***
Его смерть была нелепа и глупа. Одновременно неожиданна и предвидена. Он не мог умереть так просто. В целом умереть он не мог. Не так. Не сейчас. Он должен был прожить ещё десяток веков и столетий, повидать всё в этой жизни, постучаться в каждое окно каждого дома, ослепить каждого человека своим зверским оскалом, дождаться седины каждого волоска. Сфинкс не верил, что он может умереть. Ведь Волк – не человек. Смерть для него лишь шутка и игра. Спектакль, который он разыгрывает специально для него, для Сфинкса. И актёром которого он будет играть вечность, а если вдруг понадобиться, то даже больше. Лишь для того, чтобы шутка удалась. Чтобы Сфинкс в это поверил, попался на уловку, как тогда, при их первой встречи в Могильнике. Но теперь Сфинкса не проведёшь. Ведь он теперь не Кузнечик, он - Сфинкс. Мудрая кошка. И теперь он ни в коем случае не поведётся на это. На глупую шутку. Хитрую, и так хорошо продуманную им, Волком. Смерть не могла его забрать, она могла лишь одолжить ему сигарету. Сфинкс не плачет. Ведь он давно перерос того мальчика, который мог днями плакать из-за смерти бабочки, которой сам же переломал крылья. Волк был идеален. Как идеально настроенная гитара, как свежий ветерок в жаркую погоду, как тот самый, ярко-красный кленовый листок в осень, не засохший и не мокрый, ещё не сгнивший и не испачканный в грязи. Это всё было про Волка. И так считал не один Сфинкс. С этим могли согласиться многие. Душа Волка, его мысли и зажжённые глаза никуда не делись. И даже не были похоронены в стенах Дома. Скорее, стали её частью. Сфинкс и не скажет, сколько времени прошло после его смерти. Ведь, наверное, достаточно много для работников Могильника, которые с облегчением выдохнули и благополучно забыли про него сразу же, как тот покинул его. И, пожалуй, достаточно мало для самого Сфинкса. Умер он во сне, и, исходя из слов из книг, это самая безболезненная и лёгкая смерть. Так ли это? Хотел спросить Сфинкс у самого Волка, расспросить про каждую мелкую деталь, как бы это сделал Кузнечик в своё время. Ведь кто, если не Волк расскажет всё так подробно и одновременно запутанно, связывая сказанное загадками и хихиканьем***
К вечеру в Четвёртой совсем никого не осталось. Но каждый из них оставил после себя какой либо след. Открытую настежь форточку, и её постукивание от сильного ветра, рассыпанные на кровати сигареты, крошки хлеба, скинутое на пол одеяло. Наличие каждой из этих деталей не позволяла чувствовать себя в комнате одиноко. Даже после того, как все ушли. Шум спрятался под кровать, где пылиться всеми забытая гитара с порванной пятой струной. Манящий запах табака был потушен сквозняком. Дом прогнал всех жителей Четвёртой, сделав Сфинксу одолжение. Щедрый и драгоценный подарок. Подарок от самого Дома. И его Сфинкс с благодарностью принимает, роняя слёзы на мятую постель. Он скорбит и скучает. Скучает и плачет. Тихо, совсем бесшумно, точно настоящая кошка, так же, без возможности вытереть собственные слёзы. Он склоняется над собственными ногами, щёки его горят. Краем глаза он замечает тень. Тень острого хвоста с белой сединой на конце. Взгляд мутнеет от пелены слёз, каждая из которых, падая, разбивается в стеклянные осколки, оголяя глазное яблоко, зелёную радужку и чернильные пятна дрожащих зрачков. Сфинкс бы отдал всё за то, чтобы дрожь зрачков была от наркотиков, а не от пожирающего нутро страха, к которому он был готов ещё давно. Сфинкс его ждал. С нетерпением, боязнью, но выжидал, считал дни и готовился к этому. Ждал мести, как и своей участи. Слышал, как точат лезвие гильотины. И слышал, как точит свои клыки зверь. Скрип двери, и Сфинкс вздрагивает от неожиданности. Молчит, не поднимая заплаканные глаза. Ведь и без того их неприятно жжет падающий в тёмную комнату свет коридора. Сфинкс и без лишних слов знает, кто это. Дверь с тем же скрипом закрывается, а после слышатся шаги босых ног. Слепой не скрывает своего присутствия, но его шаги, неторопливые и тихие говорят сами за себя. Он крадётся. Боится подойти к огню, разбушевать пламя и обжечься. Но так думает только Сфинкс. И ошибается. Чувствует трепетные объятья. Чует запах хвои и мокрой листвы. Слышит совсем тихое дыхание. И, наконец, чувствует холодные пальцы на горящих щеках. Слепой берёт покрасневшее, горячее от слёз лицо в бледные ладони. Прикосновение остужает болезненное пламя щёк. Лохматая тень шипит, выгибает спину, вжимается в стену. Лесной ветер и сухие листья в волосах, что принёс с собой Слепой пугают зверя, заставляют оскалить острые клыки и оголить покрасневшие десна. Сфинкс утыкается в костлявое плечо, в грязный свитер, пропахший моросью и лесной грязью. Колючая ткань щекочет нос и щёки, но Сфинкс вжимается в неё сильнее, пытаясь найти в хрупком плече защиту, пряча свой взгляд от страшного зверя, когтистого и разъяренного. Чувствует, как его прижимают к себе, успокаивающе поглаживают по спине, перебирая тонкими пальцами каждый выпирающий позвонок. Сфинкса разъедает страх, заставляет трястись и всё сильнее вжиматься в чужое тело. В Слепого. Который не боится ничего. В особенности потрёпанную псину. Волчья тень носится из стороны в сторону, не отводя хищного взгляда. Рычит, когда костлявая рука Слепого поглаживает чужую шею, и, наконец, скулит, когда бледные губы касаются виска, оставляя лёгкий поцелуй. Еле слышно даже для самого Сфинкса шепчут ему на ухо, успокаивая шелестом листьев. Зверь забился в угол, растрёпанный, ободранный, он прижал острые уши к затылку, выдавая из себя лишь жалкий скулёж.