VI
18 февраля 2024 г. в 23:50
29 сентября
Возможно, сегодня у меня получится поговорить с Анной. Прошло уже почти две недели с того дня. Я отказываюсь верить в то, что это как-то связано с потусторонним. Я не из тех, кто готов сразу списать необычное происшествие на мистику. В конце концов у этого должно быть логическое объяснение.
Что бы ни произошло в тот день в коридоре, оно больше не повторялось. Я просто хочу снова общаться со своей единственной подругой. Я так соскучилась по простым разговорам ни о чем. По ночевкам с поздними разговорами. По вечерам с глупыми комедиями, после которых мы еще неделю переписываемся смешными репликами героев. Мне так одиноко, что я уже готова подружиться с невидимой мышью под моей кроватью.
Несколько раз я заглядывала туда, иногда специально резко и неожиданно, но так и не увидела ее. Это звучит чудно, но иногда ее шуршание даже успокаивает меня. Да, я сошла с ума. Нет, я не уверена в реальности происходящего. Может, именно это мисс Клири имеет в виду под «необычными проявлениями травмы»? По ее словам, от нашего «хитрого мозга» можно ожидать чего угодно после неожиданной потери.
Дариан после разговора в книжном не перестал шутить над моим угрюмым выражением лица, но подсел ближе, теперь он сидит справа от меня на всех совместных занятиях. Я пока не решила, нравится мне это или нет. Меня немного напрягает то, как меня тянет поговорить с ним. Становится все сложнее сдержаться. На языке вертится сотня вопросов, но ни один я не высказываю вслух.
Он тоже не идет на прямой контакт. Думаю, что он изучает меня издалека так же, как я его. Еще его отношение ко мне по какой-то причине изменилось. Или мне так только кажется? Недавно он дал подзатыльник парню, сидевшему перед ним, за то, что тот сплетничал обо мне прямо на занятии. Но, может, он просто не любит сплетников?
Я все еще пытаюсь понять, что он собой представляет, и все чаще ловлю себя на том, что анализирую его образ в голове. Мне бы хотелось найти в нем хотя бы один недочет, но все черты складываются в приятную картину, как я ни пыталась придумать недостаток. Пожалуй, это бесит сильнее всего.
Сегодня вечером будет оглашено завещание мамы. Ровно в шесть вечера семейный юрист официально передаст все ее вещи во владение другим людям. Я стараюсь не думать об этом. В конце концов это должно произойти. Это просто еще один день. Еще один день без нее.
В моем блокноте прибавилось заполненных страниц. Стопка прочитанных книг смотрит на меня осуждающе, потому что рядом лежит едва начатое эссе по литературе. Кажется, его нужно было сдать вчера. Учителя не давят на меня, но я вижу, что они ожидают от меня большего. С детства мне часто говорили про какой-то потенциал, требующий раскрытия. Но я думаю, что он никуда не убежит, пока я горюю.
На последнем уроке учительница радостно объявила нам о еще одной грядущей карьерной консультации. В этот раз в ней будут участвовать студенты восьми разных университетов страны, от каждого по пять направлений. Мероприятие предстоит грандиозное. Я моментально испытываю облегчение от одной только промелькнувшей мысли о том, что я на него не собираюсь.
Анна, как и многие другие, мечтает о побеге из Найтгейта. Ее мечта — работа с детьми. У нее нет ни родных, ни двоюродных братьев и сестер. Наверное, это сыграло свою роль в выборе. Острый укол вины заставил меня сжаться при воспоминании о маленьком брате, которого я почти не вижу.
В нашей компании все уже решили, куда податься после школы. Томасу с его увлечением технологиями и высоким средним баллом будет легко получить стипендию в любом университете страны. Сабрина уже даже знает, где остановится, когда отправится на учебу в ближайшем крупном городе Крест Хилле. Год назад там обосновалась ее сестра. Так что ближайшие пару лет они будут делить квартирку в большом спальном районе. Мелисса собирается учиться на ветеринара, а Марта — на рекламщика. Я же весь год отгоняю мысли о карьере, впрочем как и людей, которые мне о ней напоминают.
За целый день в школе я пару раз даю Анне знак, что хочу поговорить, но она виновато смотрит в ответ и указывает на класс, где будет проходить ее занятие. Что же, значит, она еще не готова. Не знаю, будет ли она когда-нибудь готова.
С каждым днем она все сильнее гаснет и от этого еще хуже. Я ее единственная подруга и никак не могу помочь. Хоть Джереми больше не достает ее, его друзья, кстати, тоже. Что-то еще происходит. Я по глазам вижу, что ей плохо, но не могу даже спросить, в чем дело.
Когда я прохожу мимо компании ребят из кружка, то словно смотрю кадры из фильма со стороны. Сабрина, одетая ярко по последнему тренду, неловко переглядывается с Мартой. Они явно делают вид, что не заметили меня, чтобы не здороваться. Томас, стоящий рядом неловко копается в рюкзаке. Остальные ребята из эко-кружка, с которыми мы провели так много времени на вылазках в парках и лесах, тоже меня не замечают. Их взгляды направлены куда угодно, только не на меня.
Несмотря на показное безразличие я кожей ощущаю скрытую враждебность. Что я им такого сделала?
Только Мелисса машет мне и сдержанно улыбается. Неужели Анна рассказала им? Мне трудно представить, что они могли в такое поверить. Мне и самой верится в произошедшее с трудом. Так в чем тогда дело?
Обычно, вернувшись домой, я чувствую облегчение от того, что можно не контролировать вечно выражение лица. Пару раз меня пугались девочки в коридорах и туалете. Но к вечеру напряжение на пределе, я не могу даже есть от волнения. Хорошо, что на оглашении завещания будет Фрэнк. Хоть в ком-то я смогу найти поддержку.
Дорога к зданию мэрии проходит как в тумане. Двадцать шагов по мраморным ступеням в торжественном коридоре с гулким эхом и я стою возле нужной двери. Золотистая табличка с цифрами «136» гипнотизирует меня и заставляет несколько минут неподвижно стоять перед тяжелой дубовой дверью с резным орнаментом.
Я отдаю себе отчет, что это глупо, но все равно колеблюсь, словно боюсь увидеть там призрак мамы. Одним резким движением я открываю дверь и осторожно вхожу в кабинет, где пройдет самая неприятная юридическая процедура в моей жизни. Первое, что бросается в глаза, это тяжелый деревянный стол из темного дуба и ряд высоких кресел, обитых темно-красной потрескавшейся кожей. Взгляд невольно скользит по стенам, украшенным темными деревянными панелями и бежевыми обоями с дамасским узором. Если бы не трясущиеся колени, я бы с радостью рассмотрела старинные документы в пыльных рамах, висящие на мрачных стенах
На столе стоят старинные чернильницы и перьевые ручки, а рядом лежат бумаги, аккуратно сложенные в стопку. Мистер Льюис, семейный юрист, нервно поправляет галстук и напряженно смотрит на верхнюю страницу стопки. В углу комнаты, тихо пощелкивая, ведут отсчет времени антикварные часы.
Усаживаясь в неудобное кресло, я зажимаю ладони между коленями, чтобы никто не заметил сотрясающую меня нервную дрожь. Все здесь непривычно, кроме моей семьи. Отец уставший, сестра раздражена. Кажется, они пришли сюда сильно заранее.
Фрэнк дружелюбно кивает мне, но на его лице застыло выражение печали.
-Наконец-то, — раздраженно бросает Виктория, даже не глядя в мою сторону. Мистер Льюис тихо покашливает, не отрывая взгляда от документа и поясняет:
-К сожалению, пока мы не можем начать. Мы ждем еще одного человека. Он обещал присутствовать. Когда нас окажется шестеро, начнем.
Все в комнате начинают не понимающе переглядываться. Никто не может предположить, кто же этот шестой человек.
Я не могу перестать оглядывать помещения, пытаясь привыкнуть к атмосфере торжественности. Мягкий свет бра, освещающий комнату, создает ощущение таинства. Несмотря на всю помпезность и строгость, в кабинете царит своеобразный уют.
Кажется, что громоздкие часы тикают все громче в оглушающей тишине и, когда напряжение становится почти невыносимым, тяжелая резная дверь открывается. В комнату не спеша входит немолодой мужчина. Воротник его черной рубашки расстегнут, сам он выглядит расслабленно, но в нем нет ничего рассеянного или небрежного. Он походит на кобру, крадущуюся в поисках жертвы — тихую и смертоносную.
-Добрый вечер. Прошу прощения за опоздание, — его рокочущий голос пропитан тихой уверенностью. Никаких эмоций. Пояснять ничего он не собирается, только устремляет взгляд на юриста, присев на соседний от моего стул. До меня сразу долетает запах его резкого цитрусового парфюма.
-Отлично, шесть часов семь минут, мы можем приступать, — мистер Льюис немного вспотел, его от природы землистое лицо побледнело.
Пока он читает нам формальное вступление, я тайком рассматриваю незнакомого мужчину. Его властный профиль отражается в мутном стекле старых часов. Такого человека сложно назвать неприметным. Он выглядит шикарно и даже эффектно, несмотря на то, что вся его одежда черного цвета. Что, кстати, очень предусмотрительно, учитывая повод встречи. Я уже по привычке оделась в темной гамме, не подразумевая траур.
По лицу невозможно прочесть ни одну эмоцию. Яркие золотистые глаза горят огнем, показывая всю бурлящую в нем жизненную энергию. Острый прямой нос и высокие скулы украшают лицо, производя впечатление «холодной» красоты. Его черные волосы и щетину едва заметно тронула седина. Общее впечатлении портит колкий взгляд, моментально заставляющий сжаться.
Мне стало настолько любопытно, что он вообще за человек, что я намеренно отпустила чутье и попыталась рассмотреть его свечение. Я делаю так в крайне редких случаях и сейчас он самый. Почему-то именно сейчас эта моя способность видеть электромагнитные поля, создаваемые сердцем, оказалась заблокирована. Ни одного всполоха.
В конце концов, я перестаю пялиться, потому что сердце начинает отбивать тревожный ритм. Вступление окончено. Юрист начинает подходить к сути. Я попыталась сконцентрироваться на его свечении, чтобы проверить, сработает ли это на нем и заметила легкое зеленовато-голубое сияние. Довольно стандартно, все работает. В чем тогда дело?
-Теперь я оглашу перечень того, что входит в список предметов наследства и соответствующих им новых владельцев. После чего раздам вам документы, заверяющие полученное право собственности, — прочистив горло, он начал громко перечислять, — Итак, половина дома по адресу 12 Оаквуд стрит переходит во владение Майкла Истмана, таким образом он становится единоличным владельцем данной недвижимости.
Это было вполне ожидаемо, какой смысл оставлять дом кому-то из детей, если в итоге отец все равно завещает его нам. Мы с мамой уже обсуждали это во время одного из ее приступов тревоги. Который в конечном итоге оказался точным предчувствием. «Дорогая, тебе нужно знать это все, потому что однажды меня не станет»— ее слова эхом звучат в моей голове.
-Автомобиль Volkswagen Passat 2018 года выпуска, вишневого цвета переходит во владение Виктории Истман со перечнем условий, приложенных на пятнадцатой странице данного документа. Возможность ознакомиться с ним будет у вас после оглашения всего списка.
Сложно было не заметить, как загорелись глаза сестры. Не думаю, что ей есть хоть какое-то дело до машины. Ей, в конце концов, даже шестнадцати еще нет — тринадцать исполнится только через несколько месяцев. Важно то, что мама передала ей что-то важное, что-то свое.
Далее нам перечислили ее ювелирные украшения, которые были поделены между мной и Вики примерно поровну. Вся одежда остается нам в совместное владение с пометкой «важное оставить на память, остальное отдать нуждающимся». Мне также достался мамин ноутбук и тридцать тысяч долларов с условием использования на обучение или медицинские траты. Столько же перешло сестре. Остальные деньги она отдала отцу «на счастливую и полную радости старость» — в их собственный пенсионный фонд. То есть, теперь его фонд.
Фрэнку досталось пять тысяч долларов. Хоть он и не является фактически членом семьи, все воспринимают его именно так.
Последние годы ему все сложнее было читать — зрение в левом глазу ухудшалось стремительно, в связи с чем мама постоянно уговаривала его сделать необходимую операцию. Теперь у него нет отговорок, потому что это было отдельно упомянуто. Дажу тут мама проявила предусмотрительность и мягкость — это не условие, а скорее настоятельное пожелание.
Помимо этого она оставила ему пару редких фолиантов и долю в 20% от магазина «Вечные страницы».
Всю жизнь Фрэнк положил на управление магазином, он заботился о нем как никто другой. Роберту, его внуку, это будет подспорьем в будущем. Тем более, что родителей у него нет. Парень подрабатывает в книжном летом и по выходным. Он на два года меня младше, но хорошо знает весь ассортимент и прочитал уже половину.
Когда юрист закончил чтение части Фрэнка, я взглянула на него, выражая искреннюю радость и заметила, как несколько слезинок скатилось по морщинистым, заросшим щетиной щекам. Он неловко промокнул их краешком свитера.
-Остальные восемьдесят процентов Маргарет пожелала оставить своей старшей дочери — Лили Рэй Истман.
Я ошарашенно смотрю на Льюиса, пока он продолжает что-то говорить и перелистывать бумаги. В себя меня приводит скрип отодвинутого с силой тяжелого стула. Виктория смотрит на меня с ненавистью в холодных серых глазах и вылетает из кабинета прежде чем я успеваю что-либо сказать.
Я, не дожидаясь ничьей реакции, бросаюсь за сестрой и кричу вслед звуку ее легких шагов по мраморным ступеням:
-Вики, послушай! Это ничего не значит, ты же знаешь…
-Катись к черту! Ненавижу тебя! — боль в ее голосе прожигает меня насквозь.
Если бы я только могла что-то сделать. Как-то закрыть эту незаживающую рану внутри нее. С самого детства она обвиняла меня в том, что мне достается больше внимания и любви от мамы. Хоть она и никогда не делала ничего такого, что могло бы подчеркнуть различие наших отношений, все же, и мне и всем остальным это было заметно. Просто то, как она смотрела на нас, всегда сначала на меня, затем на Викторию. Как ее взгляд всегда теплел, когда я входила в комнату. Как она не могла уснуть, когда я серьезно болела, даже будучи взрослой.
И теперь она передала семейное дело мне. Да, Виктория никогда не разделяла ни любовь к чтению, ни уважения к книгам, но дело не только про пристрастиях. Это на самом деле не совсем честно. И все же какая-то часть меня ликует. Похоже, я и правда заслуживаю ненависти от сестры.
Тяжелая входная дверь мэрии хлопнула, охнув от ворвавшегося в зал сквозняка.
Вернувшись в кабинет, я села обратно и попросила продолжить, пояснив, что Виктория ушла. Фрэнк неловко кашлянул.
Мистер Льюис продолжил, отметив, что отец — законный представитель Виктории, поэтому юридически все в порядке и мы можем продолжить без нее.
Все, что перечислялось далее было связано с домом и переходило к отцу. А после юрист раздал нам документы поясняющие нюансы права наследования тех или иных вещей.
Вместе с ними каждый из нас получил запечатанный воском конверт с личными письмами. К всеобщему удивлению конверт получил и таинственный мужчина, к которому Льюис обратился как мистер Рифт. Не знаю, как взгляд отца еще не прожег дырку у него на лбу. Интересно, они знакомы?
Конверт, оказавшийся в моих руках, был из плотного шероховатого картона, внутри, кажется на ощупь, не меньше пяти листов. Мне не терпится скорее открыть его, оказавшись в тишине собственной комнаты.
Фрэнк обнял меня на прощание и попросил зайти к нему на выходных, а отец отправился в свой офис, чтобы «забрать кое-что важное». У меня закралось подозрение, что это отговорка для того, чтобы не идти со мной вместе обратно домой.
Оказавшись наконец дома, я с таким нетерпением забежала в комнату, что чуть не споткнулась на последней ступеньке. Трясущимися руками я надломила восковую печать и аккуратно вскрыла конверт канцелярским ножиком, как видела в старых фильмах.
Моей дорогой Лили,
Как трудно начать это письмо, зная, что ты прочтешь его, уже после моего ухода. Я всегда надеялась, что придет время, и я смогу рассказать тебе обо всем лично, словами, полными любви и надежды. Но мир непредсказуем, и порой он не так благосклонен, как нам хотелось бы.
В моей жизни было много сложных выборов, и иногда мне кажется, я допустила ошибку, которая повлияла не только на меня. Но ты должна знать, что я делала это из лучших побуждений. Если бы я не совершила эту ошибку, на свете не было бы тебя. Поэтому, окажись я перед выбором еще раз, совершила бы ее снова без сомнений. Некоторых ошибок в жизни просто не избежать. Надеюсь, ты сможешь понять меня, даже если не сумеешь простить.
В этом конверте ты найдешь копию договора. Этот документ стоит сохранить в целости. Пока что ты не сможешь его прочитать. Я знакома с твоим упрямством, поэтому предупреждаю, ты только потратишь время зря. Дождись восемнадцатилетия и тогда он даст тебе ответы на некоторые важные вопросы. Часть из этих вопросов уже сформировалась в твоей голове, часть только ждет тебя в будущем.
Я бы хотела, чтобы ты нашла в себе силы примириться с моим прошлым, чтобы двигаться вперед, но я понимаю, что это может быть непросто. Прошу тебя, помни, что ты не обязана носить на себе тяжелую ношу моих решений. Твоя жизнь — это твой путь, и я знаю, что ты найдешь свою дорогу к счастью.
Ты — мое самое большое достижение и гордость. Все, что я делала, я делала ради тебя и твоего будущего. Помни, что в тебе течет кровь сильных и упрямых женщин. Ты можешь стать кем угодно и добиться всего, что пожелаешь. Береги свою семью и друзей, ведь они — твои настоящие союзники.
С любовью, навсегда,
Твоя мама.
Я перечитала текст письма раз двадцать подряд. Но смысл его все также ускользает от меня. О каких ошибках речь? Что за решения? Я не понимаю даже примерно, о чем она.
Можно было бы предположить, что она говорит о браке или рождении третьего ребенка. Да, беременность была рискованной, но это не оно. Что-то не сходится. Что это за документ? В письме четко сказано, что он очень важен и как-то связан с моим совершеннолетием. Еще один элемент наследства?
Я даже позволила проскочить в свой разум мысли о моем удочерении, но сразу же поняла, что это глупость. Я слишком похожа на нее. Те же зеленые глаза, даже выражение лица почти один в один. Наши с ней детские фото совершенно неразличимы. Еще Фрэнк говорит, что я очень похожа голосом и походкой на бабушку. Нет, дело в чем-то другом.
Теперь в моих руках оказался тот самый документ, о котором она говорит в письме. Бумага выглядит очень старой, она помята в нескольких местах, как если бы кто-то держал ее по бокам пальцами и сильно сжал от напряжения. Однажды похожее произошло с моим докладом по биологии — я не могла положить его в рюкзак вместе со спортивной формой, а до школы пришлось бежать, чтобы успеть. Боковые части листов помялись точно таким же образом, как у этого документа.
Текст написан перьевой ручкой, думаю, что примерно такой, как были в кабинете мэрии. Наверху красивым курсивом крупно выведено слово «Pactum». Я знаю с уроков правоведения, что на латинском это означает «договор». Основной же текст только похож на латынь. Выражения звучат знакомо, но не складываются в текст.
Единственные знакомые мне слова в нем auxilium — помощь, in infinitum — бессрочно и decem — десять. Мне это ничего не дает, цельную картину из этого не собрать. Переводчик нисколько не помогает, отказывается выдавать хотя бы примерный результат — большинство слов просто не латынь.
Зато одно слово при поиске в интернете выдало мне ссылку на статью «Молодой автор инкогнито публикует эзотерические тексты про…». Ссылка ведет на удаленную страницу, статью стерли, но строчка в поисковике пока что осталась. Единственное, что я смогла из нее достать — это название книги. Это как раз слово из документа, «Lumitalux», в переводе с латыни — потерянный свет или свет потери.
Меня потряхивает от нервного перевозбуждения, так что читать становится сложно. Завтра же днем я схожу в книжный и найду там нужную литературу. Даже если той самой книги нет, поищу похожие. Может быть даже найду что-нибудь подходящее для перевода и интерпретации текста в разделе латыни.
Нужно перечитать его снова, в идеале заучить, на случай, если с бумагой вдруг что-то случится.
Кое-что в бумаге я все же упустила. Подписи, почему я сразу на них не посмотрела? В самом низу документа слева мамина подпись и расшифровка, а справа слово «Malakhor» и размашистая подпись. Подпись мамы выглядит совсем непривычно. Она сделана неуверенно, буквы крошечные и линии такие толстые. Приглядевшись я замечаю, что она не черная, скорее красновато-коричневатая. Это кровь? Меня в с ног до головы пробирает нервная дрожь.
Что за бред? Водоворот мыслей уносит меня в день, когда мои глаза стали черными от праведного гнева. Не может быть. Это бред. Я даже думать о таком не буду.
Я отчаянно пытаюсь найти в интернете хоть что-то про имя Малакхор. Но сеть не выдает ни одного совпадения по людям. Нигде в мире. Вместо этого мне предлагают ссылки про древнего демона по имени Малакхор. Бред. Не верю.
Я прочесываю все возможные соцсети и снова ничего не нахожу. В конце концов я возвращаюсь к общему поиску и открываю статьи одну за другой, пролистываю и нахожу пару описаний.
«У демонов может быть множество обличий. Это может быть зверь с горящими глазами, полупрозрачная тень или обаятельный мужчина, излучающий силу»
Перед мысленным взором встает образ таинственного мужчины в костюме. Мистер Рифт, так его назвал юрист. Это бред.
«Демонический договор — единственное, что может интересовать создание ночи в отношении человеческого рода»
Я поднимаю документ и снова смотрю на подписи. «Демонический договор». Бумага словно обжигает кончики моих пальцев. Один взгляд на размашистое «Малакхор» и сердце начинает бешено колотиться. Нужно спрятать его куда-нибудь. Убрать подальше. Я не могу.
Идеально подошла коробка от ноутбука, в которой обитают всякие провода и старые чехлы от телефона.
-Лежи тут, стремная бумажка, — коробка отправляется в ящик шкафа под старые ролики и папку с детскими рисунками. Поход в магазин за таинственной книгой откладывается до тех пор, пока я не поговорю с Анной. Я не справлюсь с этим одна.
По дому разлетается эхом натужный детский крик. В идеальном мире к нему подошла бы мама, или я.
Вместо того, чтобы зайти в соседнюю комнату и взять малыша на руки я замираю. Все мое тело каменеет. Я не могу. Я должна радоваться ему, любить и заботиться, но не могу заставить себя посмотреть на него без боли в сердце. Он даже еще не знает, что потерял в день своего рождения. Кто знает, может так даже лучше?
Не меньше пятнадцати минут перед сном я прожигаю в буквальном смысле. Запах горелых спичек окутывает комнату и взвивается к потолку. Мой любимый из бессмысленных ритуалов. Зажигаю, подношу к самому лицу и наблюдаю как огонь пожирает кусочек дерева. Снова и снова. Где-то в глубине меня радуется часть, которую я не показываю людям. Думаю, это та же часть, что крушит предметы от злости. Это она пугает людей. Мы с ней не очень дружим.
Мама всегда ругалась на меня за эту дурную привычку, ее пугал запах гари в доме. Она не объясняла откуда, но у нее всегда был страх огня и в особенности пожара. Будучи неидеальным человеком, я не всегда могла контролировать свою тягу к огню и просто надеялась, что она не заметит. В последний год из-за беременности ее обоняние обострилось, поэтому она замечала запах сразу же, даже находясь на первом этаже. Теперь мне хочется биться головой об стол из-за собственного эгоизма и этих глупых спичек. Ей было некомфортно от запаха, а я не могла просто взять и усмирить свои причуды.
Теперь уже никто не скажет мне перестать. Я могу жечь их всю ночь напролет. Это должно давать ощущение свободы, да? Но что-то внутри разрывается на части от осознания того, что она больше никогда не зайдет ко мне в комнату с ее фирменным «Лили!».
Безлунная ночь сделала пейзаж за окном как никогда мрачным, но несмотря на это уже привычное шуршание под кроватью совсем не пугает. Наоборот. Я знаю, как жалко это звучит, но из-за него у меня возникает такое чувство…
Мне становится не так одиноко, словно кто-то находится рядом со мной. Хоть что-то в моей жизни постоянно и неизменно. Пожалуй, я даже расстроюсь, когда отец схватит эту мышь.
30 сентября
Утром я неожиданно для себя чувствую прилив сил. Меня распирает от предвкушения. К черту детские страхи. В конце концов мало ли что мне показалось в полутьме комнаты. Это могли быть просто необычные чернила. Желания перепроверить это в свете дня у меня нет, но это и не важно. Главное, что у меня наконец появилась хотя бы искра надежды — я смогу разобраться в том, что произошло с мамой в тот день.
Это просто не могло быть взаправду. Таких смертей не бывает. Мозг подкидывает яркие образы в ответ на протест. Вязкое багряное пятно на голубой больничной простыне, белки глаз без эмоций и треск костей. Младенец кричит, перекрывая писк приборов.
Отряхивая неприятное воспоминание, я концентрируюсь на настоящем моменте — сегодня я снова попробую поговорить с Анной. Объясню ей, что сама не понимаю, что творится, и мне очень нужна ее поддержка. Она поймет, всегда понимала. Все снова будет по-прежнему и мы вместе разберемся во всем.
В школе царит радостное возбуждение — ровно через месяц Хэллоуин. Комитет праздников уже начал закупки и первые приготовления, школьники выбирают костюмы и готовятся к вечеринкам. В этом же комитете состоит Сабрина, она целый году уговаривала нас с Анной и Мелиссой присоединиться, но ни одна из нас не поддалась на уговоры. Я самая стрессоустойчивая из нашей компании, но даже я не готова к такому количеству разговоров и взаимодействий с людьми, который требует место в комитете.
Среди шума и суеты коридора я легко найду Анну. Она — тот единственный человек, кто ненавидит этот мрачный праздник. В прошлом году кошмары снились ей целых две недели после школьной вечеринки. Каждый год костюмы становятся все реалистичнее, а ее реакция на них все острее.
Вот она — хвостик золотистых волос и нежно-голубой свитер. Она сонливо поворачивает голову, смотря на Сабрину, стоящую рядом. Та что-то воодушевленно ей рассказывает, держа в руках праздничный буклет. Лицо Анны озаряет слабая улыбка и тут же гаснет. Она осторожно прикасается к уголку рта, на руке пятно крови. У нее разбита губа. Как я сразу не заметила?
Мысли о книге, договоре и завещании покидают мою голову. Нужно узнать, как она. Что-то плохое случилось. Я по лицу вижу, что что-то не так. Подойдя ближе, я аккуратно кладу руку на ее плечо и начинаю говорить:
-Анна, ты…- но она вскрикивает от испуга, поворачиваясь. А затем ударяется спиной о шкафчик с вещами, делая резкий шаг назад. В ее глазах такой страх. Мои руки безвольно опускаются и я тоже делаю шаг назад.
Боже, я и не знала, что она так меня боится. Я теряю всех близких рано или поздно. Отталкиваю всех, кто знает меня достаточно хорошо. Как скоро меня начнет бояться Фрэнк? Сэм? А остальные? Что если я и их тоже пугаю.
Не думая ни о чем, я забегаю в первый попавшийся пустой кабинет. Сил стоять нет и я сажусь за парту, роняя голову на руки. Неужели, я осталась совсем одна? Я всегда буду одна? А если кто-то вдруг сблизится со мной, то рано или поздно начнет меня бояться, словно я прокаженная. Может, я проклята? Почему мои близкие отдаляются и умирают. Может, мама — только начало? Кто будет следующим?
Свет в помещении начинает моргать. Я сжимаю темные волосы обеими руками, как будто пытаясь удержать последние капли самообладания. Но это не помогает. Слезы катятся из глаз, обжигая щеки и ладони. Капая на стол они издают неприятный шипящий звук. Что происходит? Как это возможно? Я пугаюсь собственных слез и пытаюсь стряхнуть их с рук. Они горячие, но руки совсем не пострадали. А вот деревянный пол, на который только попала пара капель, как и парта, обзавелся тремя дымящимися отверстиями. Как такое возможно?
В этот момент дверь открывается и мой затуманенный взгляд встречается с глазами Дариана, расширенными в удивлении. Он еще не заметил того, что произошло со столом и полом, но видит меня плачущей. Отлично. Как раз не хватало того, чтобы кто-то заметил, что со мной что-то очень сильно не так. Что он подумает обо мне? Вдруг он кому-то расскажет?
Дариан делает шаг вперед, когда я выскакиваю из кабинета и бегу по пустому коридору к выходу из школы. Повезло, что урок уже начался и никто больше не увидит меня такой.
Боже, что если мои глаза снова стали черными? Почему я не подумала об этом раньше?
Найдя свое отражение в окошке, я замечаю, что мои глаза никак не изменились. Вздох облегчения вырывается сам собой и я бегу вперед. Дальше от этого места. Словно я могу убежать от всего ужаса, что творится в моей жизни. Мимо проносятся размытые картины осеннего города. А я бегу все дальше. Наконец, силы заканчиваются и бежать я больше не могу. В небольшой темной аллее у самого дома, я прячусь под старый клен и разрешаю себе чувствовать. Слезы снова катятся из глаз, прожигая сухую рыжую листву на земле.
Что со мной творится? Что происходит с миром вокруг? И что это за документ, черт бы его побрал?!