин. Гион же, вроде, район гейш? — Нет. И да. Сложно объяснить. Районы цветов широки, просто публике больше нравится говорить о гейшах, а не о юдзе, особенно тех, что уже не могут работать, — оборачиваясь, Синути вежливо улыбается. — Я с задворок, но мы часто бегали с ребятами по Гиону по ночам… Иногда нас даже подкармливали. Стало сложнее с началом войны. Он молчит некоторое время, жуя губу. — Но, наверное, я немного рад. — Рад? — Сиба хмуро на него смотрит. — Не поймите превратно, но раньше я считал, что со мной что-то не так. Сила, которую вы называете чародейством, была для меня словно проклятье. Я думал, что одержим. Но теперь… — Синути глубоко вздыхает, и правда радостный. — Я хотя бы знаю, что со мной все в порядке. Ну, в этом смысле, пожалуй, с ним спорить будет сложно. Война становится отдушиной для чародеев, ведь наконец-то можно выйти из тени. Они с Азами блистают: теперь их способности вовсе не покажутся чем-то странным, а скорее даже крутым, необычным, ведь они воюют на стороне добра… Ну, как говорит правительство. Главное, что в симпатичных хостесс Сиба теперь имеет успех. — А куда мы едем? — Север Киото. Там, как знает Сиба, сейчас происходят столкновения с противником. Их враги — совершенно отбитые и дикие люди, там даже есть камикадзе. Сиба не знает, во что они верят, и верят ли во что-то. Но неужели местные чародеи не справляются сами? Зачем отправлять туда новоиспеченного владельца клинка? Хотя с ковки проходит около месяца… Наверное, мальчишка уже умеет с ним обращаться. Когда Азами произносит название точки назначения, что-то в лице Синути меняется, но он не произносит ничего. В этом месте главный — полковник Фурариби. Сиба никогда его не видит; зато его знает Азами, и, судя по тому, как он кривит лицо каждый раз при упоминании, этот человек ничуть не лучше командира их отряда. Восхитительно! Мало того, что они под командованием одного нелепого дурака, так еще и едут к такому же. — Что, неприятная история? На мгновение Азами замолкает, будто предаваясь воспоминаниям. — До этого я служил у него в отряде. Скажу так: из всех, кого я встречал, он самый отбитый, но вместе с тем ему обычно плевать на субординацию. Натуральный психопат. Его отряд от него в восторге, но я слышал, что он окончательно слетел с катушек… Он единственный из местных командиров, кто согласился предоставить нам помощь в обучении. — Азами! Он будет трясти с тебя поблажки от руководства! Он только за этим и согласился! Я бы за этим и согласился! — Я знаю. — Ну ты и лошара. — Я знаю… — Расскажу Кунисигэ — он тоже поржет. — Я тебя убью! Машину ведет в сторону, когда Азами резко оборачивается. Сиба начинает гоготать; он хватает Синути и прижимает к себе, отчего тот замирает, после чего со смешком шепчет ему на ухо, продолжая смотреть на красную от злости рожу друга: — Смотри, пацан. С такими людьми тебе теперь на постоянке работать! Ты будешь просто в восторге! Добро пожаловать в «Камунаби»! — Э, а я могу еще отказаться?.. Где тут бланк на увольнение?.. Он сразу же пытается отшутиться, и Сибе это нравится; он приобнимает Синути за шею и начинает смеяться в голос, пока Азами закатывает глаза и отмахивается, явно чувствуя, что разговор бесполезен. Честно сказать, пока что миссия выглядит довольно забавной: им просто надо сопроводить мальца на тренировку, показать врагам мощь нового клинка, ничего сложного. А болтать Сиба горазд, так что, если что, мальцу поможет. Так он думает, и, когда замечает краем глаза, как пальцы Синути крепко сжимают рукоять клинка, шепчет ему: — Не ссы. Все хорошо будет. У тебя в руках — божественное оружие. С таким можно хоть на поле выйти в чем мать родила, никто пукнуть рядом не осмелится — сбегут. — Вы так думаете?.. — Ну, я видел парочку других мечников… Так что знаю. Плюс! — Сиба с важным видом поднимает палец. — Я знаю кузнеца, изготовившего этот клинок, лично. Синути оживает. — Вы знаете Рокухиро Кунисигэ?! — Ага, мы вроде как приятели. Он закладывает в это оружие желание спасти людей, ну а ты… — Сиба придирчиво осматривает Синути, и когда тот начинает нервничать, вновь ухмыляется. — По-моему, ты идеальный вариант! Тому это явно льстит, и он, смущенный, замирает и сидит с гордым видом. Дальше они едут молча; в тишине въезжают в разрушенные окраины Киото, до тех пор, пока в машине не начинает барахлить приемник, переключаясь с задорной энки на что-то иное, и Азами нажимает пару кнопок, хватаясь за рацию на проводе. В эту же секунду Сиба замечает, что их окружает несколько автомобилей, принадлежащих, очевидно, полковнику Фурариби — заметно по фигурке оленя на капоте. Азами цокает языком и включает рацию. — Мы прибыли сюда по поручению штаба. В чем проблема? Запрашиваю ответ. — Да нам поебать. У нас тут никто пикнуть не может без ведома. Съезжай на обочину, иначе применим магию. — Азами, не выпендривайся, — зевает позади Сиба. — У нас тут ценный груз, потом сможешь командиру нажаловаться, но пока не стоит. — Это все из-за меня? — напрягается Синути, и Сиба хлопает его по плечу. — Не, забей, это местные дармоеды выебываются. Приходится остановиться на обочине; допрашивающие — очевидно, чародеи из «Камунаби», только вот на фирменную униформу у них остаются разве что намеки. Сиба в своей розовой стильной рубашке чувствует себя неловко, потому что эти ребята выглядят потрепанными, но он решает не подать виду. Когда же взгляды чародеев падают на Синути, отчего тот начинает ощутимо нервничать, вмешивается Азами: — У нас дело к полковнику Фурариби. — К полковнику? У нас не было информации. — Штабные крысы пришли поглумиться?! Притащили с собой ряженого, да?! Сиба сжимает плечо Синути крепче. — Полегче, приятель. Я бы на твоем месте роток зазря не разевал. — Завались, Сиба! — шипит на него Азами и резко разворачивается обратно к чародеям. — Вы можете связаться с полковником сейчас? Мы с важным поручением. — Полковник пошел охотится на партизанов, — лениво замечает один из солдат. — Где гарантия, что вы не крысы? — Какие нахер крысы на штабской машине? — вновь влезает Сиба, отталкивая Азами в сторону. Он тычет пальцем в грудь одному из солдат и рычит: — Мне поебать, что у вас там творится, живо тащи нас к руководству. То, что ваш босс нихуя вам не сказал — проблемы ваши! С нами один из владельцев магических клинков, если не хочешь, чтобы мы оттащили оружие обратно в штаб, то живо веди нас на место! На секунду взгляды чародеев меняются на ошарашенный, они резко смотрят на Синути, сжимающего рукоять. Они перешептываются, явно пораженные, и от такого внимания мальчишке становится явно не по себе, потому что это не взгляды уважения, скорее испуга. Многие боятся магических клинков. Оружие смерти, так из называют. Сиба думает — чушь. Магические клинки великолепны, будто само копье Изанаги. Спасают множества!.. С ними у них наконец-то появился шанс на победу! А если Кунисигэ и правда создает сейчас великолепнейший свой меч… Наконец, солдаты перестают перешептываться. — Можете подождать у караула. Полковник скоро прибудет. Когда они прибывают на место караула, там — ничего впечатляющего: лишь руины и запах гари, а в центре этой разрухи поставлено несколько кирпичей, на которых стоит доска с маджонгом. Четыре человека рубятся уже в последний раунд, слышно по болтовне, у одного нет руки, а у второго отсутствует глаз, и на прибытие людей из штаба они реагируют неодобрительно, особенно на Синути, выглядящего на их фоне настоящим сошедшим с небес божеством, но все же молчат. Но больше этого удручающего окружения Сибу поражает то, что вокруг них вьются дети. Множество беспризорников!.. И солдаты просто позволяют им тут быть? Детишки с любопытством смотрят в их сторону, больше всего рассматривая Синути, что отчего-то скрывает лицо за длинным рукавом. Невольно Сиба замечает, как сильнее он бледнеет. Потом наклоняется к Азами: — Что за карапузы? — Взгляни, — игнорирует его приятель, с бледным лицом кивая в сторону руин. — Это весь караул. Шесть человек. Я слышал, что тут идет борьба на выживание, но это? Кошмар. И штаб ведь ничего не делает. — С каких пор ты вдруг переживаешь за них?.. Это не имеет отношения к нашей миссии. — Просто ностальгия… — Азами поджимает губы. — Ты прав. Ждать приходится не так долго; в скором времени слышно нестройной напевание, и под аккомпанемент патриотичных песен к бравому караулу выходит несколько человек, в самом первом из которых Сиба с трудом узнает полковника, о котором говорит Азами. Он ниже Сибы на две головы, но крепко сбит, и лицо у него крайне недоброжелательное, но вместе с тем он все еще в униформе «Камунаби»… Он хотя бы пытается соблюдать стандарты. Однако, вместо торжественных приветствий полковник просто проходит вперед, к столу с маджонгом, и заглядывает одному из солдат за плечо, после чего надменно хмыкает: — Ага, жулишь? — у солдата на виске выступает испарина. — Ну-ка съебал. Начинаем заново! Кто просрет — двадцать отжиманий, и все сигареты мне. — Монстр! — взвывают остальные три игрока, а четвертый, которого пинком выбрасывают прочь, хнычет. И начинается новый раунд. Словно их присутствие тут вообще никому не интересно. Ну нет, так не пойдет! Когда Сиба пинком выбивает табурет из-под задницы полковника, даже толпа беспризорников затихает, а Азами и вовсе бледнеет от ярости и ужаса. Но Сибе плевать — он сверху вниз смотрит на того, пока же полковник Фурариби отряхивает одежду от пыли. Он не выглядит злым или удивленным, скорее будто такого и ждет. — Ниче не жмет? — Вообще-то, у нас раунд. У меня есть дела поважнее внезапно прибывших штабных крыс. Хотя рубашка у тебя ничего… Сзади громко закашливается Азами. Но некогда принимать комплименты! — Мы здесь не просто так, не посыльными работаем, козлина! — Прошу прощения, — влезает Азами и салютует. — Не отдавайте этого идиота под трибунал, он слегка на взводе. Полковник Фурариби, мы из пятнадцатой бригады Токио. Штаб прислал нас с целью доставить подмогу. — Ага, я вижу. Ты, Азами, еще не сдох? Где подмога? — полковник откидывается назад, с любопытством смотря на Синути. — Этот ряженый что ли? Вы трое — и есть подмога? Мы на прошлой неделе запрашивали ресурсы и людей, где это все? Голос Азами становится мягче. — К сожалению, еще жив. Ваша подмога — этот юноша. Он указывает рукой на Синути, и лица солдат вместе с полковником еще сильнее искажаются в удивлении. Несколько секунд тот молчит, будто не уверенный, что сказать, после чего оборачивается назад и смотрит на своих ребят. Потом — обратно на Синути. Когда тот кланяется, взгляд чародея явно цепляется за ножны на поясе… — Он — владелец шестого магического клинка, «Истинного Удара». — Господин, меня зовут Синути. — И это все? Полковник смотрит на Сибу, затем — на Азами. Тот удивленно моргает. — В каком смысле? — Один магический меч? У меня из сотни ребят осталось от силы двадцать человек, часть из которых ранена. А они присылают нам только один меч? — Это последний клинок Рокухиро Кунисигэ, по утверждению штаба — самый мощный. — А-а-а, понял, — ухмыляется полковник. — Вы тут пришли его протестировать. Сраные штабные крысы. И ладно ты, пацан в стильной рубашечке, но Азами! Нашел, с кем якшаться. Надо было оставлять тебя при себе, может, нас имели бы в жопу немного нежнее. — Неужели все настолько плохо? — Видишь эти руины? Раньше это был наш штаб. А потом пришло несколько камикадзе. Вокруг ни единого целого куска стены. Сиба присвистывает, пока полковник смотрит на то, как его ребята кладут тайлы на стол, после чего раздраженно рычит: — А где мелкий? Как его… Вы все сосете в маджонге, мне нужен нормальный противник, — потом вновь оборачивается к Синути. — Значит, ты этот самый новенький? Я получил сообщение от штаба, но думал, они направят нас кого-то постарше. Мне тут и своих детей-солдат хватает. — Своих? Сиба вскидывает бровь, и полковник со смехом кивает, после чего обводит беспризорников жестом вокруг. — Конечно. Зацени мою непобедимую информационную сеть. Вся перед тобой. Признаться, в столице до такого не опускаются, но Сиба в курсе, что некоторые люди используют детей на войне. По многим причинам это удобно, пусть и отвратительно. Полковник говорит, что больше солдат не остается?.. Он косится на Азами, бледного, потного, словно тот знает о такой тактике, но ничего не может возразить, потом косится назад на Синути. Детишки же вокруг о чем-то шепчутся, потом передают телефон телефон-раскладушку полковнику, и тот спешно набирает чей-то номер. — Алло? Вали сюда, живо. У меня первый раунд, и я не потерплю, чтобы ты не показал свой сраный якуман. Живо! Сиба косится на сироток. — То есть, ты используешь детишек? — Ага, использую. Оставь нотации на потом, я не в том настроении. — Прикольно. Никогда меня еще не отправляли в детский сад. — Это потому что ты придурок, — зевает Фурариби, продолжая тщательно раскладывать стенки тайлов на столе. — Не понимаешь всей прелести детей на побегушках. Они мелкие, юркие, а еще им часто верят. Или ты че, думаешь, если у меня проблемы с численностью, я так просто отступлю?! Да я зубами этот кусок вырву! Мы пойдем в бой под стройный гимн нашей нации! Эти крысы от этого ссутся, а ребятам нравится! Не недооценивай поколение бэйби-бума! Ну точно, псих. Сиба так хочет выругаться в ответ, но ничего не может сделать, и просто наблюдает за тем, как дальше продолжается игра в маджонг. Ему хочется поначалу заткнуть уши Синути, вдруг того это заденет, но, неожиданно, тот величаво спокоен, будто для него нет ничего необычного в использовании детей в качестве оружия. Возможно, так происходит, потому что он знает полковника Фурариби?.. Он же родом из Киото, верно? Могло ли быть так, что сюда для тренировки их послали, потому что Синути знает эти места и сможет показать себя с лучшей стороны? О чем там думает штаб? Игра продолжается до тех пор, пока сзади не доносится шум. Оборачиваясь, Сиба видит, как к ним приближается кто-то… верхом на велосипеде, что уже верх абсурда. Останавливается совсем рядом, тормозя сапогом по земле — наконец-то можно рассмотреть мальчишку, видимо, это и есть тот легендарный игрок в маджонг? Да уж, если подросток становится лучшим соперником… С другой стороны, из отряда в сто чародеев остается двадцать… Впрочем, полковник может быть просто сумасшедшим. Как и все на таких обреченных фронтах. Сопляк оказывается жилистым высоким мальчишкой в грязной белой майке и короткими черными волосами, постриженными будто самостоятельно — лежат они все равно плохо, словно волосы грязные. Все руки в бинтах и ссадинах, на носу пластырь, он явно часто дерется. Под глазами у него залегают глубокие тени, но взгляд у него неприятный, глаза — слишком темные, почти черные, улыбка от уха до уха тоже очков симпатии не добавляет. Но есть нечто знакомое в его облике, нечто… Сиба все никак не может уловить это странное сходство. На поясе у сопляка болтается обычная катана, скорее всего стащенная с трупа. — Что, опять хочешь в маджонг? — с вызовом бросает он полковнику, и тот хрустит костяшками. — Пока враг затих, можно и поразвлечься. — Затих? Вы же тут вечно под огнем, нет? — удивляется Сиба. — Не в этом смысле, сосунок, — полковник начинает раскладывать тайлы. — Они нас просто выживают. Кто-то не выдерживает и сбегает. Кто-то просто дохнет. И так далее… Они ждут, пока мы окончательно не сломаемся. Но хуй я тут дамся! Мы идем в бо-о-ой! Ай-я-а! Бля! Мне нужно выпить. Где вискарь? — Нет вискаря, — качает головой солдат. — Все выжрали на той неделе. Сибе остается лишь смеяться. — Н-да, дед, ты натуральный псих. Я это говорю с уважением. — Иной в этом деле и не выживет. Сумасшедшие живут долго, самые рациональные дохнут раньше. Вот этот, например, — он кивает на подростка напротив, — натуральный псих. Но поэтому он и не вступит в молодежные отряды «Камунаби», он же не тупой. Впрочем, скоро твои услуги не понадобятся, мелочь. — В смысле? — удивляется подросток. — Не видишь, какую красивую куклу нам привезли? Это магический клинок и его владелец. Ты, кажется, по ним пиздец угораешь… Полковник не успевает договорить, потому что ровно в ту же секунду мальчишка вскакивает на ноги и вылупляется на Синути во все глаза, смотря на него с таким замешательством, что Сибе страшно, увидел ли он призрака, или его фанатизм по магическим клинкам настолько высок. В самом восхищении творениями Рокухиро Кунисигэ нет ничего поразительного, это скорее нормально, но Сиба никогда не видит, как встречается владелец клинка с таким фанатом. Забыв про маджонг, мальчишка делает несколько шагов к Синути, осторожных, рассматривая его со всех сторон, а тот не своим голосом вдруг бормочет: — Я надеялся, что мы избежим этой встречи. — Надеялся. Он надеялся! — оторопело бормочет подросток, после чего его лицо искажается гневом. — Значит, это правда! Уебок! Я говорил тебе проваливать и не возвращаться?! Какого хера ты тут забыл?! — Что вы делаете? И вдруг Сиба понимает, отчего ему казалось знакомым лицо сопляка. Попытку Азами вмешаться игнорируют, и безымянный до сих пор пацан с рычанием бросается на Синути, когда тот вдруг взвизгивает: — Погоди! — Ах да, я и забыл, — доносится позади смешок полковника. — Про брата. Как там его… Сиба стряхивает пепел с сигареты и смотрит в глаза терапевту, в этот раз намного серьезней. — Я не ожидал, что там будет его брат. Они близнецы… но все равно немного отличались. Хотя, думаю, это больше из-за характеров. Если отмыть второго и причесать, может, были бы похожими. Но все дело в глазах… У Синути они были светлые, как у этого — темнее ночи. Знаете, как говорят? Какой бы яркой не была луна, она лишь отражает солнечный свет. Что-то тут было похоже… Он закуривает еще. — Зависть — страшное чувство. Драки не происходит, потому что подростков оттаскивают друг от друга; младший брат даже не успевает попортить Синути церемониальную одежду, лишь рычит и брыкается, когда Сиба держит его за шкирку. Тот орет, словно дикая кошка, и полковник с солдатами лишь с ухмылками наблюдают за этим, словно в этом есть нечто смешное. Впрочем, забавно, стоит признать. После этого братья не говорят. Сибе и Азами так намного проще — они могут спокойно подготовиться к первому сражению, в котором будет использован меч. Это нудное занятие, а с учетом, что полковник не собирается помогать, слишком захваченный своим планом прорыть тоннель под землей на территорию врага с помощью чародейства, довольно сложное. Азами занимается бюрократией, а Сиба тем, что выходит у него лучше всего — болтает. Поздно ночью они сидят с Синути на окраине, Сиба покуривает сигарету. Вдали в ночной темноте видны отблески света, красивые, но вместе с тем страшные, ведь это горят храмы старых богов. Война порождает новых, и один из них — Рокухиро Кунисигэ. Вот уж кто точно закрепляет себя в пантеоне под именем ками-кузнеца… Самое сложное для Сибы — убедить Синути, что это нормально — порубить завтра кучу человек на мясной фарш. Однако, тот неожиданно спокойно это воспринимает, и на закономерный вопрос просто пожимает плечами. — В бедных районах часто видят смерть. Трупы некому хоронить, иногда их оставляют на улице. Самых умелых ребят забирают якудза, кто-то становится сборщиком долгов. Я часто видел мертвых, да и в начале войны тут происходили схватки… Я не боюсь. Но спасибо за беспокойство. — Ну, если что — рассказывай, не стесняйся. В ответ Синути улыбается, и вновь отворачивается к зареву горящих храмов. Сиба же затягивается сигаретой крепче, размышляя, не сжигают ли там сейчас кого-то, как второго Нобунагу. — Как ты вообще попал в «Камунаби»? Почему выбрали именно тебя? Если не хочется рассказывать, то можешь не говорить, мне просто любопытно. — Это не драматичная история, — улыбается Синути. — На улице раздавали листовки с предложением принять участие в эксперименте, требование был молодой возраст до двадцати. Думаю, планировалось, что доброволец будет старше, хотя бы лет восемнадцати, но я пошел все тесты, включая умение использовать магию… За это обещали большие деньги. — Деньги? — эхом откликается Сиба, и мальчишка кивает. — Я хотел помочь местным ребятам. — Н-да… То есть, не обижайся, но теперь я понимаю, почему тебя выбрали. Ты че, герой из токусацу? Ну-ка назови мне своего любимого красного рейнджера! — Я больше люблю Ультрамэна! — Ты реально веришь в эту чушь? Третий голос доносится из-за спины у Сибы, когда он оборачивается; там к ним неторопливо подходит тот самый брат, из-за которого утром ранее столько неприятностей. Сибе хочется прогнать поганца, потому что с Синути болтать весело, плюс этот мелкий просто ведет себя некрасиво, но он не успевает на того гавкнуть, как брат с крайне наглой ухмылкой подходит ближе, шаркая ножкой. Сиба лишь выдыхает сигаретный дым. — В Ультрамэна? Ну так. Мне по душе Камен Райдер. — Я не про людей в цветных костюмах, — смеется тот. — Херня это все, про помощь нам и все такое. Он побежал записываться добровольцем, потому что хотел наконец-то ощутить себя сильным. — Хватит, — пытается остановить его Синути, поднимаясь на ноги. — Мне не нужна сила! — Да? А мне кажется, мы хотели убить всех тех, кто превратил нашу жизнь в ад. Куда это делось? Когда тот не находит слов, младший брат визгливо, словно гиена, смеется. — Так и знал. Это потому, что ты хорошо подлизываешься. Слышал, агент? — он смотрит Сибе в глаза. — Все дело было не в идеалах, просто вашим шавкам был нужен кто-то, кто будет послушно им прислуживать, а не кто-то сильный. Слабак с мощнейшим магическим клинком мгновенно становится сильным, но отбери у братца оружие, так он ничего сделать не сможет. — Достаточно! — Разве это не так?! — вдруг скалится брат. — Нахера ты пошел за мной! Это я должен был получить этот сраный меч! О, понимает Сиба, вот в чем беда. Это объясняет так неожиданно много, что он даже не знает, стоит ли влезать в этот спор, лишь кладет руку на спину Синути, немо намекая — он на его стороне, а не этого мелкого крысюка. — Вы были в равных условиях, — впрочем, замечает он. — Если ты не прошел, значит, твой брат не слабак. — Ты реально в это веришь, агент? Потому что они отбирали самых «чистых». — Чистых? — Прекрати, — строго произносит Сигути. — Да, — мальчишка угрожающе сужает глаза, следом за чем склоняет голову набок. — Тех, кто понравился бы руководству. Как знаменосцы, владельцы клинков должны быть девственно чисты и красивы. А еще послушны, как собаки. — Брат! — А что, это не так?! — шипит тот. — Продался, да кому!.. Посмотри, что эти люди сделали с нашим районом! Раньше тут можно было жить! Теперь тут сплошные руины! И ты принял от них магический клинок! Ради кого!.. Это я должен был его получить! У тебя нихера не выйдет! Ты — слабак! Рядом Сиба замечает шевеление в тенях, и следом за младшим братом показывается еще несколько беспризорников, впрочем, держащих дистанцию от близнецов. Чем-то это по-своему уважительно, никто из них не лезет, и Сиба решает тоже больше не вмешиваться. Синути вскакивает на ноги и подлетает к брату, хватая его за плечи. Его голос звучит неожиданно плаксиво, слабо. — Погоди, брат! Давай все обговорим, нет нужды в ссоре. — Отвали! Грубо сбрасывая с плеча руку Синути, пацан быстрым шагом удаляется прочь, игнорируя окрики брата. Тот замирает, как вкопанный, и на фоне разрушенных бедных трущоб он, в своей богатой церемониальной одежде, выглядит почти издевательским жестом со стороны «Камунаби»; пока кто-то умирал в грязи и бедности, они отправляли сюда не настоящую помощь, а юнца, который только впервые попробует кровь на вкус. Сибе кажется это мерзким. Но что может сделать Сиба? Он просто хватает Синути за плечо, когда тот хочет броситься вперед, и затем качает головой. Убеждать таких, как этот брат, бесполезно. — Он просто завидует, — хмыкает один беспризорник. — Неудивительно. — Да, забей!.. Он просто кипятком ссался от мысли о магическом клинке, а тут ты его получил! Конечно же он завидует! Сироты наперебой начинают успокаивать Синути, и Сиба кивает. — Не забивай голову. — Но это и моя вина, — пытается возразить тот, но затем смиряется, опуская голову вниз. И лишь колокольчики в его прическе звенят. Сиба же смотрит вдаль, на то, как за близнецом следуют некоторые дети, смотря на Синути с заметным неодобрением, издевательством. Для них он — никак не божество клинка, скорее просто один из их стаи, отбившийся и перешедший туда, где сытно и вкусно кормят. Таких сирот… сейчас множество по всей стране, и все — из-за войны. Но Сиба ничего не произносит. Лишь думает про себя: и правда, близнец — как волчонок. Так за ним эта кличка и закрепляется. — Думаю, встреча с братом тоже сыграла свое дело, — замечает Сиба, вновь закуривая. Терапевт слушает его молча, сложив руки на груди. — Как первый кирпичик в расшатанном ментальном состоянии. Оставшись в незнакомой среде, он мог бы себя сдерживать, но тут? Синути решил показать свою силу и добрые намерения. Что брату незачем завидовать. А они, как известно, ведут лишь в могилу. Сигареты начинают заканчиваться. — Живее, связист. — Соединяю. Комната для переговоров напоминает черную коморку без окон и видимых стен, только одно тут стабильно — табурет в центре, на который слабо светит лампа с потолка. Сидя на нем, Сиба выкуривает уже какую сигарету, и, когда связист дает ему знак, что чародейство заработало, и теперь пространство для переговоров будет отделено от остального мира мощным барьером, вздыхает и сминает окурок, швыряя его под ноги. В секунду, когда мир вокруг вспыхивает белым цветом, а прямо перед его лицом оказывается фигура командира, ненастоящая, склоняющаяся к нему, будто тот и правда стоит совсем рядом, Сиба едва не взвизгивает. — Ага! Клещ! — Твою мать! Нельзя что ли нормально?! — Многовато чести для такого олуха, — парирует командир и затем скрещивает руки на груди. — Что-то случилось? На кой ляд время тратишь? — Э, да нет. Цель доставлена на точку, все в порядке, — Сиба ерзает на табуретке, задумчиво смотря в пустоту рядом. Потом косится на командира, недовольный. — Но есть вопросик. — Вопросики у всех есть. Если это не какая-то херня — может быть, даже отвечу. Сиба достает пачку сигарет из кармана и вертит ее пару раз, после чего сдавливает в руках. — Ты не предупреждал, что мы отвозим цель на место, откуда он родом. Тут полно его знакомых, а местный полковник уже совсем свихнулся, потому что вы не поставляете ему ресурсы и людей. Они буквально используют детей! Что это за херня?! Он просил припасы, а не новоиспеченного владельца клинка! — А что может быть лучше владельца клинка? — со смешком парирует командир. Сиба теряется в ответе. — Я знаю, о чем ты думаешь. Но у меня нет причин в обход другим присылать ресурсы именно в Киото. Здесь нет важной для наших сил точки, а мальчишка тут просто для тренировки. Как только наловчится в знакомой ему обстановке — отправим в место дальше. — Хуйня какая-то! — Ну, может и хуйня, — фыркает тот. — На твоем месте я бы лучше думал о том, когда будет следующий приказ. Вы тут исключительно для сопровождения владельца «Истинного Удара». Как только мы увидим, что он освоился с клинком, мы отправим его на фронт дальше. Время, Сиба — мертвые дети. — Вот именно, дети, и!.. У полковника Фурариби есть информация о противнике по ту сторону, мы можем хотя бы отбить Киото, если вы вышлите им помощь! Нельзя же вечно полагаться на детей и партизан! — Тебе не нужна информация. Это заботы штаба. Твоя задача, Сиба, следить за «Истинным Ударом». — Не за Синути? — Сиба удивленно моргает. — Владелец — дополнение к клинку. Мы делаем ставку на меч. Всегда можно натренировать нового. — Ну конечно. Ебаные людоеды! Надеюсь, сегодня тебя выебут пальцем в жопу так, что только визжать и будешь! — Это все? — прерывает его командир, игнорируя все сказанное. — Если так, то не связывайся со мной больше до приказа. И помни свою задачу: вы здесь для сопровождения, а не помощи полковнику Фурариби. Если у него есть запросы на поставки, пусть обращается сам. Отбой. Еще несколько секунд Сиба молча смотрит на потемневшую комнату, из которой исчезает образ командира, и так задумывается, что даже не слышит попытки связиста себя окликнуть. Лишь спустя мгновение он матерится себе под нос и срывает с себя очки, следом за чем швыряет их на землю. Когда он покидает комнату, Азами выжидающе на него смотрит и удивленно склоняет голову набок. — У тебя треснули очки? — Отъебись, ок? Некоторое время он бредет по улице, злой просто до пизды. Ничего не радует, даже пойманная листовка недавно открывшегося клуба для солдат, хотя Сибе так и хочется туда заглянуть и надраться в хлам. Он просто идет туда, куда глаза глядят, покупает по дороге данго, но не хочет есть, и идет… пока не выходит к старому разрушенному храму, на ступенях которого видит уже знакомого человека. Тот самый Волчонок играет в игровую приставку, старую, как мир. Кажется, Сиба такие видит еще в своем детстве. Хотя… Какое детство! Он сам-то старше сопляка всего лет на пять. Молча он опускается рядом. Неожиданно, Волчонок позволяет это и даже не рычит. Когда Сиба закуривает, он лишь с вежливым любопытством глядит в его сторону, будто выжидая, что тот скажет, но в ответ слышит лишь громкий стон, стоит только Сибе откинуться назад на ступеньки храма. Те пусть и из камня, но скользкие. Это место посещают часто… После начала войны наверняка. Только вот боги глухи к их молитвам. Не божества забирают жизни. Это делают сильные люди. Кунисигэ создает магический клинок именно с этой мыслью. — Ты реально хотел магический клинок себе? — А кто не хотел бы? — парирует Волчонок. Аргумент убойный, и Сиба кивает. И правда, а кто не хотел бы? Он смотрит на палочку данго у себя в руке и протягивает ее Волчонку, и тот резко ее выхватывает. Значит, ему нравится сладкое? Забавно. — Это сильное оружие. А я люблю быть сильным. Рокухиро Кунисигэ создает клинок, достойный убийства Кагуцучи… Рокухиро Кунисигэ — и есть новый ками! Сибе почти смешно слышать эти восхищенные речи. С другой стороны, такой Волчонок гораздо приятней. — Хотел бы я с ним встретиться!.. — Ну, это сложно. — Знаю. Поэтому я хотел себе клинок. Но… — Тебе не нравится твой брат? Волчонок смотрит на Сибу так, будто тот произносит глупость, после чего закидывает шарик данго в рот. Тот же сам закуривает. — Не. Я нормально отношусь к брату. — Да ты постоянно его пилишь! Говоришь, что он такой-сякой! — Это потому что он слабак, — простецки замечает тот. — Он знает об этом, хоть и старается сделать вид, что это не так. — Ты ему завидуешь. — Мне нечему завидовать, — рычит тот. — Тогда прекрати его доводить. Он принял на себя важную регалию. — Да мне поебать! Заебал! И вообще, не кури в моем присутствии! А если куришь, то делись! Я и так отдал тебе данго, думает про себя Сиба, ах ты мелкий говнюк, но протягивает пачку сигарет с зажигалкой мальчишке. Вежливо взяв из рук Сибы сигарету, Волчонок затягивается, и делает это с таким видом знатока, что сразу видно — опыт курения у него есть. В пятнадцать сраных лет!.. Сиба решает, что не хочет его осуждать. Не в это дикое время. — Я думаю, тебе надо быть немного проще. — А кто тогда возьмет на себя ответственность? — фыркает Волчонок. — Уж точно не такие, как ты. — А ты что, у нас ответственный? — У меня много связей. Якудза со мной на короткой ноге, я уже знаю, куда пойду в будущем. А еще я хороший чародей и умею драться с мечом, — он говорит это без хвастовства, просто как факт. — Потому я должен был стать новым владельцем клинка, а не брат. Он — рохля и слабак. Зависть… Может, я ему и завидую. Но меня больше злит, что «Камунаби» нужен не сильный боец, а мальчик на побегушках! Даже у якудза я себе такого не позволяю! Поэтому меня уважает полковник, а вы, шавки правительства… Те еще ублюдки. Убиваете друг друга, сражаясь за красивую диораму. Хотя очки у тебя ничего. Только треснутые. Наебнулся лицом? — Да пошел ты, — фыркает Сиба со смехом. Легко понять руководство. Синути — послушный мальчик, а если бы клинок достался Волчонку… Кто знает, чем бы это закончилось. Хотя, может, и ничем. Волков же приручают. Они продолжают курить вдвоем, сидя на лестнице к разрушенному храму, и Сиба гадает, как чувствуются сигареты на вкус после сладких данго. Первый бой проходит великолепно. Синути и правда напоминает божество, спустившееся в человеческий мир, и то, как элегантно он ступает по земле, убивая врагов, по какой-то причине невероятно притягивает взгляд. Но задача Сибы — это не ворон считать, а прикрывать мальцу тыл, и с этой задачей он справляется на ура, так сам думает, во всяком случае на того не попадает даже капли чужой крови. Полковник после схватки лишь истерично смеется, и сложно сказать, счастлив ли он, или считает все это настоящим безумием. Никакое чародейство не сравнится по силе с магическим мечом. Для разрядки Сиба решает оттащить мальца в тот самый бар, о котором читает в листовке. С ними идет Азами, потому что он считает, что идея — полный кошмар, но Сиба даже слушать его не хочет, ведь нет в мире величайшего зануды, чем его приятель. Несмотря на юный возраст, Синути легко пропускают внутрь, ведь он — звезда сегодняшней схватки. Официантки в симпатичных костюмах подносят им выпивку (Синути, правда, достается апельсиновый сок), и Сиба просто счастлив — сегодня был хороший день, руководство в восторге, никто их больше не будет доебывать! Он размышляет о том, что обо всем этом думает Волчонок. Он видел его после боя, наблюдавшего за схваткой, и отчего-то тот выглядел угрюмым. — Как тебе первый бой? — интересуется он у Синути. Тот нервно улыбается. — Слегка волнительно. — Дальше привыкнешь, — уныло замечает Азами. — И к убийствам, и к славе. Но ты хорошо постарался. — Спасибо… Дальнейшая болтовня в основном бессмысленна. Азами рассказывает немного о том, что их ждет впереди после уничтожения противника в этом месте, а Сиба — про бары на новых точках. Ему в принципе нравится Синути — несмотря на владение клинком, он не думает о себе слишком много, достаточно приятен и вежлив. Но то, что их отправляют именно сюда, в его колыбель… К братцу… Сиба отпивает немного виски из стакана, размышляя, было ли это странным совпадением, или намеренной демонстрацией местным, что человек отсюда стал легендой. Впрочем, плевать. Он косится вниз, когда лед в напитке трескается пополам. Затем поднимает голову, когда Азами пинает его под столом, намекая — слушай. А разговоры вокруг… Да, проблема в разговорах. — Это он… Это тот парень с магическим клинком? Шепотки усиливаются. В их сторону начинает смотреть больше людей, и чем больше любопытных взглядов обращается в их сторону, тем сильнее начинает нервничать Синути. Он смотрит лишь вниз, на лежащий на коленях клинок в ножнах, а Сиба же раздраженно пялится по сторонам — стоит кому-то наткнуться взглядом на него, то мгновенно отворачивается. Он лишь цокает языком, когда слышит рядом строгий голос Азами: — Я говорил, что это плохая идея. — Отвали! Кто мог подумать, что они начнут на нас смотреть, будто на обезьянок в цирке?! — Потому что они всегда так смотрят, — рычит Азами и переводит взгляд на Синути. — Пойдем отсюда. Не стоит слушать этого остолопа, он всякий раз предлагает какой-то бред… Сиба хочет возмутиться, мол, с чего бы это он остолоп, но в то же время он прекрасно понимает, что Азами прав, и им стоит покинуть это место. А жаль; ему понравилась атмосфера в клубе, плюс алкоголь тут довольно неплохой. И официантки тут довольно милые. Он уже поднимается на ноги, готовясь растолкать зевак для того, чтобы дать Синути проход, но, неожиданно, к их столику подлетают двое: из такой же бедственного отряда, как и подчиненные полковника Фурариби, они падают на колени перед столиком и со слезами на глазах смотрят на Синути, а тот — замирает, не зная, что делать. — Это Вы!.. Вы нас спасли!.. Юный господин! — Пожалуйста, закончите эту войну, пожалуйста!.. — Вы — наша единственная надежда! Слишком много хотите от пятнадцатилетнего юнца, начинает злиться Сиба. Он переглядывается с Азами, и они кивают друг другу, пока Синути все еще пялится на неожиданных гостей в шоке. Но долго это не продолжается; они втроем поднимают головы, когда позади доносятся вопли: — Да им все равно, этим владельцам клинков!.. — Сколько людей умерло, пока они додумались притащить сюда хотя бы одного! — И кого — сопляка! — Для штаба мы просто подопытные крысы! Недовольных всегда много. Сиба не может их осуждать — потому что они правы. Штаб не снабжает запасами регионы, где фронт не столь важен, и люди там просто ведут войну на износ. Зачарованный клинок, казалось бы, надежда для чародеев тут… Но Сиба знает, что это и правда просто тренировка. Синути направляют сюда просто потому, что тут относительно безопасно для тестов. — Заткни свою пасть! — визжит один из благодарных чародеев, вскакивая на ноги. — Завались, пока я тебя не убил! — Попробуй, урод! Завязывается драка; на шум слетается еще больше зевак, теперь заинтересованных в потасовке, чем во владельце магического клинка. Когда начинает влезать охрана клуба, Сиба понимает — пора драпать. Он в этом деле грамотный специалист, до войны только так по клубам шныряет, потому тонко чувствует момент, когда все идет коту под хвост. Решая не церемониться, он кивает Азами, и тот кувыркается с места назад, а сам хватает Синути за руку и улыбается во весь рот. В воздухе повисает запах озона, когда они прыгают в соседний переулок. Синути к такому явно не готов, и первые несколько секунд пораженно смотрит по сторонам, после чего вдруг бледнеет. Да уж, отчего-то многие плохо переносят телепортацию… Сиба держит ему волосы, когда мальчишка выблевывает свой скудный завтрак. Затем он поднимает слезящиеся глаза на Сибу. — Я что-то сделал не так? Простите. Не хотел портить отдых. — Да нет… — Сиба медлит, потом хлопает Синути по спине. — Думаю, ты все сделал обычно. Не обращай внимания на идиотов. Их везде полно. А теперь, — он озирается по сторонам, — нам нужно найти Азами и сматывать отсюда удочки, пока руководство не узнало, по каким местам я тебя водил! Иначе мне крышка! Он боится, что Синути расстроится из-за этой сцены, и потому глупо шутит… Просто чтобы разрядить обстановку. И, кажется, это срабатывает — тот вдруг начинает смеяться. Может, не все уж так плохо, думает про себя Сиба, и вдвоем рысцой они бегут прочь от клуба, откуда все громче и громче слышно крики. Сиба размышляет еще некоторое время, смотря впереди себя. Он видит, что терапевт послушно ждет, пока он продолжит, но сам уже не уверен, стоит ли погружаться так глубоко в подобные воспоминания. Дело даже не в страхе… Дело в том, что чем дольше Сиба рассказывает эту историю, тем сильнее его отвращает смотреть на себя прошлого, в той нелепой розовой рубашке и очках, беззаботного для того времени. Может, тогда он все еще не подозревал, куда попал. Это Азами был в отряде на передовой, пока их не перевели в одну бригаду. В этом смысле Сибе повезло больше. В Кансае было намного тише, чем в других частях страны. — После нас перекинули в новое место, хотя в Киото мы так и не разобрались до конца. Не знаю даже, что стало с полковиком Фурариби… Оттуда опять в новое… Начался торжественный поход по стране. Вы и сами, наверное, видели. Святой клинок в руках юного бога войны, вся эта хуйня… Наши пиарщики не зря хлеб получают, пропаганда вышла что надо. Он замолкает, вспоминая путешествия по стране. Синути понимает клинок, и бои становятся короче. Он прыгает из бойни в бойню, убивает десятки или сотни, и на этом легенда святого клинка не заканчивается. На поле брани он выглядит действительно как воплощение Хатимана, всегда в чистой церемониальной одежке, отчего моральный дух противника подрывается — как они не стараются, но ничего не выходит. Но вместе с этим падает не только их мораль, но и Синути. Война всегда приносит с собой кучу неприятных фактов, которые принято заметать под ковер. Расстрелы дезертиров. Предательства. Кровь невинных. Для пятнадцатилетнего мальчика с оружием бога это все слишком. Но не он один ступает по стране. Следом за ним идут и сироты из родных трущоб, включая Волчонка. Тот все равно следует за братом, хотя каждый раз они пререкаются, ругаются, и Сиба не понимает, зачем же он продолжает это бессмысленное шествие, если его так злит. Синути лишь больше расстраивается, и порой Сибе хочется прогнать мелкого уродца, но тот, будто настоящий щенок, все еще бежит за своим хозяином. — Сдохни, правительственная шавка! — орет он, когда Сиба пытается его уволочь. Отчего-то Азами игнорирует это, хотя в иное время должен быть недоволен. Крестовый поход детей, вот, что это такое. Группа поддержки юного мечника, которой просто позволили идти следом, ведь для престижа юного владельца клинка это было выгодно — не только выступивший за государство с мощнейшим оружием, но и все ее тяготеющий к своему прошлому. Дети на войне — всегда полезный инструмент, будь это пропаганда или разведка. Сиба тогда злится, но сейчас он понимает, что все это было спланировано. Может, Азами выбил разрешение у руководства. Зная его… Но вряд ли он сделал это ради заслуг на службе, тоже скорее для моральной помощи Синути. Другое дело, что это стало ошибкой. Но кто мог знать? Азами это тоже терзает, знает Сиба. Он тоже не спит по ночам, вспоминая последствия своих решений. — Потом начались проблемы. — Проблемы? Терапевт выжидающе смотрит на Сибу, когда тот пытается щелкнуть зажигалкой. Искры все нет. — Да… Скажем, «Истинный Удар» — сильнейший меч, верно? И так вышло, что его отправляли в самые неприятные точки. А там много дерьма случалось… И противник был жутко зол из-за того, что на них травили юнца. Но знаете, какой самый простой способ убрать непобедимого противника? Заставить его сдаться самому. Наконец, зажигалка поддается. Сиба затягивается сигареткой. — И тогда они нацелились на сироток, шедших по пятам. Сначала пропажу никто и не заметил; мелкий отряд поддержки часто куда-то исчезал на денек и потом возвращался, но, когда прошла неделя, даже Сиба начал беспокоиться. Но у него не было времени рыскать в поисках сирот, потому он оставил все на самотек, больше беспокоясь о выполнении задания от руководства — сохранении Синути в живых. В тяжелых боях приходилось постоянно быть рядом, чтобы если что, телепортировать его прочь, или же прыгнуть к внезапно подобравшемуся с тыла противнику. Но Синути замечает. Синути начинает беспокоиться. Они сидят в одном из узких переулков, где их никто не может найти. Подросток опускается на один из пустых ящиков из-под припасов и прячет лицо в широких рукавах, и такой — в дорогой красивой одежке посреди грязной улочки — он выглядит неестественно, странно. Сиба и Азами идут с ним, ведь они остаются последними, кому тот может выговориться. Синути беспокоится… Но ничего не может сделать, ведь он просто ребенок, которому указывают, кого нужно убить в этот раз. Все эти смерти опустошают его. Сейчас он кажется совсем маленьким и хрупким. Не таким, как на поле боя. — Мы прибыли в ту деревню… По заданию… Понимаешь? Хотели помочь… Там были дети еще младше… На стороне противника, те их кормили, и я сказал, что мы поможем!.. Обещал им! Мы им всем выдали плошки с горячей едой, хотя они сопротивлялись, замешали лекарства, ну, знаешь? Там жуткая антисанитария… Но потом за нами побежала женщина, она все плакала, и мы вернулись! — голос Синути наконец-то сдается, и в нем слышны слезы. — На месте деревни было огненное зарево! А на площади лежали отрезанные языки! Не все люди поддерживают государство. Проще всего пропаганде поддаются дети. Символ надежды, клинок под названием «Истинный Удар» — для них скорее оружие кары, а его владелец — демон во плоти. — Куча детских языков… Вдруг голос Синути срывается до истеричного злого визга, и даже Азами рядом с Сибой вздрагивает. — Что я делаю не так?! Я так стараюсь! Я каждый раз проливаю кровь ради других, но им все равно! Словно я не герой, а… не знаю, просто шутка! На последнем слове он срывается на крик и смотрит Сибе прямо в глаза. А тот впервые не знает, что ему делать, потому теряется. Следом голос Синути звучит уже тише, едва слышно. — Я так больше не могу… — Не кори себя, — тихо произносит Азами. — В этом нет твоей вины. — А чья же? Все на меня так надеются… Святой клинок? Чушь!.. Я даже не могу найти собственного брата! Друзей! А вдруг их… Вдруг… Никто из них не может найти нужное слово. — Помогите мне, пожалуйста… Спасите их… Их останки… Что-нибудь! Пожалуйста… Если я туда пойду, если я… Если… Я свихнусь, вот, что он говорит. Синути утыкается лицом в ладони сильнее и начинает тихонько плакать. Он все еще ребенок, пятнадцать лет только, а уже убивает стольких, уже несет на себе надежды миллионов, ведь он — один из шести избранных, тот, кто владеет святым клинком, «Истинным Ударом». Слишком тяжелое бремя для одного подростка. Стоя рядом с Сибой, Азами легонько касается его плеча, после чего кивает — говорит тем самым идти отыскать остальных, если кто-то мог выжить. Сиба лишь в последний раз бросает на них двоих взгляд, на то, как Азами садится рядом с Синути и бормочет тому что-то на ухо, успокаивающее, отчего тот взвывает еще громче, но все же дает волю эмоциям. На поле боя он должен быть недостижимым идеалом, идеальным юным богом войны, но тут? Тут нет никого кроме Сибы и Азами. Молча он идет прочь. Найти след оказывается не так уж и сложно. Труднее продолжить следовать ему до самого конца. Сиба знает, что ждет его на том конце, но он все равно идет по кровавым пятнам, не зная, почему до сих пор надеется на чудо. Эта война раз за разом доказывает ему, что не бывает хороших моментов, есть только несчастья, которые все сыплются и сыплются на голову. Он начинает понимать, почему Синути устает. Так понимает… Но ему нужно продолжать сражаться. Если не он — то кто? В какой-то момент впереди появляется разрушенный склад, идеальное место для братской могилы. Сиба на мгновение замирает на пороге и хмурится; не чувствуется, что тут кто-то есть, но он на всякий случай телепортируется на крышу и начинает спуск оттуда. По пути ему не попадается людей вообще, даже следов крови, и в сердце закрадываются подозрения. Но запах… Запах все выдает. Где-то тут была бойня. Он останавливается на этаже, где вонь становится невыносимой. Замечает брошенную на столе чашку кофе, перевернутую. Напиток опрокинули совсем недавно, видно по тому, что бумага еще влажная. В пустых коридорах его шаги отдаются эхом, но Сиба продолжает молча идти вперед, гадая, что он найдет: толпу гогочущих над мертвыми детскими телами ублюдков, или нечто куда более страшное? Но тут слишком тихо… Нет никого. Тишина, мертвая. Запах становится сильнее по мере, как он проходит к залу. В какой-то момент вонь становится настолько невыносимой, что Сибе приходится закрыть нос рукой, и, когда он открывает заветную дверь, он чувствует, как к глотке подступает тошнота. Но он сдерживается, с огромным трудом, и заходит внутрь. Месиво — вот, что это. Фрагменты тел тут и там. Это уже не люди, так, слабое подобие. Кровавая кашица под ногами. Сиба чувствует, как подгибаются ноги, но он заставляет себя идти вперед, потому что даже в этом аду он видит живого человека, единственного, стоящего посреди сплошного красного цвета. Заслышав его шаги, он оборачивается, и их взгляды пересекаются. Сиба старается выдать из себя слабое подобие улыбки, но ничего не получается — но Волчонок, это именно он, все равно будто бы успокаивается. Или просто передумывает нападать. Он избит. На нем места живого нет, везде синяки и порезы. Над ним явно хорошо поработали, но без боя он явно не сдается. Но Волчонок продолжает твердо стоять на своих двоих. Лишь он один… Никого больше. — Они все мертвы. Волчонок произносит это охрипшим голосом, смотря Сибе прямо в глаза. Его собственные в этот момент широко распахнуты. Из носа продолжает хлестать кровь, но он словно не замечает этого, отстраненно смотря вокруг. Там — кровавое месиво, буквально каша, наступить — нога заскользит. Сиба затаивает дыхание, и даже не из-за вони, просто он впервые видит такую резню, где тела противников и союзников смешиваются воедино. Он замечает тонкую детскую руку и спешно зажимает рот ладонью, но он не может просто так уйти, ведь тут все еще Волчонок. Нельзя оставлять его тут. На руку капает что-то теплое, и Сиба медленно поднимает глаза. Когда он видит расплющенные об потолок тела, он наконец-то не сдерживается; его тошнит на пол, в это месиво. Признаться, хуже не становится, но он не понимает лишь одного, как Волчонок может оставаться таким спокойным все это время? Ребенок посреди кровавой каши… — Что тут… было? — Предатели с вашей стороны решили продать кучу детей врагу, — Волчонок криво ухмыляется. — Ничего нового, агент. — Кто… Кто это… — Это я их убил, — обрывает он. Его голос неожиданно равнодушен. — Всех до единого. — Даже… Даже своих?.. — Нет. Точнее, не всех. Наших… Из молодежного отряда — не трогал. Их и без меня… А шавок «Камунаби», которые нас сдали… Он пинает одно тело с такой яростью, что подивиться можно, но потом смотрит Сибе в глаза. Сначала кажется, что и его он убьет, но отчего-то никакой жажды крови не чувствуется. За несколько шагов Волчонок преодолевает расстояние между ними и хватает его за руку, отчего на запястье Сибы остается заметный кровавый след. Но он туда не смотрит, лишь в глаза Волчонку, который тянет его к себе и рявкает: — Потому что это ваша вина! Из-за таких людей, как ты, брат с ума сходит! Сиба на секунду замолкает, опешивший. Моргает. — В смысле… — Ты что, не видел?! Какой он! Ебаные шавки, да вы хоть дальше своего носа видите?! — Я думал, — не слушает его Сиба, — ты ненавидел Синути. Завидовал ему, что он получил клинок, а не ты. Стоит этим словам оказаться произнесенными, как Волчонок широко распахивает глаза и смотрит на его настолько убийственным злым взглядом, что Сиба мгновенно замолкает, понимая, что не просто ошибается — проебывается по всем фронтам. Неужели… Неужели все это время — это не просто зависть, но странная забота?.. — Вы с тем вторым агентом — единственные, кого он еще слушает, — медленно произносит Волчонок, будто бы не своим голосом. Ему будто противно даже думать об этом. — Сделай что-нибудь. Иначе он свихнется. Так долго это продолжаться не может. Все это чушь!.. Понимаешь?! Про спасение людей! Магические клинки — орудие убийства! Оно жаждет лишь крови! — с каждым новым словом голос Волчонка начинает дрожать то ли от обиды, то ли от еще каких-то потаенных чувств. Он почти умоляюще смотрит Сибе в глаза. — Это я должен был стать его владельцем. Я знаю эти чувства. Это мне все равно! А брат… Он слишком чистый. Это его погубит. Сиба чувствует, как в эту секунду по спине у него ползет капля пота. Голос Волчонка опускается до панического шепота. — Пожалуйста, агент. Сделай что-нибудь! — Я постараюсь, — запинаясь, произносит он. — В тот момент я соврал. Я думал… Но не успел. Прежде чем мы с Азами что-либо предприняли, Синути свихнулся. Прямо на поле боя. Словно кто-то щелкнул переключателем. Очередная схватка, очередная показательная порка противника, и владелец «Истинного Удара» с отрядом чародеев против большой группы противника. Сиба наблюдает со стороны вместе с Азами, все же, он не настолько полезен в подобном ближнем бою. Его задача — прикрывать тыл Синути до тех пор, пока может, и, когда он видит, как к тому сзади подбирается враг, когда делает шаг в пустоту и с хлопком перемещается в пространстве… Прежде чем Сиба успевает что-либо сделать, перед его лицом мелькает лезвие, а в следующую секунду противник позади падает на землю с головой, разбитой на две ровные половинки. На землю брызжут мозги, а кровь попадает Сибе на лицо. Ошарашенный, он резко оборачивается назад, на Синути, но у того взгляд — совершенно другой, не как до этого. Никогда еще Сиба не видит такого лихорадочного блеска, наслаждения, будто Синути — блаженный, и в эту самую секунду понимает все истины мира. Мальчишка пошатывается, когда разворачивается. Кровь стекает с его лица, не его. — Синути… — хочет окликнуть его Сиба. Но что-то, будто интуиция, подсказывает ему в этот момент — беги, беги как можно быстрее, и не оглядывайся. Он дергается в сторону и на инстинктах телепортируется не так далеко, и, видимо, вовремя; вдруг Синути замахивается клинком и делает круговой взмах, а следом за ним тела союзников и противников в радиусе метров трех вдруг распиливает пополам, и только кровь взмывает в воздух. Что ты делаешь, думает Сиба. Что ты… В эту секунду Синути рывком срывает с себя церемониальные заколки и ленты, в том числе колокольчик, а потом изгибается дугой. И начинает смеяться, диким страшным смехом, заходится в жуткой истерике, отчего его лицо искажается в страшной гримасе, и Сибе кажется, что зрелища страшнее он не видит никогда — будто божество клинка наконец-то сходит с ума и решает вкусить человеческой крови. Это громкий визгливый смех, и он длится несколько минут, в какие никто из сторон не двигается, впадая в страх перед этим жутким видением. А Синути все смеется… Когда кто-то пытается атаковать его, он лишь взмахивает рукой, и тот человек превращается в кровавый комок. И затем Синути вскидывает голову к небу. На секунду повисает тишина… Прежде чем он вновь начинает смеяться. — Рокухиро Кунисигэ создал этот меч, чтобы помочь другим!.. Но кто поможет мне?! Кья-ха-ха-ха, смеется он диким смехом. — Никто!.. Никто не может мне помочь! Словно одержимость. — Только я сам!.. Я сам себе ками! Синути резко бросается вперед, и кажется, будто вспышка света — настолько быстро он это делает, словно исчезает с места и появляется уже в другом. В ту же секунду Сиба видит, словно тонкая нить разрезает воздух и место, где стоят все, начиная от чародеев с их стороны, и заканчивая противником, вдруг распадаются на кровавый фарш. От зрелища его начинает мутить, и Сиба прыгает в другое место, ровно в тот самый момент, когда рядом проносится ослепительным сиянием Синути. Это похоже на танец одержимости, только в этот раз он действительно подвергается влиянию извне. Воля ли это клинка? Или же что-то иное? Ответ на этот вопрос они не узнают. Но постоянное давление, стресс и убийства делают из юного идеалиста машину убийства с божественным оружием наперевес. Единственный шанс одолеть его сейчас — воспользоваться нестабильностью его разум. Сиба понятия не имеет, выйдет ли у него или нет; он больше по боевой поддержке, чем по прямому бою, это у Азами лучше выходит драться с такими чудилами. Но и Азами тут будет беспомощен. На поле брани исчезают противники и союзники, и все в ужасе бегут прочь от угрозы, имя которой — «Истинный Удар». Тот рубит так легко, будто разбивает песочные замки. Проносится вихрем, оставляя после себя лишь кровавый след. Белое церемониальное одеяние забрызгивается кровью, а цветочный праздничный хаори насквозь пропитывается алым. Синути взмывает в воздух, делая замах мечом, и на фоне заходящего солнца он кажется спускающимся с небес богом войны, который пришел пожать людской род. Наверное, так выглядит конец света. Смотря на это, Сиба понимает, что не может сдвинуться. Словно кто-то попросту забирает у него все силы, и он остается на месте, не способный заставить себя сделать ни шагу, и все, на что Сиба сейчас способен: смотреть на то, как продолжает бесчинство Синути. Внезапно, он уже не ощущает ничего: ни ужаса, ни желания бежать, просто смирение. Все они заслуживают случившегося за то, что делают с одним ребенком. Кунисигэ кует клинки ради благой цели, но государство… Разве ж государство желает того же? Им всегда наплевать. Потому, когда Синути ступает рядом, Сиба просто на него смотрит. И ждет. На секунду тот замирает перед ним с поднятым клинком, и в этот момент вдруг просыпаются эмоции — Сиба в полном ужасе пялится вперед, на то, как смотрит на него Синути, как из глаз у него продолжают течь кровавые слезы, оставляя уродливые пятна под глазами. Всего на секунду он тушуется, словно не зная, что делать, а Сиба же даже не успевает прыгнуть в пространстве, настолько его поражает — и застывает на месте. Лезвие со свистом рассекает воздух и стремится к нему, и, с каждой новой секундой, как оно становится ближе, Сибе кажется, будто бы окружение начинает менять цвета: от кислотных ярких до мертвого монохрома, и в этом всем лишь одно едино — алая кровь на Синути. Вот и все. Твоя песенка спета. Ты хорошо постарался, послужил на благо страны, но всему приходит конец. Азами расстроится. Кунисигэ, скорее всего, тоже. Жаль. И помрешь ты в этой дерьмовой розовой рубашке… Но Сиба не успевает ощутить горечь на языке, он в целом не успевает ничего, потому что ровно в ту секунду, как клинок замирает над его головой, в бок Синути врезается нечто, что сбивает того с ног. Вдвоем они катятся по земле и затем Сиба понимает, что это Волчонок. Тот вцепляется в яркие одежды Синути и пытается того обездвижить, но что он может против воли клинка? Синути тонко взвизгивает, будто раненная лиса, и бьет рукоятью Волчонка прямо в висок, отчего тот ничком падает на землю. Но это дает Сибе нужные секунды. Он прыгает в пространстве прямо к Синути, прежде чем тот спохватывается, хватает Волчонка за шкирку и вместе с ним телепортируется в место как можно дальше, как только позволяют способности. На этом его силы кончаются; он падает в обнимку с пацаном на землю и чувствует, как подступает к горлу тошнота. Обычно Сибу никогда не укачивает после собственных прыжков, но он и не доводит себя до такого состояния… Обычно. Рядом в себя медленно приходит Волчонок. Медленно он поднимается на локтях, игнорируя стекающую с виска кровь, и затем мутным взглядом смотрит на Сибу, пока тот вытирает рот. Секунду они смотрят друг на друга, пока глаза у пацана вдруг не распахиваются, а сам он не оборачивается в сторону поля боя, где продолжает бесновать его брат. Пытается встать, но Сиба напрыгивает на него сверху и прижимает к земле. — Нельзя! Он убьет тебя! — Ты обещал! Ублюдок ссаный! — захлебывается в гневе тот. — Божился, что ты поможешь брату! Я же говорил, что он не выдержит! Отвали! — он брыкается еще и еще, колотит Сибу по голове, но тот продолжает сжимать Волчонка, не давая ему вырваться. — Сука! Я убью тебя! — Бесполезно! Он никого не послушает! — Я лучше знаю! В конце концов, он мой брат! Отвали! Мальчишка бьет его локтем в подбородок, и Сиба чуть разжимает хватку, отчего тот стрелой мчится вперед. Он боится, понимает Сиба, волнуется за брата, и это такая странная симпатия, что не описать словами… Почему не сказал раньше? Может, поэтому Синути сломался — потому что думал, что рассорился с ним… Нет, наверное, бред. Скорее всего они все прекрасно знали друг о друге. Не зря же говорят, что близнецы обладают одной душой на двоих. Вот и выходит, что все самое худшее отходит Волчонку, а лучшее — Синути, но при этом они все еще отлично понимают друг друга… Может, это и правда сработает? Может… Нет. Сейчас Синути… Сейчас Синути его убьет! Сиба смотрит вслед Волчонку, который спускается вниз, спотыкаясь, а затем вздрагивает, когда телефон в кармане вибрирует. Сообщение там короткое, простое. В этот раз командир решает не использовать защищенные линии. Фраза одна. «Уничтожить тут все». — Местный командир вызвал подкрепление из штаба. Они прибыли… незамедлительно. Специальный отряд против «Истинного Удара». Вы знали? — Сиба вдруг улыбается. — Против каждого клинка есть такой. Они составляют психологический портрет, изучают все слабости не только клинка, но и самого владельца. Карательный отряд спускается с неба плавно, кружась по спирали, будто стая стервятников. К тому времени Синути начинает выдыхаться; пусть он и владеет одним из сильнейших клинков, нестабильность рассудка не позволяет использовать тот на полную мощность, он выдыхается. Вот почему «Камунаби» выжидают — пока тот устанет, чтобы потом схватить его в самый удобный момент. Классика, думает Сиба. Боссы как всегда соглашаются на все ради результата, даже если это потребует множества смертей. Словно загнанный в угол дикий зверь, Синути начинает метаться по полю боя, но везде находит отпор. Постепенно его загоняют в самый центр, а один из присланных охотников складывает руки в незамысловатом жесте, вызывая черные столбы с кукольными головами. Они собираются его повязать, понимает Сиба, и бежит вперед, сам не зная, зачем. У него нет идей, он просто несется туда, крича что-то… Кому-то… В ту секунду в его голове стоит лишь сцена, где Синути сидит в переулке и хнычет, пока его успокаивает Азами. Боже, они доводят этого ребенка до слома. Ему это зачтется, он уверен. Впереди него, будто дикая собака, несется близнец Синути. Когда его пытаются схватить, он ловко огибает агентов и продолжает нестись вперед. Сибе приходится превозмочь боль в теле и сделать еще один прыжок до Волчонка, прежде чем он ловит его и вдвоем они катятся по земле. Тот рычит, кусается, пытается вырвать, но в этот раз Сиба держит его крепко. Нельзя!.. Нельзя! — Не смотри, — шепчет он, почти умоляя, но разве же Волчонок его слушает? «Камунаби» загоняют Синути. Охота подходит к концу. — Брат! Стой! Нет! Волчонок взвывает, когда несколько агентов «Камунаби» складывают руки в жестах; из ритуальных шестов выстреливают нити и опутывают Синути, отчего тот взвывает, подобно бешеной собаке. Он запрокидывает голову назад с бешеным лихорадочным взглядом, и потом начинает хохотать, словно гиена, и Сиба, продолжая удерживать Волчонка на месте, чувствует, как стынет у него кровь. Такой, с текущей из глаз кровью, дикий, он напоминает уже не божество клинка, а демона, который приходит по все их греховные души. «Истинный Удар» выпадает из его рук и катится по земле, обагренный кровью. Это зрелище навсегда запомнится Сибе, как один из тех кошмаров, что будут спонтанно возникать посреди спокойного видения: алое небо, лающий смех и связанная фигура, бьющаяся в истерике. Синути словно плевать на то, что он больше не может пошевелиться, он продолжает смеяться, визгливо, и не замолкает даже когда его окружают. Вот так ломаются дети-солдаты. Вот так правительство отдает на растерзание своего мнимого бога, которого же само и создает. Сиба чувствует, как невольно ослабевает хватку на Волчонке, и тот, мгновенно это чуя, рвется вперед. Почти за два прыжка он оказывается рядом и пытается броситься на одного из агентов, но его бьют по лицу, отчего он тяжело заваливается на землю и плюется кровью. — Стойте! Это мой брат! Нельзя, это… Никто не слушает возражений ребенка на поле боя. Никому нет дела до маленьких жизней, которые ломаются на войне. Сиба уясняет это прекрасно. Он с огромным трудом поднимается на ноги и бредет к Волчонку, который продолжает корчиться на земле, пока его брата оттаскивают куда-то прочь. Сиба не знает — Сиба боится спрашивать, потому что перед ним только что был человек с силой богов, и, если тот вернется… Убьют ли его — хороший вопрос. Порой незнание — лучший вариант из возможных. — Гэнитиро! — воет Волчонок. Ах… Его имя… Он опускает голову вниз, потом помогает Волчонку сесть, рукавом стирает тому кровь из носа. Того мелко колотит, зрачок сужается, видно, что он в бешенстве. Смешно, думает Сиба, еще недавно Волчонок кричит о том, что ненавидит и завидует брату, а выходит, что он все же о нем беспокоиться. Братская любовь — штука крайне странная. Волчонок царапает пальцами землю, но он не плачет — зол, так, что его трясет. Он игнорирует попытку Сибы успокоить себя и рывком отбрасывает его руку в сторону, после чего взвывает и орет в истеричной столь знакомой Сибе манере — ведь только что в исступлении точно так же бьется и Синути. — Я убью вас! Всех до единого! Сукины дети! Каждого из вас выпотрошу! — затем он диким взглядом смотрит на Сибу, явно хочет что-то рявкнуть, но слова вдруг застревают в его глотке, и он просто давится воздухом. Может, не настолько он и дикий. — Я… — Ничего. Я все понимаю. Понимаю ненависть к людям, что поступают вот так. Доверяют страшное божественное орудие детям, а потом наблюдает за тем, как те сходят с ума в попытке показать себя с лучшей стороны. Сиба прекрасно все понимает… Поддавшись неясному позыву, он тянет Волчонка к себе и обнимает его, гладя непослушные волосы, и единственное, что он слышит в ответ — затихающее дыхание. — Прости меня. Мне стоило поторпиться. Я так виноват… В следующий раз, если так будет… Он уже не опоздает. — Вот так это и происходит, — заключает Сиба. — Правительство замяло историю, чтобы не опорочить облик клинков. Но было несложно: почти все сдохли, а кто выжил, то не захотел бы вспоминать ту резню до конца жизни. Он вновь окунается воспоминаниями в те страшные времена, вновь видит ту самую сцену, когда владелец святого клинка сходит с ума, загибается в истерике, сам весь в крови, а вокруг — месиво из чужих останков. Когда-то давно от этого зрелища его тошнит, но сейчас Сиба не чувствует уже ничего. Да, наверное… он точно сходит с ума примерно где-то в этот момент. Ничего удивительного. Он еще раз смотрит на зажатую в руке пачку сигарет, а потом сминает ее, пустую. Как от всего тошно. К счастью, терапевт не осуждает его. Он отличный мужик, если так подумать. Достаточно терпеливый, и ни разу не осуждающий за весь тот кошмар, что творится. Сиба ему искренне благодарен: проще выговариваться тому, кто плевать хотел, чем, например, Азами. Азами часто переживает, пусть и не показывает этого. Азами тоже был там… Сиба не хочет напоминать о больной ране и ему. Слышен шорох перелистываемых страниц. — Да, любопытная история… — Надеюсь, только что я не открыл Вам глаза на деяния нашего руководства. — Нет, к сожалению, я был об этом в курсе, — сухо замечает терапевт и закрывает тетрадь. Затем поднимает полный усталости взгляд на Сибу и переплетает пальцы у лица. — Но Вам стоит проще к этому относится самому, господин Сиба. В той ситуации Вы сделали все, что могли. К сожалению, психика человека в стрессовой ситуации — не то, что возможно контролировать, тем более Вам. На сколько Вы были старше этого юноши? — Всего шесть лет… Шесть лет разницы… Сибе сейчас под двадцать пять, а он чувствует себя дряхлым стариком. Он не знает, жив ли там Синути. Что думает Кунисигэ обо всей этой истории. Хотя, что там думать? Он — молодой отец, наверняка он просто в ярости, но хорошо скрывает. Ведь он хороший человек, и знает, как это мерзко, когда твоими руками ломается одна жизнь, а следом за ней, как в эффекте домино, и остальные, особенно если первая фигура — ребенок. — После инцидента… Нас с Азами перевели в другой отряд. Задача по сопровождению Синути была прекращена. Нам заплатили за блестяще выполненную работу, ведь пока мы были рядом, Синути не был убит, а клинок — похищен. Однако… Мне кажется, командование было недовольно. Сиба затягивается еще раз. — Наверное они думали, что мы заметим, когда он начнет съезжать с катушек и убьем его раньше, а потом вернем клинок. У меня есть подозрения, что об этом приказе знал Азами… В конце концов, он у руководства на хорошем счету. Азами может не рассказать об этом, жалея чувства Сибы. И Сиба ему искренне благодарен. С него уже хватит. Лишь одно слово вертится в его голове сейчас, при воспоминаниях о том дне. Ужас… Ужас… Ужас… В конечном итоге, все это завершается. Они долго говорят с Азами; в основном Сиба сидит, вцепившись руками в волосы, весь в крови, а Азами пытается его как-то подбодрить, хоть что-то сказать. Сиба ему искренне благодарен, правда, но все его мысли вертятся вокруг страшного зрелища и мерзкого аромата, который никак не отмыть. Ему уже не хочется лить слезы, даже тошнить перестает. Все, что Сиба чувствует в ту самую секунду — апатию, равнодушие на весь мир, на войну. Он вновь и вновь возвращается мыслями к Синути, который изгибается в приступе хохота. Вновь к Волчонку, который царапает землю, но не может добраться до своего брата. Зачем они это делают? За что сражаются? Может, в безумной логике противника больше смысла. Сиба уже ничего не знает. Он хочет побыть наедине с мыслями, и Азами ему не мешает, лишь приобнимает напоследок и просит быть осторожнее. Боится, что я прикончу себя, понимает Сиба, но фальшиво ему улыбается и бредет… куда-то. По вымершему полю боя, по окраинам районов, тронутых сражением… Иногда он встречает на дороге людей, измученных бойней, и когда они смотрят друг на друга, то видят лишь такую же жертву войны, а не своего благородного спасителя. Никто его не трогает, и Сиба бредет дальше, пока не добирается до места, где все случается Изрытое, страшное. Выжженное. Наверное, он стоит там около часа. А может, даже дольше. Сиба не знает — он теряет счет времени в тот момент, когда Синути сходит с ума, словно стрелка в часах ломается. Перед собой он видит мертвую землю, и не знает, красная ли она из-за заката или же из-за всей той крови, что на ней проливается. Тела уже убирают. Остается лишь запах смерти. Но в какой-то момент доносится голос. — Эй, агент! Сиба оборачивается на оклик. На вершине холма он видит Волчонка; с его лихорадочным бешеным взглядом, сбитыми в кровь костяшками и короткими взъерошенными волосами. Под глазами у него словно залегают кровавые пятна. Смотря на него, Сиба думает: когда-нибудь, он нам отомстит. Когда-нибудь им всем аукнется все совершенное, о, он уверен. Война не пройдет для страны без болезненных шрамов. Эти дни и ночи будут сниться им всем в кошмарах, и Сиба уверен, что всю оставшуюся жизнь он будет вспоминать этот безумный день. Но Волчонок просто на него смотрит: с вызовом, в его маленьких злых глазах пляшет заметная ярость, но в отличие от его обычной животной дикости эта выглядит почти благородной. Ох, как я этого боюсь, проносится мысль в голове Сибы. Как я боюсь, что когда-нибудь за мной придет кто-то, кому я перешел дорогу, ведь я даже не смогу обвинить его в чем-то. Мальчишка вскидывает голову и злым тоном рычит: — Я переверну все подполье, слышишь? Запомни меня! Когда-нибудь, я вас всех, уродов, переубиваю! — Я буду ждать. Сиба отвечает это без улыбки. Он смотрит в глаза Волчонку, серьезно. Это не издевательство и не шутка — почти что клятва на мизинчиках. На секунду зрачки у Волчонка сужаются до состояния игольного ушка, он выглядит так, будто сейчас бросится в атаку, но Сиба чувствует, что этот раз — в этот их последний разговор — они точно не будут драться, ведь сейчас Сиба демонстрирует ему уважение, а дикие волки, как известно, очень хорошо это чуют. Интересно, как скоро это аукнется… Как скоро будет завершена война. Ответа на этот вопрос у него нет. — Только скажи наконец, как тебя зовут. Несколько секунд Волчонок молчит, смотря на него пристально, будто не доверяя, но, неожиданно, в следующую секунду его лицо становится спокойным, словно у Будды, отчего кривая улыбка от края до края во все зубы начинает выглядеть пугающе и мерзко, неестественно. Ровно поставленным голосом без единой эмоции он произносит: — Меня зовут- — … интересно, зачем Содзе это делает? Голос Азами звучит задумчиво, рассеянно; он смотрит на объявление о выставке в честь Кунисигэ, но Сиба, хотя взгляд его устремлен туда же, сейчас далеко в своих мыслях. Он даже Азами почти что не слушает, лишь изредка поддакивает и кивает, потому что вся эта речь в самом-то деле не имеет смысла — они оба знают, зачем «Хисяку» устраивают это грандиозное представление. Двадцать лет проходит с войны. Три года — со смерти Кунисигэ. Два десятка… Ему уже сорок лет, а он до сих пор не понимает смысла своего существования, собственных действий все эти годы. Комедия, право слово. Отворачиваясь от окна, Сиба начинает рыться в карманах в поисках пачки сигарет. Хорошая марка, помнится, во время войны он только ее и курит. Когда эта мысль посещает его голову, он вдруг замирает, будто вкопанный, а нос начинает щекотать фантомный запах самокруток из подполья, гари, а еще… Он резко косится на Азами, но тот слишком погружен в собственные мысли, чтобы заметить подвох. — Может, он решил вам, трутням, бросить вызов, — предполагает он вслух, и Азами широко распахивает глаза. — Точно! Все это нужно, чтобы привлечь наше внимание. Азами болтает и болтает, он все предполагает вслух, и Сибе думается — пускай. Думай. У самого него нет никакого интереса в том, чтобы даже разбираться в этом, потому что чем дольше он думает, тем сильнее у него катится по спине пот. Все это неважно. Он в любом случае не называл Волчонку свое настоящее имя. Но… Но что, если… Надо будет сказать Тихиро быть осторожнее. Не только из-за личности их нового противника, но и… Юноша с клинком, который постепенно сходит с ума… Наконец, Азами замечает, что половину монолога Сиба витает в облаках; они собачатся, потом смотрят на выставку и размышляют о том, что будет, случилось такое, что магический клинок используют в центре оживленной толпы. Сиба хорошо помнит войну и помнит, сколько было жертв. Но чародейство — ничто против оружия судного дня, созданного Кунисигэ. — Ты говоришь так, будто можешь понять, о чем думает Содзе. Сиба отвлекается на Азами, когда тот пристально смотрит ему в глаза. Это не обвинение, отнюдь. Азами в курсе, что никаких связей между ними нет, но его скорее удивляет то, как легко его друг приходит к подобному выводу. Сиба и сам удивляется, но в то же мгновение — ничуть. Ему вновь живо вспоминается сцена на холме, взгляд прямо в душу, который он не забудет никогда, как и множество иных кошмаров войны. Тогда Волчонок называет ему имя, которое потом Сиба слышит в сводках о подполье. Он выполняет свое обещание. Война… порождает свои ростки, которые цветут до сих пор. — Да так, — Сиба затягивается сигаретой подольше, отчего на пол сыплется пепел. — Считай, интуиция.