Утром ничего не случится

      Аня свой телефон никому в руки не даёт. До паранойи доходит: она с воплем набрасывается на Алину, перепутавшую телефоны, только что руки ей не выкручивает, отбирая свой. Над ней немного посмеиваются, предполагают, что у неё там нюдсы, возможно, даже чужие, которые она боится засветить. Аня не подтверждает, но и не оспаривает, просто игнорирует.       Во-первых, она не доверяет. И у неё, как ей кажется, есть на то вполне веские причины. После того, как видео, на котором они с Дашей и Алиной пели не самую приличную песню, снятое якобы «для себя», оказалось в сети, Аня наелась упрёков по самое горло. Многие комментаторы сочли, что у олимпийской чемпионки слово «член» не должно оказываться во рту ни в каком виде и ни под каким предлогом, восприняли безобидную песню как личное оскорбление и атаковали Аню с неожиданной яростью. Перетерпеть эти мгновения, не сделать ничего слишком резкого, не усугубить было сложно. Аня утерпела, чтобы потом не доламывать свою и без того пошатнувшуюся репутацию. И долго потом терзала Дашу вопросами: кому она пересылала видео, как оно оказалось в сети? Даша пожимала плечами и улыбалась. И, кажется, ничего такого в произошедшем не видела. Ну да, её в комментариях особо и не задевали.       Ну и во-вторых, Анин телефон, можно сказать, полон компромата. Да ещё такого, который Аня оценивает как максимально личный и запредельно откровенный. Слив своих нюдсов она бы как-нибудь пережила — не смертельно, да и если бы у неё в телефоне обнаружились чужие, она бы что-нибудь придумала, как-нибудь бы объяснилась. Голое тело на фотке — ерунда, ничего не доказывает, можно отбиваться сколько угодно и путать следы. Нет, Анин телефон полон голосовых сообщений. Да таких, которые, в её понимании, интимнее и откровеннее любых нюдсов. Причём откровеннее в том числе в своей красноречивости.       — Напоказ я не готов, — так прямо и сказал ей тогда Марк, сразу после того, как в первый раз поцеловал её на одном из китайских шоу, тайком от всех. И рукой повёл так неопределённо: — Напоказ у меня уже было. И быстро сгорело. Больше так не хочу.       Аня согласилась. Ей, в конце концов, ни к чему было хвастаться Марком, носить его на лацкане, как дорогую брошь, или на рукаве, как нашивку. Да и потом, ей самой было бы некомфортно всё выставить на всеобщее обозрение и потом постоянно обороняться от вопросов, прятаться в ракушку от желающих её расковырять и вытащить на свет всё самое тайное и сокровенное, включая то, чем вообще никто делиться не собирался. Поэтому она кивнула: — Идёт. Я думаю, что я тоже не хочу напоказ. Мне и самой так не нравится. Трясти перед всеми этим, как флагом… зачем? Это же наше личное дело, верно?       — Верно, — выдохнул Марк почти радостно. Бережно смахнул с Аниной щеки остатки грима и поцеловал её ещё раз. И мгновение было — сладостное, сказочное, ничем не омрачённое.       Потом, конечно, стало тяжелее. Сперва оказалось непросто скрываться на шоу, потому что непременно хотелось лишний раз оглянуться, по-особенному улыбнуться, а то и коснуться руки. Затем шоу кончилось, и Аня с Марком и вовсе разбежались. У Марка были тренировки, подготовка к соревнованиям и поездки по отдалённым городам. У Ани — интервью, светские мероприятия и шоу. Казалось бы, в одном городе живут — а свидеться получалось так редко, что плакать хотелось. Вот примерно тогда Марк и придумал эти множественные голосовые.       — Ты только не расстраивайся ни в коем случае, — уверенно наговаривал он в сообщение. — Вот, лучше послушай, как я тебя люблю. В любой момент послушать можешь, представляешь? Нажми на кнопку — получишь результат, и вот он я, рядом. Ладно, не совсем рядом. Но хоть немножко, верно? Эй, ты что, хмуришься там? По молчанию чувствую, что хмуришься. Давай прекращай с этим. Не в том смысле, что мне не нравится, ты с любым выражением лица очаровательна — просто… Ну морщины же будут! Потом ранний ботокс, расходы на косметические операции, общественное порицание типа за неестественность… вот оно тебе надо? Мне точно не надо, чтобы на мою девушку так накинулись из-за пустяка. Лучше улыбнись.       Аня действительно сперва нахмурилась, когда услышала такие проекты о заменах. Как будто Марк ей предлагал всё время его вот так слушать, но не видеть, всё время с этой заменой существовать и о большем практически не мечтать. Но, услышав ультимативное требование не хмуриться — и как только Марк так легко и точно угадал её мимику! — она непроизвольно рассмеялась, и послушно заулыбалась, подчиняясь долетевшим до неё издалека указаниям, и закончила слушать это сообщение уже с совершенно другим настроением.       Теперь у неё в телефоне полно подобных голосовых. Нежных, доверительных, согревающих. Аня оберегает их, как главное своё сокровище. Конечно, она переслушивает их по вечерам, так часто, что многие знает практически наизусть. И, конечно же, никак нельзя позволить никому постороннему услышать эту нежность, поймать любопытным ухом потаённые слова. Даже для самых близких подруг не может быть никаких исключений. Марк абсолютно чётко сказал, что напоказ ему не нужно, что он желает держать всё в тайне. А та же Алина, по твёрдому убеждению Ани, не удержит. Не со зла даже, просто по небрежности. Расскажет кому-нибудь на ушко, потому что ей это покажется забавным или интересным, и всё, новость уплывёт, вылетит как пресловутый воробей, которого не поймаешь. Поэтому даже подругам нельзя. Поэтому Аня с воплями бросается выдирать у Алины свой телефон, едва видит его в чужих руках.       Алина растерянно посмеивается, задаёт вопросы в духе «чё ты распсиховалась», даже обижается — но Аня и ухом не ведёт. Она уверена, что всё делает правильно. Что её тайна из тех, которые нужно охранять особенно рьяно. Вернувшись домой и уже ложась спать, она тянет телефон к себе под одеяло, вкладывает в уши белые капли наушников и открывает диалог с Марком. Он практически весь состоит из голосовых сообщений со стороны Марка, практически текста не найти. Аня недолго скроллит, выбирает одно из сообщений и включает его почти что вместо колыбельной.       Ты знаешь, какой в Челябинске закат, рассказывает ей в ухо Марк, записавший это голосовое с нацчемпа, он лиловый, Анюта, клянусь тебе. Хоть сейчас на холст, такая восхитительная прелесть. Почти такая же, как и ты — хотя ты, конечно, лучше. Знаешь, даже жалею немного, что я в пейзажи не умею, да и времени нет на рисунки совсем. Попытался тебе сфоткать, но вышло такое позорище, что и показывать нечего. Вообще не те цвета. После такого заката и ночь совсем по-другому воспринимается. Всё думаю: вдруг она волшебная? Вдруг за ночь небо разломится, пространство схлопнется и потеряется — и я наконец окажусь у твоего окна, и уходить не надо будет? Вот чудесно было бы, правда? Посмотрим утром, что получится? Я бы очень хотел такое чудо, Анюта. Мне тебя не хватает.       Аня постепенно проваливается в сон, убаюканная родным голосом — и тоже немного исполнившаяся веры в утреннее чудо.