Говори, почему я её не могу любить

Иногда мне кажется, будто я тебя не узнаю. Ты стала грустной. Ты реже улыбаешься, постоянно о чем-то думаешь. Я ни разу не видела, чтобы за последние несколько месяцев ты хоть раз позвонила своим друзьям. Я помню их имена, но не знаю номеров — не могу звонить им вместо тебя, я не могу налаживать эти связи, если ты не стараешься, я не могу- Может быть, ты просто устала. Понимаю, правда. Я загружена работой в последнее время: ухожу рано, прихожу поздно. Ты встречаешь меня в прихожей, обнимаешь — твой запах я бы узнала и из тысячи, — и целуешь так, словно все в порядке. Я в порядке, когда ты целуешь меня. Мы смотрим фильмы с пиццей и мороженым (пиццу опять забираю я… серьезно, нам стоит подбрасывать монетку), мы хохочем над героями и спорим над сюжетом, и тогда — тогда все по-прежнему. А потом ты снова замыкаешься. Ты смотришь наши фотоальбомы в половине второго ночи — когда я прихожу и укутываю тебя в плед, то вижу в твоих глазах слезы. — Нам было хорошо тогда. — Нам и сейчас хорошо. Ты утыкаешься мне в грудь и засыпаешь на моих руках, а я едва дышу, боясь спугнуть твой сон. — Не зови их, — говоришь ты в свой день рождения, когда я предлагаю пригласить ребят. — Я не хочу. Только с тобой. Я не спорю — в конце концов, это твой день, все будет так, как ты хочешь. Забираю торт, втыкаю свечи… на мгновение мне кажется, что я почти забыла, сколько тебе лет. Нет. Показалось. Ты пытаешься откусить кусочек, пока я не вижу, а я роняю тебя на диван и щекочу, любуясь румянцем на твоих щеках и этой улыбкой, ради которой я готова вырвать из груди сердце. Мы занимаемся любовью прямо там, на ковре, и я не знаю способа выразить то, как сильно я тебя люблю. Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Ты — посланная мне небесами. Ты — моя вторая половинка. Ты — моя жена. Я — пустая без тебя. Я без тебя не дышу. Тебе… Двадцать пять, я помню. Помню. Мы поженились три года назад. Шесть лет с нашего знакомства. Двадцать пять — это ерунда, мы будем праздновать и тридцать, и сорок, и семьдесят. Мы умрем вместе, держась за руки, я обещаю. Может, я возьму привычку записывать каждый твой день рождения на видео — как сегодня, — и у нас будет целая видеотека для наших будущих детей. Как тебе такая идея?.. Почему ты снова загрустила? М? Звонят в дверь? Почему ты не хочешь, чтобы я открывала? Это же Март и Дань Хэн, они просто хотят поздравить тебя с праздником. Когда я тянусь к ручке, твое лицо темнеет — ты красивая, когда злишься, но пугаешь меня в такие моменты. Уходишь на второй этаж — я не понимаю, что разозлило тебя так сильно. Ты же любила Март и Дань Хэна… верно? Они выглядят удивленными, словно не ожидали, что я открою. Март протягивает цветы — твои любимые, между прочим. Видишь, она помнит. Она тоже очень тебя любит. Жаль, что ты не захотела с ней поговорить. Ладно… Тогда я сделаю это вместо тебя. — Спасибо. Ей будет приятно. — Конечно, — говорит Март. Она не улыбается. — Как ты? — Отлично. Сегодня же ее праздник, как я могу быть грустной, — я играюсь с лепестками, чтобы не смотреть им в глаза. Только бы не спросили, почему ты не хочешь поболтать с ними. Может, сказать, что ты неважно себя чувствуешь? Или ушла в магазин? — Я, эм… Я немного занята и… — Хорошо, — говорит Дань Хэн, смотрит странно — это что, жалость в его глазах? — Мы ненадолго. Просто хотели увидеться. — Супер, — я улыбаюсь немного вымучено. Они — мои самые близкие друзья, но почему-то я чувствую себя очень уставшей от общения с ними. — Простите, что не пускаю внутрь. Светлячок… не очень хочет гостей и большой праздник. Только я и она. Я пожимаю плечами, извиняясь безмолвно еще раз. Они переглядываются. — Почему бы нам не сходить куда-нибудь на выходных? — предлагает Март с надеждой, постукивает каблучками по плитке. — Может, в кафе или кино? Мы давно не собирались вместе. Я уже почти забыла, как ты выглядишь. Она смеется, но этот смех совсем не веселый. Мне кажется, ты будешь не в восторге. Раньше ты бы уцепилась за этот шанс, сама предлагала бы варианты — но… не сейчас. Мне нужно выяснить, что между вами произошло. — Звучит неплохо. Я позвоню завтра, ладно? — Супер! — Март, кажется, веселеет. Дань Хэн кивает — кажется, он пытается заглянуть мне за плечо, я оборачиваюсь, но ничего не вижу. Когда я вновь смотрю на него, наши взгляды сталкиваются, и мне вдруг становится иррационально жутко. Что произошло? — Будь в порядке, — говорит — просит — он тихо. — Мы не хотим потерять и тебя. Сначала я не понимаю, что значит «и меня». Потом вспоминаю. Химеко. Наша дорогая Химеко погибла в прошлом году. Почему… Почему я забыла об этом? Как я могла забыть об этом? Она ведь была нам всем так дорога! Мне хочется ответить, но горло вдруг сжимает — я как наяву вижу ее разбитую машину, ее накрытое тело на носилках. К горлу поднимается тошнота, нарастает головная боль. Это… это невозможно, это… Я осознаю, что сижу на полу и плачу, когда Март обнимает меня, укачивает как ребенка. Дань Хэн стоит растерянной статуей рядом, его рука на моем плече. — Я не хотела, — шепчет Март, — я не хотела напоминать, прости, прости меня… Времени мало… Прошло еще так мало времени… Ты так и не спускаешься к нам, пока я пытаюсь сдержать рыдания, цепляясь за них как за спасение. — Я люблю тебя, — говорю перед сном каждую ночь. Ты отвечаешь по-разному: иногда тем же самым, иногда лаской, иногда молчанием. — Я тоже тебя люблю, — говоришь ты сегодня. Раньше… Мне кажется, или раньше ты всегда говорила именно так. — Ты будешь любить меня всегда? — спрашиваешь робко, когда я глажу тебя по щеке. Твои волосы — лунный свет, твои глаза — рассветное небо, и вся ты словно соткана из сна. Я действительно… Я потеряна, абсолютно потеряна. — Конечно. Почему спрашиваешь? — А если меня не будет рядом? — Почему тебя не будет рядом? Ты улыбаешься, тянешься поцеловать меня в лоб. — Ты сделаешь все, что я попрошу? — Да, — не раздумываю ни секунды. Все для твоего счастья. — А что ты хочешь? — Не ходи никуда с ними. Тебе не стоит с ними общаться. Пожалуйста, не общайся с ними. Я пытаюсь узнать причину, но ты вдруг начинаешь плакать, горько и болезненно, и все вопросы мгновенно вылетают из головы. — Пожалуйста, пожалуйста, — шепчешь ты, утыкаешься мне в шею лицом, твои слезы щекочут кожу. — Я умоляю тебя! Разве я могу отказать, когда ты так просишь? Может быть, я больна? Почему у меня не возникает никакого отторжения от мысли просто разорвать общение со своими лучшими друзьями? Почему я чувствую себя не испуганной, не опечаленной — лишь окрыленной осознанием, что могу этим сделать тебя счастливой? На следующее утро я блокирую их номера. Я не открываю дверь, когда они стучат и просят поговорит; слышу, как плачет Март, но не двигаюсь с места. Ты стоишь рядом и держишь меня за руку. Простите меня. Ты — это все, что мне нужно. Тебя всегда будет достаточно. Мне не нравится, как люди смотрят на нас, когда мы выходим на прогулку. Я крепко сжимаю твою руку, бросаю холодный взгляд на стайку шепчущихся подростков. Они хихикают, девочка в рыжем шарфе крутит пальцем у виска и кривит лицо. Еще одна выглядит почти испуганной. Надеюсь, она испугалась меня. — Пойдем, — говорю я тебе, целую в замерзшую щеку, — не обращай внимания. — Ладно, — бормочешь. Мне хочется обнять тебя, закрыть от их взглядов, защитить от всего мира. Ты снова грустная — я надеялась, что прогулка развеселит тебя, но пока становится только хуже. Из-за них. Все из-за них. Мы кушаем в кафе — ты, как обычно, берешь совсем немного, и официант равнодушно пробегает мимо, когда ты зовешь его, чтобы дополнить заказ. Я сердито рву салфетку и иду разбираться. Ты хватаешь меня за руку, уверяя, что все в порядке — такая добрая. Этот мир не заслуживает тебя. Целую твои пальцы и неохотно сажусь обратно. Мир никогда не заслуживал таких людей, как ты. Может быть только одно солнце — поэтому тебе пришлось светить только для меня одной. Когда мы расплачиваемся, за окном я снова вижу этих подростков — они смотрят на нас через стекло и смеются. — Я отойду ненадолго, — говорю я. Ты киваешь, не глядя — застегиваешь пальто, наматываешь шарф. Я выхожу наружу прямо в рубашке. — Моя рука болит. Когда я успела поцарапаться? — Все нормально, — ты целуешь покрасневшие костяшки, — просто ударилась случайно. Смотри фильм, сейчас будет самое интересное. Разве могу я тебе не верить? Звонок застает меня за приготовлением ужина. — Милая, — кричу я, слыша, как ты стучишь пятками по лестнице. Выглядываешь из-за перил — такая очаровательная. — Ты же оплачивала коммунальные платежи в том месяце? — Конечно, — ты спускаешься и подходишь ко мне, обнимая, теплая и ласковая. Твои волосы пахнут моим шампунем. — Я всегда плачу в срок, ты же знаешь. А что случилось? — Ничего, — бормочу я, присаживаюсь и приподнимаю тебя. Ты, смеясь, обхватываешь мои бедра ногами, и мы целуемся, абсолютно забыв про еду. — Видимо, опять у них какая-то ошибка. — Это постоянно случается, — ты взъерошиваешь мне волосы, свет из окна окружает тебя ореолом — хрупкое, прекрасное видение. Я прикусываю кожу на шее, ты ахаешь и смеешься. Лучший в мире звук. Кроме твоего голоса, разумеется. И того, как мило ты сопишь во сне. Мне хочется навечно остаться в этом мгновении — ты разделяешь это желание. Я вижу по глазам. Ты всегда меня понимала. Женщина ловит меня за углом дома, выходит из темноты мусорных ящиков, высокая, в возрасте, лоб в морщинках — я уверена, что никогда не видела ее раньше. — Чем могу помочь? — Кто позволил тебе избивать мою дочь? Думаешь, тебя никто не найдет? Думаешь, останешься безнаказанной? Она несет какую-то чушь, кричит, брызжа слюной, хватает меня за ворот, угрожая судом. Я… Я абсолютно ничего не понимаю. Кто ее дочь? Я даже не знаю, кто она! Если бы ты была со мной, то наверняка бы разрешила конфликт мирно. Это твой прекрасный дар — никто не может долго злиться, видя тебя и слыша твой голос. Мы познакомились, когда ты вступилась за меня в метро, не испугавшись мужчины крупнее в два раза. Восхитительно смелая. Ты очень нужна мне здесь прямо сейчас — но я не хочу, чтобы кто-то расстраивал тебя, поэтому лучше, если ты ни о чем не узнаешь. Я выхожу из-за угла, чувствуя себя странно — кружится голова, все плывет. Когда я оказываюсь у двери, ты затаскиваешь меня внутрь и обнимаешь так крепко, что с трудом получается дышать. — Ты так замерзла… Пойдем, я наберу тебе воды. Вода… розовая? — Это новая бомбочка для ванны, — смеешься ты, — классная, правда? Я утаскиваю тебя в ванну вместе с собой — вода остывает, но мне жарко, ты такая податливая на моих пальцах, что голова пустеет, а сердце тяжелое как камень и огромное как вся вселенная. Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. В постели ты гладишь меня по голове и что-то шепчешь — я засыпаю раньше, чем могу разобрать эти слова. Они приходят рано утром. Ты, растерянная, смотришь на меня, прижимая к груди одеяло, и в твоих глазах страх. — Не дай им нас разлучить, — умоляешь ты, целуя мое лицо, пока снизу долбят в дверь. — Я никогда не оставлю тебя, если ты поклянешься меня не забывать. — Как я могу забыть тебя? — я перебираю твои волосы, словно время вокруг остановилось, и ты такая красивая в солнечном свете, что я не могу перестать смотреть. — Если я забуду тебя, я умру. — Не говори так, любовь моя. Я не хочу слышать про твою смерть. Закрой дверь, ладно? Слишком шумно. Они проходят внутрь как к себе домой. Они переворачивают все вверх дном, пачкают вымытые тобой полы, роняют подаренную тобой статуэтку. Я встаю перед кроватью, собираясь защищать тебя от них до конца. — Все будет хорошо, обещаю. Они тебя не тронут. Ты смотришь, как они выводят меня, идешь следом, умоляя отпустить, но их жестокие сердца не трогают ни твои речи, ни твои слезы, ни твоя красота. Металл больно трется о запястья, я оборачиваюсь, улыбаясь сквозь горечь — никогда ты не должна была плакать, никогда. Я клялась на алтаре беречь тебя, делать тебя счастливой. Я не справилась. Может, ты и вовсе никогда не была счастлива со мной по-настоящему? Меня усаживают в машину. Я оборачиваюсь, гляжу на тебя, шепчу одними губами: я вернусь, дождись. Ты вытираешь слезы и киваешь. Бежишь за машиной — прямо так, босиком, в одном халате, и мое сердце разрывается от боли, когда я вижу это. — Куда ты вечно смотришь? — ругается один из злодеев, похитивших меня. — Кого пытаешься обмануть? Там же ничего нет. Ты приходишь рано утром. Я щурюсь — в комнате очень светло. Ты одета в алое платье, в руках держишь цветы. Свои любимые. А есть ли у меня любимые цветы? Может быть, я люблю их тоже… Ведь я люблю тебя. Все твое — мое. И наоборот. — Я выгляжу плохо, — бормочу, неловко приглаживая волосы. — Не смотри. На мне белая дурацкая пижама, волосы всклокочены, под глазами тени. Я давно не видела солнца кроме как через окно — но солнце пришло ко мне само. — Ерунда, — улыбаешься ты, кладешь цветы на мои колени и целуешь меня. — Ты всегда прекрасна. Самая красивая. — Я скучала. — Я тоже. Очень. Когда ты вернешься домой? Я качаю головой — не знаю. Меня сунули сюда, ничего не объяснив, приковали к кровати, когда я кричала и пыталась выбраться. Сейчас веревок уже нет — ты гладишь красные следы и выглядишь так, словно вот-вот заплачешь. — Не ешь здесь ничего. Они хотят сделать тебе плохо. Они хотят нас разлучить. Ты же не ела, правда? — Нет, — с гордостью говорю, желая, чтобы ты похвалила меня. Ты радостно киваешь, нежно целуешь в лоб. — Все выплевывала. Еще давали какие-то таблетки, их я тоже есть не стала. Смотри. Я вскакиваю, поднимаю подушку, отгибаю матрас — внизу, наполовину раздавленные, лежат несколько белых таблеток. Ты хмуришься, нервно переплетаешь пальцы. — Это так коварно… Ты умница, что разгадала их замыслы. Нужно придумать план, чтобы ты могла вернуться ко мне. Я скучаю по тебе, не хочу спать одна в этой огромной постели. Мое сердце нестерпимо болит, когда я обнимаю тебя, глажу по волосам, наслаждаясь вновь этим запахом, ассоциирующимся с домом, со всем хорошим, что есть в мире. Я не хочу разлучаться с тобой ни на миг. — Я сделаю все, — шепчу, — все, что ты мне скажешь. Март плачет, когда видит меня. Мы в маленькой комнате — я не понимаю, что происходит, сопротивляюсь, но меня все равно приволакивают сюда, и она ждет меня, глядя с такой болью, что мне становится не по себе. — Что с тобой стало, Стелла, — шепчет она дрожащим голосом, протягивает руку. Я отшатываюсь, смотрю зло — обещала тебе, что не буду с ними общаться. Я держу свои обещания. — Стелла, пожалуйста… Как так вышло? Почему ты это сделала? — О чем ты говоришь? — Ты убила человека, ты, одна из самых спокойных людей среди всех, кого я знаю! Я не понимаю, пожалуйста, объясни мне… Она плачет уродливо: кривя рот, всхлипывая. Только раздражает. Ты — ты делала это красиво. Ты все делала красиво. — Не понимаю, о чем речь, — говорю равнодушно. — Мы просто спали, когда они ворвались и увели меня, а потом засунули сюда. В чем моя вина? Ей приходится потратить много времени, чтобы успокоиться. Я нетрепливо стучу ногой по полу — жду. Хочется встряхнуть за плечи, закричать: хватит рыдать, говори! — но тогда она испугается и вряд ли что-то скажет. — Я понимаю, насколько сильно подкосила тебя та трагедия, — наконец, говорит она тихо, — мы все их любили. Мы все скорбим и оплакиваем их до сих пор, но… но это не выход, Стелла. Если ты хотела забыться… это не выход. Пожалуйста, не сопротивляйся, позволь им помочь тебе. Ее слова звучат как бессмысленный набор слов. Я качаю головой — она тяжелая, словно меня били. В ушах начинает звенеть. Обычно после этого накатывает головная боль. Ты единственная могла справиться с ней, только твои руки всегда меня спасали с самой нашей первой встречи. Я хочу увидеть тебя сейчас больше всего на свете. — Март, помоги мне, — прошу я, сама хватая ее за руку. Она вздрагивает от неожиданности, в глазах мелькает страх — но руку не убирает. Наоборот — склоняется ближе. — Март, передай ей, что я вернусь. Я обязательно вернусь к ней. Мне нужна помощь! Мне нужно выбраться отсюда, она ведь ждет! Я не могу оставить ее дома совсем одну! — Кого? — шепчет Март, — кого оставить? Кому передать? — Светлячку, разумеется. Она приходила сегодня, сказала, что придумает что-нибудь, чтобы вытащить меня… только тихо, это секрет, ладно? Ты же моя подруга, Март, помоги ей. Нам нельзя разделяться так надолго. Я без нее не выживу. Март долго молчит и смотрит на меня. Таким же взглядом смотрел и Дань Хэн тогда. И те люди на улице. И официант, когда я делала заказ. Мне не нравится этот взгляд. Я морщусь от головной боли — она ввинчивается в виски, сверлит мозг с обеих сторон. Царапаю руку Март. — Почему ты молчишь? Она медленно сглатывает. — Светлячок… приходила к тебе сегодня? — Ты плохо слышишь? Конечно, она пришла — меня увели у нее на глазах! Буквально из кровати выдернули, с чего бы ей ко мне не прийти! — С какой кровати… в каком смысле «у нее на глазах»? — Прекрати, почему ты спрашиваешь такую чушь? В нашей кровати! Где мы спим каждую ночь! Мы ведь женаты, в конце концов, черт возьми! — Стелла! — почти кричит Март, и глаза у нее почти безумные. — Стелла, о чем ты говоришь? Светлячок мертва! Она мертва уже год, она умерла в тот день вместе с Химеко, Стелла! Она… Она же… Ты ведь была… на их похоронах… Я сгибаюсь пополам со стоном — голову словно раскалывают топором. Эта боль невыносима, она — все, что составляет меня сейчас. Мертва, крутится в голове, мертва, мертва. Внутри вскипает ярость. Нет, нет! Как ты можешь быть мертва, когда я говорила с тобой, когда я целовала тебя, обнимала тебя, чувствовала тебя! Какая ужасная, жестокая ложь… Ты была права, ты всегда была права — они хотят разлучить нас, они хотят зла. Они — враги. — Стелла, — Март снова рыдает, и мне хочется сжать руки на ее горле, ударить ее головой об пол несколько сотен раз, только бы она закрыла свой рот. — Стелла, приди в себя! Светлячка нет, ее больше нет! Ты убила человека, потому что она сказала тебе это сделать? Что она говорит тебе, Стелла? Тебе нельзя ее слушать, нельзя! Нужно... нужно просто пить таблетки, и тогда все будет хорошо… все будет хорошо… ты станешь прежней, все будет как раньше… Стелла, пожалуйста… Она ахает, когда я сбиваю ее с ног, сажусь сверху и бью по лицу. Не пытается защититься — конечно, я всегда была сильнее, это бессмысленно. Я бью еще раз, слыша, как распахивается дверь. Звучат невнятные крики. Никому не позволю нас разлучить. Никому не позволю расстраивать тебя, говорить о тебе лживые гадости. Ты жива, ты прекрасна, ты ждешь меня дома, и я вернусь к тебе, даже если мне придется разобрать это место по камню. Они хватают меня за руки, больно колет бедро. Я кричу, вырываюсь, но с каждой минутой сил все меньше. — … с этой агрессией… — …привязывать… — … увеличить дозировку… — … вводить внутримышечно или внутривен- Мир теряет цвета, блекнет и гаснет — и я вместе с ним. За их спинами, в освещенным холодным светом тоскливо-зеленом коридоре, угасающим сознанием я вижу тебя. Ты стоишь, такая же красивая, как всегда, обнимая себя за плечи, словно тебе холодно, а я не могу даже накинуть на твои худенькие плечи одеяло. Не отводя от меня взгляда, ты поднимаешь руку. И прижимаешь указательный палец к губам.