Господа, вы умеете играть на рояле?

— Слушай, Кацудон, тебе вообще каково жить с этим поехавшим алкашом, а? — Да он, только когда напьётся, так себя ведёт! — Ну так ты туда же, он пьёт, как свинья, а ты просто... слов просто нет. Э! Куда ещё бокал! Хочешь к нему чтоль присоединиться?! "И ТАААААМ ШАЛЬНАЯ ИМПЕРАТРИЦА В ОБЪЯТЬЯХ ЮНЫХ КАВАЛЕРОВ ЗАБЫВАЕТ ОБО ВСЁМ", — доносится из соседней комнаты голос Никифорова. Даже не мимо нот. Их там изначально не было. — Я уже выучил наизусть эту песню со всеми нашими совместными пьянками. — Да я заметил, свинёныш. Реально сейчас к нему прогоню! — Ну вообще-то это наша с Виктором квартира, мы тут решаем, кого куда выгонять. — Надо было, чтобы ты из фигурки ушёл тогда! А то теперь мне тут командуешь. Не знаешь своё место. — Кто бы говорил, Юрочка! Сам, можно подумать, всё на свете знаешь, — внезапно, после неловкой паузы, напугал их обоих Никифоров, появившийся в дверном проходе с двумя непочатыми бутылками винишка. Он еле как опирался на косяк, явно перебрал, но дальнейшие планы у него, судя по размерам бутылок, были прямо-таки наполеоновские. Может, хотел споить Юри до такой степени, чтобы тот выдал им стриптиз? Может. Вот только шеста для этого нигде поблизости не наблюдается. — Никифоров, ты серьёзно? Собираешься ещё пьянствовать? Напивался же раз триста за свою жизнь, знаешь, как хуево на следующий день будет! Шёл бы ты спать. — Наш котёночек обиделся, потому что ему только молоко дают? — с глупой лыбой проговорил Витя. — Да, я даже не буду отрицать. Зачем вы меня притащили сюда бухать, если бухаете только вы вдвоём?! — Юрочка, ну без тебя же скучно! — сразу после этих слов Никифоров грохнулся на пол, как будто бы даже потеряв сознание. Юра тут же кинулся к пьяному вдрызг фигуристу. А Юри к нему на помощь. Вдвоём они кое-как волоком дотащили его до дивана и уложили на него с ногами. Юри забрал винишко, оставшееся стоять (лежать?) в дверях и поставил на стол. — А ты не думаешь... — Может, не будем открывать? Без Виктора уже не хочется продолжать. — Наконец-то, господи! Хоть одно адекватное предложение за сегодня... — Юрио, ты так тяжело вздыхаешь... Тебе настолько плохо у нас? — Кацудон, ты чего... искренне обо мне беспокоишься? — Нууу... Как бы да. — На самом деле он меня так заёбывает, только когда пьян. Когда трезвый, он нормальный, так, немножко придурочный, но терпимо. Мы даже иногда обсуждаем высокое искусство. — По-моему мысли об искусстве у него не прекращаются, даже когда он напивается. Я слышал, как он в прошлый раз читал какие-то стихи. — А, это... Это были стихи Есенина. В основном те, которые с матом, но ты-то пока по-русски не очень понимаешь, а вот мои уши он не щадил... — Так, Есенин... Это тот, который был женат на Айседоре Дункан? — Ты меня спрашиваешь? Я не помню таких подробностей. Витя, как ни странно, в сознании и слышит каждое слово. Как же ему хорошо! Юра и Юри наконец-то подружились. Правда, для этого ему пришлось напиваться при них не раз и не два. Но каждое ужасное утро после пьянки и каждая суицидальная мысль с похмелья того стоили. Они это сделали — скооперировались для решения общей проблемы, которой являлась крупная, тяжёлая, неподвижная туша кое-кого, и теперь так мило беседуют... Нет, он точно бросит пить. Теперь точно. — Юри! Юри, мой сладенький, подойди сюда... — еле шевеля губами, проговорил Никифоров. — Юри, убери вино обратно. Мы закончим на сегодня. — Угу. — И ещё... Где там таблетки? — Какие? — Юрочка, дорогой, с моё на свете поживёшь — поймёшь. Ты просто маленький ещё. Пока Юри выносил из кухни две нетронутые бутылки винишка, Витя уже успел по нему соскучиться. Ему безумно захотелось обнять любимого со спины и поцеловать в шею. Но тело не слушалось, он даже не мог встать. Оставив тщетные попытки, он плавно и незаметно провалился в сон с самыми тёплыми и нежными мыслями о Юри, но во сне думать о нём было уже некогда... "Где это я?" — вдруг подумал он. Огромный зал, колонны, очень много мужчин в старинных сюртуках и женщин в длинных платьях. Звучит музыка откуда-то сверху, очень бьёт по мозгам, голова раскалывается, хочется то ли выпить таблетку от головной боли, то ли выйти в окно... — Боже, где я? — не выдерживает Никифоров. — Корнет! — обратились, кажется, к нему. — Неужели вы и вправду уснули стоя? На балу у Азарова! Как можно? Окончательно разлепив глаза, Витя разглядел мужчину в синем гусарском мундире, подошедшего вплотную. Поручик Ржевский, он почему-то сразу это понял. — Корнет, я вас совершенно не понимаю, как можно до такой степени заскучать на балу? — Поручик, вы, право, издеваетесь надо мной... Я мог бы отлёживаться дома и лечиться, а вы меня больного на бал вытащили... Поимейте же совесть! — Ах, корнет, зачем же мне иметь какую-то там совесть, когда сегодня я могу поиметь Наташу Ростову! И вообще , вы бы тоже не скучали, тут столько девиц, жаждущих мужского внимания, и для вас найдётся! — Поручик, ну какие девицы! — Ну, знаете ли, мой дорогой друг, если вы приехали сюда не за этим, тогда я и не знаю-с, чем вам могу помочь! Ладно, я пошёл! "Наконец-то отошёл! Теперь хоть можно осмотреться..." И пошёл осматриваться. Два бальных зала, в которых, по-видимому, синхронизирована музыка. Как, чёрт возьми, они это сделали с живыми музыкантами? Ладно. Дальше комната, где играют в вист и стоит без дела бильярдный стол. Удивительно, вот так просто стоит, и никто даже не смотрит в его сторону. Дальше столы, на которых выпивка и закуска. О, зеркало на стене! Можно незаметно узнать, правда ли он "корнет" (мало ли, вдруг это была шутка). В зеркале, к счастью, всё тот же высокий широкоплечий, идеально сложенный блондин, но в таком же мундире, как у Ржевского. Значит, вместе служат. Кстати о Ржевском. Чем он там занят? Одиноко стоит, прислонившись к колонне. А кто это рядом с ним? Какая-то девчонка в белом платье. — Я вам оставила последний котильон! — жеманно щебетала она поручику. — Я счаслив, — цедил он сквозь зубы. Никифоров остро почувствовал, что что-то здесь не так. Этой девчонки не должно быть рядом с поручиком! Тот ненавидит "жеманниц чопорных и кислых дур", но почему-то не уходит от назойливой дебютантки. Почему же? "Некогда думать, пойду лучше выпью чего-нибудь покрепче..." И налил себе вина до краёв в высокий бокал. Такой красивый, простой, но такой изящный. Ему не нужны никакие украшения: ни узоры в самом стекле, ни канитель, ни узоры краской. Коническая форма с идеальной шириной, идеально ровная ножка и далеко не маленький размер. Что ещё нужно бокалу, чтобы быть самым красивым в своём роде? А не выпить ли всё залпом? Сей акт привлечёт много непрошенного внимания, но плевать на него. Ну горе у человека! Что поделать! Объект его интереса уже обжимается с какой-то новой девицей? Что? Ещё хуже. До этого хоть поручик не проявлял инициативы, а теперь делает почти всё сам. Юная Афродита только слегка подаётся ему навстречу и хихикает. А с каких пор корнету стал так интересен Ржевский? Это не важно. Важно то, что надо во что бы то ни стало оттащить поручика от девиц! — А не слишком ли много вы выпили? — раздался звонкий мальчишеский голос откуда-то снизу. Никифоров обернулся и увидел перед собой совсем юного, безусого гусара в серо-красном мундире. — Сударь, я, право, даже не обратил внимания. Налил, сколько налилось... — Мне-то хоть немного оставьте! — незлобно пошутил мальчишка и лучезарно улыбнулся. Витя тихонько посмеялся. — Сударь, я вижу, что вы кого-то ищете глазами. — продолжил маленький корнет. —Кого, если не секрет? — А? Я?.. Поручика Ржевского. А что такое? — Я тоже его ищу. Хотел спросить у него, что всё-таки значил тот поцелуй. Ой, проболтался... "Как так? Поручик целовал этого мальчика? Это значит, что у меня есть конкурент, у которого в силу возраста больше шансов! Нет, нет, не в этом, дальше поцелуев у них дело точно не зайдёт. Как можно? Ему лет пятнадцать, не больше. Такой милый, невинный, ему ещё рано. Всё-таки у меня есть шанс заполучить то, чего я хочу. Я, получается, случайно выяснил, что Ржевский интересуется не только женщинами. А ещё я выше и крупнее его, "нагнуть" его не составит труда..." И тут внезапно из ниоткуда возник поручик. — Надо же, мой юный друг, вы уже познакомились с корнетом Никифоровым! — Ну да... Это... Он... — Ну к чему же тут слова? Давайте выпьем все вместе на брудершафт! — Помилуйте, но... В разных мы чинах. — Корнет, запомните, равенство везде, где звон гусарских шпор. — Да, — только теперь в диалог включился Виктор. Они чокнулись бокалами и отпили, кто сколько смог. Маленький корнет, например, не выпил и половины бокала. "Ничего, — подумал поручик, — это поправимо". — Ладно, я пошёл, меня ждёт одна прелестная девица, — сказал поручик и уже было собрался уходить, но Никифоров тут же спросил: — А не Наташа ли Ростова? — Нет, корнет, вы не угадали, Наташенька у меня на "десерт"! — боже, эта пошлая улыбка, я сейчас точно в окно выйду... — А что ж так, поручик? — Представьте себе, хотел познакомиться с той девицей, обратился "Мадам", а она мне ответила: "Вообще-то я ещё мадемуазель!" Но я не ударил в грязь лицом — как же иначе! — и сказал ей: "Так позвольте же вас отмадамить". Она тут же от души расхохоталась. Пойду же отмадамлю её! — Я вам напомню, что наш юный друг ещё здесь. Как у вас только язык поворачивается при нём такое говорить? — Рано или поздно все мы это узнаём, чуть раньше, чуть позже — не столь важно. — Поручик, идите уже к своей мадемуазель! Боже, наконец-то выпроводили его... Сколько можно? Однако на фоне разговоров с поручиком все остальные мыслимые и немыслимые развлечения, кажется, меркнут, а время идёт в три раза медленнее. Виктор ещё немного выпил и понаблюдал за парочками, танцующими польку, и вдруг невольно услышал краем уха такой разговор: — Граф, как можно! Зачем же стреляться? — Нет, я возьму и застрелюсь, если поручик Ржевский, когда войдёт сюда, не скажет какую-нибудь пошлость. Я поспорил с Данзасом, а я ведь человек слова! "Можно не беспокоиться о нём, это невозможно, чтоб поручик — и не спошлил", — подумал корнет. Вдруг Ржевский вбежал в комнату и громогласно спросил у присутствующих с улыбкой до ушей: — Господа, вы умеете играть на рояле?! Все раскрыли рты от удивления. Ржевский не спошлил! Граф честно выпустил себе пулю в лоб. — А я на нём ебался! — недолго поручик держал интригу... — Поручик, вы же вроде сейчас были в саду! — ответил Никифоров. — Вы что же, в кустах рояль нашли? — и оба громко рассмеялись. — Ah Maman, ces hussards sont tellement impudiques...— тихонько сказала сидевшая неподалёку молоденькая девушка своей матери, которая в ответ даже не повернулась в её сторону. Виктор, в отличие от своего удалого друга, понял в этой фразе каждое слово и решил, что пора уже выводить поручика на воздух. Но ведь девчонка говорила не только про него? Сам Никифоров тоже отличился? Да, несомненно. Остаётся только больше так не делать и запить свой позор. Двое гусар вместе выпили по бокалу вина (опять-таки до краёв), и Никифорова окончательно понесло: — Поручик, мы можем отойти в сад и переговорить кое о чём наедине? — тихо сказал он, наклонившись почти вплотную к Ржевскому. — Эээ... Да-да, если что-то срочное, то конечно. — Я бы не сказал, что срочное, но и тянуть время я не могу. Ночь. Никакие облака не мешают луне светить ярко, как днём. Всё вокруг такое волшебное в лунном свете. Когда знаешь, что где-то там, у тебя за спиной, в усадьбе, кипит жизнь, а ты здесь, слышишь только дуновение прохладного ветерка и своё дыхание, вся жизнь ощущается по-другому. Это ощущение как будто всегда было жизненно необходимо тебе, как будто давно было пора отдохнуть от светских мероприятий в пользу матушки-природы. Но Ржевский, этот действительно бесстыдный человек, не мог оценить красоту природы, так как ему очень хотелось рассказать Никифорову очередную пошлую байку. — Как-то раз на балу у Ростовых, — начал он, — мы с джентельменами решили разыграть между собой Наташеньку. Привязали её к стулу, а сами встали кругом и все высунули хуи. — Ёптвоюмать, поручик! — Дослушайте, мой друг, прошу вас. В скором времени я оказался тоже привязанным к стулу! А знаете как? — Они что же, и вас хотели?.. — Нет-с! Просто моё поведение они посчитали жульничеством. Мы условились, что кому первому на хуй муха сядет, тот и овладеет Наташей. А я хуй мёдом намазал! Как вам? Умно? — Очень умно! Но я считаю, что они должны были дать вам выиграть, так как они изначально ни единым словом не обмолвились про мёд! — кто бы мог подумать, что Никифоров, самый скромный из гусар, будет с такой искренней улыбкой говорить о таких вещах. — Зрите в корень, корнет! Обожаю вас за вашу проницательность. — И как они только называют себя джентельменами после такого бесчестного поступка? — Корнет, опять вы, право, со своей вечной меланхолией! Разве не было бы лучше поддержать диалог о позитивных вещах? Вы нагоняете тоску. — Как же по-вашему мне можно без этого? Вы бесконечно бегаете от одной женщины к другой и так же бесконечно потом мне об этом рассказываете. — Да, не поспоришь. Но чего же вы хотите? Повисла неприятная и как будто бесконечная пауза. Виктор подошёл вплотную к Ржевскому и, резко понизив голос, сказал тихо, но отчётливо: — Вас. — Корнет, вы... — Я же говорил вам, что меня не интересуют женщины, — они оба остановились, корнет почти что робко приобнял поручика одной рукой. — И настоятельно рекомендовал вам, — легонько провёл другой рукой по его плечу, — понять это буквально. Помните? — Эээ... Да, припоминаю что-то... — поручик на конце фразы коротко и рвано выдохнул так, как будто был смущён. Но нам ведь всегда казалось, что это невозможно. Это поручик всех вокруг себя смущает, а не наоборот. Но, кажется, Виктору удалось сделать невозможное. Он всегда любил и умел делать невозможное, удивлять людей, заставать их врасплох. Ржевский явно хотел что-то сказать и собирался с мыслями, но Виктор не дал ему даже шевельнуться и властно поцеловал в губы. "Ничего не хочу выслушивать. Просто не сопротивляйся", — думал он. Его руки скользили по телу поручика, в какой-нибудь момент нескромно забираясь ниже пояса и тут же поднимаясь обратно. Он внезапно забрался рукой прямо туда, несильно сжал, продолжая целовать. Что удивительно, поручик его оттолкнул. Да как такое возможно? Через секунду стало понятно, как такое возможно: Ржевский резким движением повернул Никифорова к себе спиной и вжал его за плечи в ближайшее дерево, шумно и часто дыша. Виктор почувствовал, как к его заду прижалось кое-что очень твёрдое. Всё будет не так, как он задумывал? Доминировать будет поручик? Твою ж дивизию... Виктор почему-то не сопротивлялся, может быть, потому что не знал, что может выдать поручик, если попробовать вырваться. Тот тем временем начинал стягивать с него брюки. Виктор приготовился ощутить нестерпимую боль, раз уж путей к отступлению не было... Через пару секунд он понял, почему ничего не почувствовал. Он проснулся в холодном поту, испуганно оглядываясь вокруг. Всё хорошо, он на диване в холле, всё тело ломит, голова раскалывается, но всё не так уж и плохо. Это был просто сон. За окном уже почти встало солнце. Только как теперь смотреть Юри в глаза?