Привязался

«На этом белом фоне наши лица кажутся такими смуглыми, столько пудры, хайлайтера и тонального потрачено зря», — усмехаясь своим мыслям, Феликс поднял взгляд на троих ведущих, которые уже битых полчаса пытались подначить ребят к каким-либо интересным для зрителя действиям. То станцуй, то спой, то зачитай… Они, что, в театре? Это ещё ладно, но когда нужно было обниматься, ожидая сигнала таймера, или целовать друг друга (и что, что в щёку) — по спине сразу же проходилось щекочущее чувство раздражения. Хотелось отказаться, выйти из поля зрения вездесущих камер и просто лечь на любой горизонтальной поверхности, сжаться клубочком и уснуть. К сожалению, пока они не были настолько популярны, чтобы пренебрегать возможностью лишний раз появиться на телевидении, поэтому приходилось терпеть и выкручиваться каждый раз, когда ведущие подкладывали тебе свинью. Заранее обсуждалась лишь длительность съёмок, примерные вопросы (лишь касательно творчества ребят, ведь информация об этом не могла быть разглашена без разрешения) и… всё. Ну так же веселее! Смешно же смотреть, как ребята пытаются сымпровизировать! Поэтому, когда тебя «просили» станцевать под песню, которую ты до этого ни разу не слышал, или же на ходу сочинить рэп — естественно, это злило. Но делать было нечего, съёмки шли, а каждый косяк никто вырезать не собирался — наоборот, им это лишь в радость, ведь просмотров будет больше. Феликс ловит взглядом натянутые улыбки ребят, когда один из троих ведущих, очень худой и высокий, объявляет, что сейчас они сыграют в очень интересную игру. — Правила следующие: вы разделитесь по двое, как того сами захотите, после мы зададим вам ряд вопросов, и, как вы уже поняли, они будут о вашем напарнике. Тот дуэт, который наберёт больше очков, победит, а дальше их ждёт супер-игра. Всё ясно? — утвердительные кивки. — Тогда начнём! Феликс знал заранее, что пойдёт к Чанбину, ведь им, по словам менеджеров, нужно было как можно больше взаимодействовать, чтобы радовать фанатов, а тут такой шанс выпадает. Хён мягко и понимающе ему улыбнулся и закинул руку на плечи, чуть притянув к себе худое тело. Привычное тепло и запах одеколона с древесными оттенками окутали всё вокруг, и стало как-то спокойней. Всё бы ничего, это уже стало повседневной рутиной, но стоять боком было неудобно, на плечи давило, да и Ли казалось, что со стороны это будет выглядеть несуразно. Сделав маленький шажок вперед, он ощутил, как руку убрали. И, видя в карих глазах некое замешательство, он притянул к себе старшего и обнял его сзади, сцепив свои маленькие пальчики, обрамлённые кольцами, в замок. Так-то лучше. Только теперь, в таких тесных объятиях, Чанбин был напряжён, и, видимо чувствовал себя неловко, боясь вдохнуть, шевельнуться лишний раз или хотя бы попытаться устроиться удобнее. «А Хёнджин, наоборот, слишком расслабляется, когда я его так обнимаю, почти что лежит», — подумал младший, чуть усмехнувшись в макушку Со, от чего тот слегка дёрнулся. Он мог ошибаться, но, кажется, уши старшего слегка покраснели. Ему, видимо, очень неловко. От этой мысли настроение падает окончательно. Наблюдая за тем, как ссорились Джисон и Минхо, Ли не смог не улыбнуться. Неосознанно. Просто в какой-то момент он поймал себя на мысли, что скулы сводило. Эти двое не поделили Чонина, после чего решили, что он не достанется никому, поэтому просто встали вместе. Может, фанаты всё же в чём-то правы — они и правда хорошо смотрятся. Минхо, в подтверждение его выводов, выглядел чересчур довольным, что упорно старался скрыть за хмурой гримасой. Однако его взгляд выдавал с головой. Макнэ поспешил под крыло Сынмина, подальше от тех двоих, а местный денди только и был рад. Он потрепал волосы мелкого, что-то говоря тому на ушко и получая смущённую улыбку в ответ. Даже ведущие невольно умилились. Остались лишь Чан и Хёнджин. Они без всяких прелюдий и пререканий встали рядом и ждали дальнейших указаний. Лидер, как и всегда, улыбался не только губами, но и глазами, источая собой лучи солнца, самые яркие и обжигающие сердца фанатов, а вот глаза вижуала наоборот потускнели, будто не видели, просто замерли, глядя куда-то вперёд. Хвану была к лицу эта загадочность и задумчивость, поэтому никто из стаффа или же из ведущих программы не стали его окликать. Лишь оператор будто невзначай сфокусировал камеру на последней паре, готовый заснять все оттенки грустной, но столь привлекательной мордашки. Стоя чуть наклонив голову, но при этом сохранив безупречную осанку, Хёнджин обнял себя руками, будто ему было холодно, и медленно, едва заметно, покачивался взад-вперёд. Он делал это не для красивого кадра, но на фоне вселяющего жизнь одним своим видом, особенно улыбкой, Бан Чаном, тихий, хрупкий и такой изящный Хёнджин действительно очаровывал. Феликс поспешил отвернуться. *** Как-то вышло, что Чанбин и Феликс выиграли. Честно говоря, не хотелось переходить в супер-игру, но соревновательный дух сделал своё, и Ли изрядно постарался, вспоминая все факты из жизни хёна. Какая его любимая одежда, музыка, еда? Его пример подражания среди артистов? Привычки? Хобби? Тип личности? Группа крови? Почти на всё ответил верно. Его удивило, что Со справился не хуже него. Оказывается, старший действительно его слушает, хоть и не комментирует ничего. От осознания этого факта в груди разлилось тепло, так тягуче, словно карамель. Может тв-программы не так плохи? Они хотя бы успевают пообщаться друг с другом во время съёмок. — Вы безупречно справились! Вот это я понимаю — крепкая дружба! Все остальные могут присесть, а вы проходите сюда, — ведущий указал на один стул, рядом с которым был пустой стол. Ребята недоуменно переглянулись. — Сейчас мы вам всё объясним… — Да, сейчас объясним, — перебил его второй, тот, что был ниже и полнее, Феликс забыл их имена. А они вообще их называли? Да, кажется, они ещё и рифмовались. Прямо как имена кошек Минхо. — Как хорошие друзья, вы должны заботиться друг о друге и, если что, суметь помочь, даже если ситуация очень странная. Итак, на кай-бай-бо вы решите, кто из вас будет сидеть, а кто… — интригующее молчание, Ли знает, сейчас операторы будут снимать их реакцию, поэтому готовится показательно удивляться и бурно реагировать. — Будет красить лицо сидящего, — довольный произведённым эффектом, закончил средний. Тут даже наигранно удивляться не пришлось. *** Чанбин проиграл. Где-то ржал Минхо, жалея, что оставил телефон у менеджера и теперь не может запечатлеть это зрелище. Размалёванный Со, ака рэпер с дарк-душой — то, что он был просто обязан поставить себе на обои. Бин постоянно ёрзал на стуле, из-за чего наносить тени на веки было трудно. Очень хотелось на него шикнуть или прикрикнуть, ведь Феликс и так не профессионал, он пару раз лишь себе поправлял мейк, и то, потом визажисты, сетуя, переделывали всё заново, так ещё и клиент его будто с занозой в заднице. Пришлось сделать глубокий вдох и положить ладонь на щёку старшего, чтобы заставить его замереть. Подействовало. Чанбин так сконфузился, что Феликс громко засмеялся. Глаза напротив были полны покорности и осознания безвыходности всей ситуации, да и такое отчаяние в них читалось, что блондин снова прыснул даже громче, чем до этого. Уже увереннее, но по-прежнему аккуратно, продолжил наносить сиреневый цвет. Для удобства он положил большой палец на скулу, а остальные легли под подбородок, оглаживая безупречную нежную кожу (отдельное спасибо корейской косметике и ежедневному уходу), слегка приподнимая голову. Послышался сдавленный выдох. Феликс успел заметить на шее хёна острые крупинки мурашек. — Хён, закрой глаза, — специально понизив голос, обнажил в нём хрипотцу, прекрасно зная последствия этой маленькой шалости (стэй будут счастливы, а шипперы тем более), попросил горе-визажист. Веки старшего дрогнули, из-за чего кисть мазнула совсем не туда. Мысленно чертыхнувшись, Феликс начал было вытирать пальцами (привычка), как Джисон его окликнул: — Эй, не делай хуже! Образумься, ты что, в каменном веке? Там на столе мицелярка, ватка и сухие салфетки, что ты пальцами лезешь? — послышались согласные возгласы, а после нетихий смех Бан Чана и, видимо, остроумные шутки Минхо — Феликс не расслышал, понял это по чересчур громкому гоготанию Хана. Послушавшись совета, он намочил ватку и только после стал думать, как этой огромной сырой штукой будет убирать только лишнее. Ведь неплохо получилось, жаль что-то не то стереть. Поэтому он решает наклониться пониже. Опоры под дрожащей рукой нет, мицелярка, стекающая с ватки, грозится не только испортить мейк, но и залиться в глаза, поэтому, плюнув на все приличия и всё ещё чувствуя, что оправдание его действиям всегда есть (это всё ради фанатов, да), он прислоняет хёна к спинке стула, а сам устраивает колено между разведённых ног, локтём опираясь о накаченное плечо. Ему-то нормально, это все вокруг слишком консервативны и зажаты. На фоне возгласы ведущих и некоторых участников. Феликс не вслушивается, вся его концентрация сейчас направлена на то, чтобы наконец закончить пытать хёна, который как натянутая струна под ним, и себя. Спина начинает затекать, так хочется выпрямиться и сделать какую-нибудь растяжку, потому что боль нарастает с каждой минутой. Но Ли решает закончить начатое и боится во второй раз не устроиться так удачно. Левая рука по-прежнему держит лицо, а правая осторожно вытирает остатки ненужного сиреневого. Затем сухая салфетка убирает лишнюю влагу. Слышится тихий жалобный голос: — Мне в глаз попала мицелярка. Приходится ещё выше приподнять лицо старшего, крепко удерживая за подбородок, тем самым фиксируя его в таком положении, и сухим уголком пройтись по слезящемуся глазу. Неосознанно он склоняется ещё больше, от усердия приоткрыв рот и тихонько начав дуть. Хён старается не смотреть ему в лицо, это слишком неловко, особенно, когда взгляды пересекаются, а они пересекаются. Но у него это не получается из-за положения, в котором он находится, поэтому, выбирая меньшее из двух зол, Чанбин начинает считать веснушки на лице младшего, на что Феликс лишь усмехается. — Вау, Ёнбок такой заботливый, — голос ведущего вырывает его из мыслей. Феликса бесит, когда его называют этим именем. И ведь все прекрасно об этом знают, но всё равно продолжают. Наконец он выпрямляется, мысленно отмечая, что будь он в таком положении ещё пять минут, нога затекла бы так, что он ходить не смог бы. Ставя оценку шесть из десяти своему творчеству, он в последний раз вглядывается в лицо Со, делает вывод, что остальное до него сделали визажисты и ему незачем больше мучать хёна. Феликс поворачивается к ведущим: — Готово! *** Всю дорогу домой все молчали. И, безусловно, это полная чушь. На заднем сидении Джисон и Минхо приставали к Чанбину, пытаясь с ним сфотографироваться. Со, конечно, уворачивался как мог, но в микроавтобусе особо не развернёшься, поэтому он сделал единственное, что ему оставалось — закрыл ладонями лицо и всю оставшуюся дорогу сидел так. Его соседи решили подождать конца поездки, тогда-то он откроет свои прекрасные глазки миру, чтобы вылезти из машины и добраться до ближайшей раковины. — Ты не мог нормальный цвет взять? — невнятно пробормотал Чанбин, почти что ноя. Феликс, несмотря на усталость, прошивающую всё тело, громко засмеялся, не прикрывая рта, как это обычно делает на камеру. Широко улыбаясь, он посмотрел на соседнее сиденье, где расположился Хёнджин, ожидая увидеть на чужом лице такое же выражение, но нет. Хван отвернулся к окну, так же обняв себя руками и широко расставив ноги вроде как спал. Но оказалось, это было не так. Когда они заехали в тёмный туннель, освещённый жёлтыми фонарями, свет упал в сторону длинноволосого. Феликс увидел в стекле его отражение. Отнюдь не улыбка была на лице, наоборот. Губы поджаты, будто их обладатель чем-то был недоволен, брови нахмурены. И, к глубокому сожалению, большего Феликс не смог заметить — они выехали из туннеля, а дневной свет не позволял увидеть лишнего. Феликс решил, что они поговорят по приезде в общагу, когда рядом никого не окажется. *** Девять часов вечера, они возвращаются с записи дэнс-практики уставшие, и единственный вопрос у всех — как бы пойти спать, но при этом принять душ? Почему они не могут просто лечь спать прямо на полу? Это ещё подниматься наверх. И что, что на лифте? До него же тоже надо дойти. И пока все были заняты нытьём, в частности Хан, который терпеть не мог физические нагрузки, мысли Феликса занимало другое. Кажется, Хёнджин его избегает. Да, это глупо, да, по-детски, но, чёрт возьми, так и есть! Ещё днём он был уверен, что они поговорят, но только машина припарковалась у общаги, как Хван со скоростью света рванул к себе в комнату, захлопнув дверь. Феликс не успел даже задержать его в коридоре, слишком долго развязывая узлы, бывшие когда-то бантиками, на своих синих кедах. На сообщения в какао старший не отвечал, звонки игнорировал, а после, спустя три часа, когда всё же вышел поесть, сказал, что уснул. Ли, может быть, и поверил бы, если бы их общение дальше было таким, как обычно, но нет. Его явно избегали. Да и все, будто назло, именно сегодня решили ошиваться рядом с Хёнджином, ну, или вижуал сам к ним лез, предотвращая возможность остаться один на один с Феликсом. Сейчас, закончив мыться и вытираясь полотенцем, его осенило. Он предпоследний, кто принимает сегодня душ. Все остальные уже ушли спать, ну, или зависать в телефоне, неважно. Важно то, что после него идёт Хёнджин. Видимо, судьба за сегодня над ним достаточно посмеялась, потому что, открыв дверь, за ней он обнаруживает именно Хвана. Поднимая глаза с телефона, тот успевает только встретиться со взглядом напротив, как его затаскивают в ванну, захлопнув дверь и щелкнув замком. Громкий выдох. Хёнджин ощущает, как от столь неожиданной встречи неприятные мурашки вмиг проходятся по спине, осыпаясь на руках мелкими крапинками, заставляя тоненькие волоски встать дыбом. Не самое приятное чувство. — Не хочешь прокомментировать своё поведение? — прозвучало так громко, что вмиг отрезвило вижуала, за что тот был очень благодарен. Если глаза — зеркало души, то у Хёнджина оно покрылось паром — так же нечитаемо. Это так злило Ликса, потому что заставляло чувствовать себя беспомощным перед старшим. Он будто был слепым — придётся верить на слово. И нет, у них проблем с доверием не было, просто у Хёнджина имелась отвратительная черта отмалчиваться о том, что его беспокоит до самого конца, особенно, если виновник перед ним. — Что-то не так? — ванная довольно тесная для того, кто не хочет как-либо пересекаться с другим. Пути назад нет — дверь позади бэк-вокалиста, поэтому придётся вести диалог. Хван смотрит сквозь и не позволяет всем своим видом, тоном и отчуждённостью во взгляде хоть как-то приблизиться к себе. Младший морщится от фальшивости вопроса. Будто он не знает, что Феликс злится из-за того, что его избегают по непонятной причине. Они, что, в детском саду? Почему просто не поговорить и решить проблему? Ах, да. Хёнджин свято верит в то, что если он будет что-то предъявлять, то тем самым как бы заставит другого делать так, как хочется ему. По его логике, Феликс, да и любой другой человек, но в частности Феликс, должен сам понять ошибку, сам прийти к выводу, сам поговорить с Хёнджином и сразу с извинениями и раскаянием. Ну, так, чтобы Хван не заставлял, но и получил то, что хотел. Однако Ли не приходит на ум ни одного косяка, который он мог бы в последнее время допустить, а, точнее, сегодня, ведь ещё вчера всё было хорошо. Может, проблема не в нём? Тогда почему бы обо всём не рассказать или хотя бы позволить быть рядом с ним в трудную минуту? А если и это нет, то хотя бы подать какой-то знак, чтобы Ли не придумывал себе лишнего. — Не ломай тут комедию, ты меня избегаешь весь день. В чём причина? Ты ведь знаешь, что можешь мне доверять, — не делая никаких попыток подойти к нему, говорит блондин. Первая половина предложения заставила Хёнджина злобно оскалиться. Значит, он ломает комедию? Раздражение пугающих размеров пронеслось по всему телу, так явно покалывая под кожей, что захотелось провести ногтями, наплевав на боль, просто чтобы хоть капельку привести себя в прежнее спокойное и отчуждённое состояние. По старой привычке он прикусил до побеления нижнюю губу, теперь смотря в глаза младшему в упор. Наконец давая чувствам, словно змеям, выползти из-под земли, чтобы погреться на скале, обнажаясь под лучами солнца. Vantablack — самый чёрный пигмент в мире, но даже он не сравнится с цветом зрачков старшего сейчас. Феликса это пугало и завораживало одновременно. Он совершенно не знал, что делать и к чему всё придет, но отступать было поздно. Хёнджин не раз признавался в том, что перед каждой репетицией тренируется возле зеркала томно смотреть, сексуально подмигивать или же многозначительно улыбаться, закатывая глаза. Однако выражение на его лице не могло быть очередной маской. Нет. В глазах читался такой праведный гнев, что волосы вставали дыбом и не совсем из-за страха. Много чего хотелось в эту секунду, но ни на что Ликс больше не решался, ожидая дальнейших действий или слов от старшего. Подойдя вплотную к блондину и взяв того за руку, Хёнджин усадил его на край ванны. В глазах напротив читалось недоумение вперемешку с чем-то ещё, похожим на восхищение, но сопротивляться их обладатель и не думал. Поэтому раздвинуть его ноги настолько, насколько это позволило полотенце на бёдрах Феликса — единственное, что на нём было — не составило труда. Колено опиралось о твёрдую поверхность между ними, левая рука легла на щёку, оглаживая большим пальцем веснушки на скуле, обычно незаметные под слоем косметики, а правая вплелась в волосы, резко задирая голову назад. Сам же вижуал склонился над парнем настолько близко, что вырвавшийся сдавленный стон-выдох щекотал его искусанные губы. — Ну и как тебе, Феликс, ничего не напоминает? — губы были так близки друг к другу, что, если бы Хёнджин чуть ослабил хватку, Ли тут же жадно поцеловал бы их. Но он решил оставить это на потом, собирая остатки сил в разморённом от прикосновений теле, чтобы вслушаться в слова, которые ему говорили. Осознание услышанного медленно влилось в уши, снося напрочь всё: недовольство и злость из-за того, что его игнорировали весь день, и желание, утягивающее на дно всё больше с каждым движением, взглядом, да и самим видом хёна. Всё. Широко раскрыв глаза, он уставился в расширенные зрачки напротив. На дне их плескалась всё та же адская смесь, из-за которой воздух вокруг будто искрился, кожу прошило таким жаром, а сердце стало так лихорадочно биться, что Феликс не удержался и положил свою руку на худую шею, пальцем оглаживая раздражённую из-за зубов кожу губ. Она где-то кровоточила, и это было настолько непохоже на тщательно следящего за собой Хёнджина, что эта, казалось бы, мелочь вводила в ступор младшего. Однако совсем не омрачила такую маленькую, на фоне других, доминирующих на данный момент, эмоций, радость осознания, которая словно шипучка трещала внутри. — Ты меня ревнуешь? — с улыбкой в голосе спросил Ли. И столько глупого счастья и самодовольства на лице, что Хван почувствовал себя оскорблённым. Хёнджин хотел было отстраниться, поняв, что всё бесполезно и его слова не собираются воспринимать всерьёз, а совести у светловолосого, видимо, с рождения не имелось, но этому не суждено было сбыться. Одна рука крепко удерживала запястье, в то время как вторая схватила рубашку в районе груди, дабы тот точно не вырвался. Нехотя Хван сдался. Его тут же притянули к себе и в следующую секунду, будто на пробу, поцеловали подбородок, затем уголок губ, а затем и сами. Длинные и пушистые, словно колоски, ресницы, обрамляющие невольно закрытые глаза брюнета, подрагивали. «Каждый раз я жалею, что мы это начали…» Где-то в груди что-то щекотало, и нельзя было понять приятно или нет. Лишь когда тёплый язык провёл по внутренней стороне верхней губы, совсем ненавязчиво, лишь кончиком, вижуал понял, что сам разрешил подобному случиться, приоткрыв рот. И опешил от того, насколько его тело привыкло к прикосновениям этого парня, что всегда зажатый, он, даже ни секунды не раздумывая, расслабился, как бы говоря — делай, что хочешь, я доверяю тебе как себе. От осознания по телу прошли мурашки. В голове мелькнула мысль, что доверять кому-то так сильно — страшно. Злость, в этот раз на себя, беспощадно испещрила кончики длинных пальцев иголкой, которую использовали врачи, когда брали кровь, из-за чего он вцепился в первое, что попало ему под руку, со всей силы, будто стараясь пройти насквозь. Феликс вскрикнул прямо ему в рот. Захныкав, он разорвал поцелуй лишь для того, чтобы провести языком от нижней губы до верхней. Старший не шевелился и, казалось, не дышал, лишь усиленная хватка выдавала его эмоции и вообще какие-то признаки жизни. Младший скулит от боли, он уверен — останутся синяки, и снова, в этот раз усерднее, лижет его верхнюю губу. Снова и снова, подливая бензин в это адовое пекло. Хёнджин отодвигается, чувствуя два пальца на своей шее и шумное дыхание младшего где-то в районе подбородка. — Так лихорадочно бьётся, — взгляд, будто он стал обладателем рентгеновских лучей, — прошивающий насквозь. И это совсем не радует старшего. — Если это всё, что ты от меня хотел, будь добр, освободи ванную. Давно пора спать, а я не готов лишаться отдыха из-за того, что тебя припёрло… Хёнджин хочет побыстрее закончить этот вечер откровений и уйти к себе в комнату. Он готов признать, что боится сделать или сказать что-то лишнее, но с другой стороны пассивная агрессия так и лезет из него, отравляя рот, в частности язык. Когда он начнёт откровенно срываться — дело времени. Потому что Феликс, этот невозможный веснушчатый австралиец, не даёт ему спокойно жить. Хёнджин всю жизнь имел стандарт человека, с которым хотел бы общаться, и все, кто не подходил под него, летели к чертям. Чёрно-белое мышление? Да, он не отрицает, психолог говорил, что это помогает ему на корню рубить все сомнительные отношения, которые могли бы в дальнейшем принести негативные эмоции. Хван такой хрупкий, на самом деле, он столько раз доверял и столько раз получал взамен предательства и разочарования, что самый верный вариант — не подпускать к себе никого априори сомнительного, а тех, кто рядом, держать на дистанции, но и слишком далеко не отпускать. Не быть назойливым, настойчивым, чтобы им было комфортно с ним. Если они его поймут, всё будет хорошо, нет, тогда он будет и дальше молчать, чтобы не доставлять дискомфорта. Так всем будет хорошо. Но Феликс с самого начала был не такой. Очень противоречивый и опасный для ментального здоровья принимающего всё близко к сердцу Хёнджина. Да, он поддерживал, да, обнимал, был рядом, но даже если опустить моменты эгоистичных поступков Ликса до дебюта и в начале, то были незначительные действия или же фразы, которые не входили в рамки стандартов Хвана. Как-то Феликс в одной из программ сказал, хоть и косвенно, что ему сложно быть честным всегда, и это засело в голове Хёнджина. Возможно, он параноик? Но вопреки всему они не только стали друзьями, но и начали встречаться. Просто Ликс не один раз был рядом в самые трудные минуты, доказывая, что ему можно доверять, что ему можно быть рядом. Нет. Что ему нужно быть рядом. Однако Хван так и не смог до конца перебороть свою привычку молчать. Он сбился со счёта, сколько раз Ли говорил ему о том, что его интересуют его мысли, проблемы, что это не тяжкий груз, что даже если ему они не понравятся, он не просто сделает так, как хочет Хёнджин, а будет отстаивать свою точку зрения. Феликс был, в отличие от других, слишком близко, а значит, страшнее было ошибиться и потерять его. Хван никогда не говорил, молчал, а в голове мыслей — пчелиный рой. Феликс снова видит, как в глазах старшего мутнеет, огонёк в них тускнеет. Злость отступает, на смену приходит прежняя маска равнодушия. Пульс выравнивается. Он не хочет, чтобы всё закончилось вот так. Не обращая внимания на шпильку во фразе парня, он встаёт с ванны, при этом по-прежнему удерживая Хвана за шею. Глаза напротив пристально наблюдают за его движениями, длинные пальцы обхватывают маленькую ручку, готовые убрать её подальше, от вновь интенсивно забившегося пульса, в любой момент. Феликс перехватывает их второй и медленно проводит ими по своей румяной щеке и ниже, пока они не оказываются у мягких, слегка влажных после поцелуя, губ. Он целует холодные бледные пальцы по одному, смотря прямо в глаза напротив. Хёнджин громко выдыхает, и такая усталость оседает на его плечах, что он не выдерживает и прислоняется к младшему, утыкаясь носом в его чёлку. Ли опускает руки, только для того, чтобы в следующую секунду сцепить их в замок на спине старшего. — Ликс, я устал. Мне надо принять душ. — Я помогу тебе, хорошо? — никакой настойчивости, лишь тихая просьба, после которой в виске отдаёт вибрацией «угу» старшего. Феликс не смотрит в глаза парня, когда расстегивает пуговицы на его рубашке. Перед глазами острые ключицы, которые хочется поцеловать, но не как-то извращённо, засасывая кожу, оставляя следы и слюни, нет, просто коснуться губами, вдохнуть аромат парфюма, который подарил он сам, купив вместе с ничего не подозревающим Хёнджином в дьюти-фри. Ли нравилась мысль, что это единственный аромат, который исходит от Хвана. Он мог бы купить себе столько разных аромамасел или же какую-нибудь туалетную воду, но пользовался только подарком Феликса. Очень экономно, потому что меньше всего хотел, чтобы он закончился. И это лишь больше радовало младшего. Из-за этого запах в полной мере мог почувствовать только он, и только когда целовал шею или же ключицы старшего. Губы касаются выемки у основания, когда рубашка, скользя по гладким плечам, падает на пол. — Она была чистая, — непонятно, в его голосе усмешка или же он ворчит, но Феликса, если честно, не очень волнует. Он касается холодного железа на ремне старшего, задерживаясь, чтобы убедиться, что никто не собирается его останавливать. Феликс всё ещё не смотрит в глаза напротив, предпочитая наблюдать за тем, как дёргается кадык парня. Молния на джинсах расходится в разные стороны. С помощью младшего, они оказываются рядом с белой тканью рубашки. Невольно Ли замирает, теряя прежнюю решительность, когда очередь доходит до последнего элемента одежды. Преодолев секундную заминку, он тянет ткань боксеров вниз, позволяя им съехать по длинным худым ногам. Он тянется к смесителю, чтобы настроить температуру воды, так как любит старший, когда слышит сзади: — Если бы ты раздевал меня только физически, у нас было бы куда меньше проблем. *** — Что ты имел в виду? — спросил младший, намыливая голову лежащему в ванной Хёнджину. Шампунь был с запахом кокоса, и Феликс откровенно кайфовал и не только от запаха, но и от такого расслабленного в его руках старшего, от мягких длинных волос просачивающихся сквозь его пальцы, от пушистых трепещущих ресниц. От всего процесса в целом. Он едва удерживал себя, чтобы не прильнуть к чужим губам. Но это подождёт, хотелось наконец услышать ответы на вопросы, которые беспокоили его сегодня весь день, не давая нормально отдохнуть или поработать. — Ты и Чанбин. Сегодня на съёмках. — казалось, Хёнджин и не собирался продолжать, поэтому Феликс лишь молча смыл пену с его волос. — Это я уже слышал, ещё когда ты зажал меня полчаса назад. Ты знаешь, что между нами ничего нет, это просто фансервис и… — Феликс не успевает договорить, как мокрая рука старшего ложится на его шею, заставляя склониться ниже. Сам Хван откидывает голову назад, смотря наверх — в карие глаза австралийца. — Ну конечно, ты вообще видел как он на тебя смотрит? Пока ты малевал его, разлёгшись на накаченной груди, он неотрывно смотрел на твоё лицо. Таким взглядом, что казалось вот-вот его хватит сердечный удар, — Хёнджин начинает тараторить, как делает всегда, когда чем-то взволнован. — Друзья так друг на друга не смотрят, да и вообще он же твой «идеал парня», чего бы ему не смотреть так на тебя… Что ты ржёшь? Знаешь что? Иди к чёрту, Ликс. Фансервис фансервисом, но что-то тебе вообще не сложно почти что вжимать колено в пах другому парню. Интересно, откуда же у меня потом страх потерять тебя? Руки на шее будто и не было. Хёнджин больше не лежит, откинув голову на бортик, а резко садится, из-за чего вода расплёскивается на пол. Его осанка даже сейчас безукоризненна, но спина так чертовски напряжена. Если первая половина сказанного Ликса откровенно забавляла, то под конец он стоял с широко раскрытыми глазами и ртом. Он поверить не мог, что это было сказано Хёнджином сейчас и всерьёз. Это то, что беспокоило его всё это время? Кажется, да. Феликс чувствует себя невнимательным мудаком, осознавая, что парень не просто забавно ревновал, а действительно переживал по этому поводу. Недолго думая, блондин садится в теперь свободное место за спиной Хвана и обнимает ногами его бока, прильнув всем телом к холодной спине. Из-за контраста температур и чувств у обоих бегают мурашки. Феликс качает их вперёд и назад, убаюкивая, как Хёнджин делал с собой сегодня на съёмках. Это успокаивает обоих. Медленно, старший расслабляется, позволяя младшему, как и всегда, хозяйничать на его теле. Он дёргается, когда чувствует дорожку из поцелуев на плечах. Такие маленькие и нежные ладошки пробегают по груди вниз и круговыми движениями оглаживают мышцы живота. От столь интимного прикосновения, изо рта вырывается громкий выдох. Идеальная осанка даёт трещину, Хёнджин сгибается, словно крючок, чтобы скрыться от такой непривычной нежности. Ему было бы некомфортно, если бы не так приятно и трепетно. — Хёнджина, расслабься, обопрись на меня… Пожалуйста. Хван готов умереть прямо тут от того, насколько горячо слышится низкий, хриплый голос Феликса, так ещё и на выдохе. Он делает то, о чём его просят, решая хоть раз отпустить себя, потому что сил сопротивляться, как и желания больше нет. Вижуал расслабляется, позволяя себе устроить голову на чужом плече. Маленькие ладошки по-прежнему на его животе, а вот чужие худые ноги больше не сцеплены, а разведены по бокам. Они лежат так, наверное, минуты четыре. Хёнджин млеет от прикосновений, да и сам поглаживает коленку Феликса. — Прости, что заставил тебя переживать. — Ликс, не надо. — Хёнджина, если ты сейчас не заткнёшься и не дашь мне закончить, я устрою тебе ад на земле. У старшего нет сил слушать извинения, да и вообще развивать столь смущающую тему. После внезапного откровения, он стал чувствовать себя глупо. Феликс всегда рядом, но Хёнджин все равно мечется из стороны в сторону, когда происходит что-то из ряда вон. Он уже не маленький мальчик и должен понимать, что люди не идеальны, что не будет того принца на белом коне, который понимает с полуслова, никогда не косячит и во всём самый лучший. Хочется вдолбить себе в голову — негативные эмоции это нормально, форс мажоры не смертельны, и плохой опыт тоже опыт. Так глупо и по-детски, то, что он обижается на Феликса из-за всего, потому что боится остаться один. Ну, а потом злится на себя за это. Замкнутый круг. Просто, он слишком глубоко пустил этого парня, показал ему всего себя, подарил все свои мысли и чувства, отдался полностью, и теперь боится. Зависимые отношения? Возможно. Психолог говорит, что все проблемы из детства. Он вообще много чего говорит, однако проблемы не решаются. Надо будет прекратить сеансы. — Хёнджина… — Ликс, просто молчи. Будь рядом и молчи. Возможно, по всем законам жанра, Феликс должен был сказать что-то наподобие «я люблю тебя и всегда буду рядом» или же «ты можешь мне доверять», но младший лишь крепче обнимает и тихонько напевает на ушко детскую песенку на английском. Хёнджин прикрывает глаза, мысленно благодаря за эту немую поддержку и понимание. Вода уже становится прохладной и Феликс понимает, что пора вставать. Носом проводит по виску старшего, задевая чуть влажные волосы. Хёнджин выглядит уставшим, но умиротворённым. Поворачивает голову и вопросительно смотрит на Ли. — Пора идти. Тебе нужно поспать, Джинни. Я уберу тут всё. Почему-то в груди так щемит от этой бескорыстной заботы, что Хёнджин чувствует потребность поцеловать, коснуться, сделать хоть что-нибудь лишь бы стереть с веснушчатого лица эту грусть. Он поворачивается лицом к блондину и, опираясь руками о бортики, нависает над ним и целует пухлые губы. Ему тут же отвечают, берут всю инициативу на себя, толкаясь языком в рот. Хёнджин мычит в поцелуй и подминает худые ноги, садясь на чужие бедра. Феликс тянет его на себя, прижимаясь затылком к холодному бортику, из-за чего Хвану приходится вплотную прильнуть к младшему, обхватывая тонкую шею ладонями. — Феликс, — выдыхает старший в губы, чуть ёрзая и потираясь возбуждённым членом о чуть выпуклые кубики пресса. Он не знает, как закончить предложение, и, если честно, в этом нет необходимости, младший сам всё прекрасно понимает. Прохладная вода из-за их движений бьёт маленькими волнами по худому животу австралийца, стирая белёсую жидкость, которая осталась после толчков старшего. В комнате всё ещё тихо, лишь слышно как капает вода из-под крана, да громкий выдох старшего, когда его член накрывает маленькая ладошка. Он откидывается назад, отлипая от парня, опираясь ладонями на накачанные бёдра. Тихий стон, такой уязвимый и неконтролируемый, вырывается из уст, когда его шею целуют, поднимаясь выше. Рука сжимает член и медленно поднимается и опускается. В глазах хёна, кажется, вспыхивают самые яркие мушки, такая палитра цветов, что любой художник позавидовал бы. — Джини… Хёнджина… Ты слышишь меня? — где-то на задворках. Хван не может открыть глаза, его сил едва хватает на то, чтобы сфокусироваться на голосе. Тихом, но таком уверенном, с хрипотцой, но шёпотом, куда-то в шею, но казалось в самое сердце. — Я позабочусь о тебе, Хёнджина. И этого хватает. Хватает, чтобы схватиться дрожащими пальцами за худые плечи, как за спасательный круг, и заглянуть в проницательные глаза напротив, ощущая интенсивные движения руки младшего, в то время как левая, костяшками пальцев, оглаживает скулу, оставляя влажные следы. Она опускается к шее и скользит к загривку парня, вплетаясь в чёрные, как дёготь, волосы, притягивая к себе. Их лбы сталкиваются, и это всё что сейчас нужно Феликсу. Он хочет как можно ближе оказаться к таким бездонным глазам, скрывающим столько тайн, хочет узнать хотя бы одну, надеется, что оказавшись так близко у него это получится. Блуждает во тьме его расширенных зрачков, после обнаруживая, что потерялся. Не может оглянуться назад, вынырнуть из этого бесконечного чёрного, молит о том, чтобы ему разрешили увидеть хоть что-то. Старший не позволяет себе моргнуть, боясь потерять этот безмолвный контакт. Сердце испуганно бьётся у обоих. Феликс и понятия не имел о количестве страха и сомнений в смоляных радужках. Хватка на затылке ослабевает, волосы проскальзывают сквозь худые пальцы. Ему больше нет необходимости держать Хёнджина, он сам льнёт к нему, наконец позволяя обнажить себя. Вывернуть и достать всех чертей из котла. Изо рта вырываются уже громкие стоны, Феликс не старается их заглушить, наоборот двигает рукой быстрее. Тело старшего напряжено, предчувствуя скорый финал. Они всё ещё смотрят в глаза друг друга из-за чего атмосфера лишь больше накаляется. Феликс дышит через рот, щекоча чужие губы своим горячим дыханием. Хван проводит пальцами по его подбородку, не выдержав этой пытки и всё же коснувшись мягких губ. Лишь на мгновение, чтобы после возобновить зрительный контакт. Ли гладит его живот, так же как полчаса назад, и Хвана накрывает. Раздаётся громкое: «Ха!», и старший изливается ему в ладонь. *** — Я понял, что ты имел в виду, когда говорил, что у нас было бы меньше проблем, если бы я раздевал тебя только физически. — Забудь, — бурчит Хёнджин, стараясь завязать полотенце на бёдрах. Прижимающийся сзади мокрый Феликс совсем ему в этом не помогает. Психовать нет сил, ссориться — желания, поэтому Хван, кое-как справившись, расслабляется в руках младшего, позволяя ему целовать своё плечо. Не хочется признаваться, даже себе, что он считает себя настоящим идиотом, который не ценит это олицетворение солнца. — Ты не прав, Хёнджин, — старший напрягается. — Ты не просто тело. Оказаться у тебя в голове для меня важнее, чем под одеждой. И я сделаю всё, чтобы ты это наконец осознал, и мне плевать, сколько времени это займёт, — продолжает Ли, из-за чего на глазах старшего собираются слёзы. «Именно поэтому я наплевал на свои стандарты, Ликс.» — Тебе не нужно долго ждать. Старший обнимает его, закрывая глаза и, кажется, видит белый проблеск