***
— Знаешь, ты могла хотя бы сделать вид, что не ненавидишь Крюка, — говорит однажды Эмма, и Реджина застывает, с силой сжимая тарелку, которую должна была вытереть от воды. — Прошу прощения? — наконец выдавливает она через слишком долгое, чтобы казаться незаметным, мгновение. Руки опять тщательно начинают сушить посуду кухонным полотенцем, будто вопрос не заставил её сердце неприятно сжаться. — Имею в виду, все знают, что у вас была… странная история в Зачарованном Лесу, а потом с Грегом и Тамарой, — Свон почти тараторит, будто боится, что Реджине надоест её слушать, и она исчезнет во мгновение ока. — И я не прошу его простить или дружить… Просто то, как вы не ладите, влияет и на Генри. Я бы не хотела, чтобы он становился на чью-то сторону… — Вы говорите, что я плохо влияю на своего сына, мисс Свон? — глухое рычание, огненный взгляд и возвращение к «мисс Свон» заставляют Эмму сделать шаг назад и поднять руки в капитуляции. Сама Миллс выглядит так, будто швырнёт уже сухую тарелку блондинке в голову и ни на секунду об этом не пожалеет. — Так, ладно, Реджина, успокойся, — Эмма не испугана, не по-настоящему: она знает, когда мать её сына действительно в гневе. Ради Бога, она несколько раз встречалась со Злой Королевой. Но начинать конфликт сейчас, когда в Сторибруке всё мирно и тихо, не хотелось. — Ты знаешь, что я ничего такого не говорю и не думаю. Она знает. Действительно знает, что Эмма не имеет в виду ничего плохого. Они закончили свою вражду и делёжку Генри. Они даже зарыли топор войны с Белоснежкой, что до сих пор удивляет. Просто то, что Свон вообще поднимает этот вопрос, её беспокоит. Конечно, её поведение с Крюком далеко от радушного и приятного, а оскорбления слетают с языка без любого контроля. Но разве она не с большинством такая? Разве жители Сторибрука десятилетиями не терпели того же? Так чем грязный пират лучше? — Просто после проклятия, Пэна, Зелины, времени, когда я была Тёмной, Ада… у нас всех всё хорошо, — продолжает Свон, пытаясь нежным тоном успокоить бурю в глазах женщины напротив. — И зная наш городок, этот период тихого счастья может быть очень непродолжительным. Я так счастлива сейчас, Реджина. И во многом благодаря тебе. Тёплая рука Эммы касается запястья Реджины, а зелёные глаза пытливо смотрят ей в лицо: — Ты моя подруга, ты мать нашего сына. Без тебя меня не было здесь, меня бы вообще не было. Ты одна из самых важных частей моей жизни. Кончики пальцев до побеления сжимают тарелку, будто разжать будет означать показать слабость, что слова Свон её тронули. За эти годы они прошли от безудержной ненависти до трепетного понимания и поддержки, но, учитывая скрытный характер обеих, с трудом показывали это друг другу. Поэтому сейчас скрыть реакцию на прикосновение, взгляды и слова было намного труднее, даже чем наложить новое проклятие. Иногда в моменты, похожие на этот, Миллс позволяет себе думать, что за словами Эммы стоит что-то большее. Не просто дружба, построенная на полном доверии и понимании; не просто общая опека над сыном, которого они любят больше жизни; не просто магия, которая их объединяет. Потому что иногда Эмма мило краснеет, когда Реджина делает какой-то полуприличный комментарий. Потому что иногда блондинка нарушает всё её личное пространство, касаясь, трогая, обнимая, а Миллс всегда позволяет и никогда не может отказать. Потому что иногда она ловит на себе взгляд зелёных глаз, и он заставляет её тлеть, гореть и чувствовать себя особенной, почти желанной. И не будь Крюка в жизни Свон, она бы попыталась что-то с этим сделать, попыталась бы в этот раз побороться за своё счастье. Но потом Эмма открывает рот, и всё исчезает. Прямо как сейчас: — Но Киллиан тоже для меня важен. Он тот, кто заставил меня поверить в моё «долго и счастливо». Я люблю его. И когда вы постоянно ссоритесь, я не знаю, что мне делать. Потому что похоже на то, что я должна выбирать: между моей подругой и моим парнем. А это абсолютно не то, чего я хочу. — Не припоминаю, чтобы я была твоим личным джинном и была обязана выполнять твои хотелки, — Реджина наконец ставит чистую тарелку на место, возможно, с большими шумом и силой, чем следовало бы. Она всё ещё избегает взгляда Свон, но руку из хватки блондинки не вырывает. — Твой парень — твоя проблема. Я не пытаюсь его убить, скажи спасибо за это. Любить его — твоя задача, не моя. Так что не вешай на меня дополнительные обязанности, дорогая. Она всё-таки вырывает запястье из ловушки и порывисто шагает в гостиную, решая домыть посуду позже, когда желание бить и крушить всё вокруг немного ослабнет. Позади слышатся шаркающие шаги Эммы — и это неудивительно: Миллс давно усвоила, что блондинка так просто не отвяжется, будет следовать за ней, как потерянный щенок, и всё равно добьётся своего. В гостиной уже пусто: после семейного ужина Снежка и Дэвид ушли к себе в лофт, а Генри исчез наверху, прикрываясь домашним заданием. Крюк пошёл вместе с Прекрасными, хотя Реджина уверена, что он не постесняется вернуться, если Эмма задержится слишком долго. — Реджина, стой, послушай, — Свон снова хватает её за руку, разворачивая к себе и смотрит большими умоляющими глазами. На неё, как и на Генри, невозможно злиться, хотя, видит Бог, она старается, как может. — Я не прошу ничего ужасного, честное слово. Я просто хочу, чтобы вы ладили. Хотя бы могли провести время в одной комнате без желания вырвать друг другу сердце и выцарапать глаза. — Пират быстрее потеряет свою единственную верхную конечность, чем хоть пальцем тронет моё сердце, — ворчит Миллс, кривя губы в издевательской ухмылке. — И, правда, выцарапать глаза? Я не такой варвар, мисс Свон! Я королева особо утончённая. Эмма издаёт смешок, её глаза щурятся, а на щеках появляются ямочки — она выглядит молодой и счастливой — и Реджина не знает, что может быть проще, чем любить её. А потом она вспоминает о причине разговора, о Крюке и… ну так любить Свон намного сложнее. И больнее. К сожалению, она всегда была немного мазохисткой. — Джина, пожалуйста, — шепчет блондинка, мягко поглаживая тонкую кожу запястья большим пальцем. — Для меня, дай ему шанс. Он неплохой, в самом деле, просто не может игнорировать твои подколы и не ответить тем же. Мы были с тобой такими же, помнишь, когда я приехала в Сторибрук? — Только не надо сравнивать, — в голосе резкость, но они обе понимают, что это финал — Реджина проиграла ещё тогда, когда не закончила разговор на кухне. Теперь это были остаточные предсмертные конвульсии. — Я… постараюсь быть более милой с твоим парнем. Довольна? Вероятно, она будет корить себя за это обещание сто раз в день, винить себя в дурости и слабохарактерности. Но широкая улыбка и сияющие глаза напротив того стоили.***
Поначалу она сама не воспринимает своё обещание всерьёз. Начать менять своё поведение равно признавать свои ошибки, а с этим у неё всегда были трудности. А чёртов пират точно этого не стоил. Тем более виделись они довольно редко: в будние дни Крюк был занят чем угодно, только не чем-то полезным, а еженедельный семейный ужин с ним Реджина уж как-то переживёт. А он — и подавно. Поэтому когда Крюк и Свон появляются на её пороге, как всегда, воскресным вечером, она даже не думает сдержать язвительность в своём голосе: — Эмма, капитан Подводка, наконец-то вы соизволили появиться, все ждут только вас. — Ваше Величество, — так же иронично тянет мужчина, делая шутливый поклон и грязно улыбаясь. — Скучала по нам? Всегда знал, что ты неравнодушна к коже. На её языке уже готов классический ответ о том, что она неравнодушна только к его крикам боли, но Свон раздражённо на них шипит и тянет Киллиана за руку дальше, не позволяя начаться их обычному спору. Реджина закатывает глаза и закрывает двери, позволяя себе первый, но далеко не последний усталый вздох. Этот вечер будет пережить немного сложнее.***
По большей части ужин проходит неплохо. Её дом наполнен раздражающим, но уже привычным шумом семьи. Слишком громкая и безумно активная Белоснежка, хвалящий её стряпню Дэвид, Зелина, развлекающая маленькую Робин магическими искрами, Генри, с азартом рассказывающий о новом школьном проекте, Эмма, щекочущая Нила, и даже Крюк, с глупым выражением лица рассматривающий книгу о Питере Пэне. Приятно наконец иметь семью — даже такую странную, вечно попадающую в передряги и скандальную, как эта. Но хорошее всегда заканчивается быстро, особенно для Реджины. Поэтому даже не удивительно, что как только Генри снова исчезнет в своей комнате, а младших детей уложат спать в комнате для гостей, уютная атмосфера распадается на части. К этому она тоже вроде как привыкла: к ворчащей на всех и вся Зелине, к безумным планам Снежки по защите города, к уже давно не смешным историям Прекрасного. А вот к тому, как приторно мило и тошнотворно выглядят Эмма и Киллиан, флиртуя друг с другом, — нет. Как только наступал похожий момент, Миллс всегда находила, чем задеть противную парочку. Язвительный комментарий о гигиене, насмешливая реплика о стиле одежды, «случайно» пришедшее в голову давнее воспоминание о тёмном прошлом. Этого всегда хватало, чтобы разбавить болезненную для Реджины атмосферу влюблённости, превращая тихий вечер в очередной скандальчик. А потом неделя затишья — и снова по новой. Свон тоже, видимо, чувствует, что, по традиции, с минуты на минуту должна начаться какая-нибудь ссора, потому что время от времени отрывает взгляд от своего парня и напряжённо смотрит на Миллс, пьющую сидр в кресле. Она не отводит от них глаз, что, должно быть, смущает, если судить по румянцу на щеках блондинки. Свон нечасто можно чем-то смутить, но от пристального внимания Реджины она всегда краснеет. И от тихого шёпота Киллиана на ухо тоже. Возможно, у Эммы есть небольшая слабость к злодеям. Крюк, расслабленный алкоголем и безнаказанностью, становится свободнее и смелее: Реджины видит, как его рука по-хозяйски, будто ей там и место, ложится на бедро блондинки, мягко поглаживая и сжимая. Волна тошноты поднимается к горлу Миллс, требуя, чтобы она прекратила эту пытку над собой. Но потом её взгляд скользит к Эмме, её влюблённым глазам и сияющей улыбке и… становится немного легче. Совсем каплю, но этого достаточно, чтобы резкие слова, которые женщина сдерживала, так и умерли на языке. Свон выглядит счастливой. Не просто обрадованной, что ни она, ни её близкие не умирают, а действительно счастливой и довольной жизнью. Миллс не помнит, когда Эмма была такой в последний раз. До Ада? До превращения в Тёмную? До прибытия в Сторибрук? Что-то похожее с ней, вероятно, было в Нью-Йорке, когда они там жили с Генри с фальшивыми воспоминаниями: без магии, без сказочных персонажей, без Реджины. Тогда это Миллс бесило и пугало, теперь — она просто рада, потому что счастье Эммы частично и её заслуга. Она продолжает смотреть на лицо Эммы, поэтому не сразу замечает, что за ней наблюдает Крюк. Она едва ли не выплёвывает очередной глоток сидра, когда встречается с насмешливым тёмным взглядом. «Попалась!» — кричат его глаза, слегка прищуреные от ухмылки, которая расползается по его лицу. Она может сколько угодно обзывать его недалёким и глупым, но для того, чтобы увидеть обожание на её лице, не нужно быть гением. Понимание этого не приносит ей ничего, кроме иррационального страха и желания бежать — куда подальше, от опасности, от разоблачения. Она с яростью допивает свой сидр и почти бросает пустой стакан на стол, привлекая этим внимание всей компании. Пряча глаза от непонимающего взгляда Снежки, она встаёт с кресла, сжимая руки в кулаки, чтобы скрыть их дрожь. — Реджина, что… — Это была тяжёлая неделя, я очень устала, поэтому пойду к себе. Вы можете ещё посидеть — бар в вашем распоряжении. Про посуду не волнуйтесь: я разберусь с этим утром. Всем доброй ночи. Она произносит всё это показательно спокойно, почти лениво, словно объяснения — ниже её достоинства. Её глаза всё ещё опущены, хотя она кожей чувствует следящие за ней взгляды. Нестройный хор «И тебе доброй ночи» тоже выдаёт их непонимании ситуации, но в этот момент ей всё равно. Нужно просто выбраться отсюда как можно быстрее. Миллс уже почти скрывается на втором этаже, когда знакомы шаги позади автоматически заставляют её замедлиться — она давно перестала бегать от Эммы, даже если сейчас это было бы лучшим вариантом. — Джина, подожди, одну минуту! — она слегка запыхалась: видимо, до последнего не следовала за Реджиной, но так и не сдержалась. — Я хотела поблагодарить за сегодняшний вечер. Всё было очень вкусно, и вообще идеально. Эмма изгибает губы в милой улыбке, её глаза большие и честные, а слова — искренние, и всё это делает Миллс мягкой. — Не за что, дорогая. Не забуть забрать остатки лазаньи, иначе это сделает твой отец, чем очень расстроит твою мать. Не то чтобы я была против, конечно, — она тоже улыбается, хотя это скорее привычка, чем реальное желание. — Обижаешь, я никогда не пропущу возможности съесть твою лазанью, даже если придётся победить Дэвида в бою на мечах. Я эм… — улыбка всё ещё на её лице, но глаза стали серьёзнее и внимательнее. — И за то, что попробовала быть с Крюком добрее, тоже спасибо. Ты была не обязана, я знаю, но ты это сделала, для меня. Это делает меня такой счастливой, Реджина. «Ты делаешь меня такой счастливой» слышит Миллс, даже если это не так. Но этого достаточно, чтобы её сердце глупо стучало в груди немного быстрее, чем всегда. — Ты очень непривиредлива, Эмма. Всё, что тебе нужно для счастья — это тарелка лазаньи и приветливое отношение к твоему парню. От меня требовали значительно большего. Так что не стоит… — Но я правда благодарна, — перебивает её Свон, хотя знает, как она это не любит. — Вы мои самые близкие люди. И Генри. И родители. И маленький Нил, конечно. Но вы — те, кто понимает меня лучше всех. Для меня очень важно, что вы ладите друг с другом. — Тогда наслаждайся этим, пока можешь, дорогая. Не уверена, сколько я выдержу твоего ненаглядного. Вероятно, до первой попытки опустошить мой бар, — взмах рукой в сторону лестницы. — Так что иди и проследи, чтобы он этого не сделал. — К слову, он старается меньше пить. Мы работаем над этим, — и Реджина кивает, потому что да, он действительно старается. Она уже несколько недель не видела его пьяного, что, конечно, хорошо для него, ибо какой тогда пример он может подать Генри. — Я знаю, — говорит она мягко. — И я тоже стараюсь, потому что обещала. Если твой пират не будет косячить, я буду менее склонна указывать на его явные недостатки. — О большем я и мечтать не могла. Эмма снова улыбчивая и открытая, а у Реджины дёргаются губы сказать, что она о большем мечтает, хотя и не имеет права.