```
У Тоору синяки — под глазами и по всему телу, появляющиеся едва ли не от любого касания. У Тоору запястья — сухие ивовые веточки, коленки худые настолько, что невольно задумываешься о том, как она вообще стоит на ногах, а рёбра торчат так сильно, что едва не вспарывают бледную кожу в те редкие моменты, когда она выпрямляет спину. У Тоору крохотная квартирка на отшибе, куда она сбежала от родителей сразу после выпуска — сплошь тёмные пыльные углы, потому что сил не всегда хватает даже на то, чтобы поднять себя с кровати, и полки, заваленные мусором. 'Это еда' — Ойкава упрямится и спорит из раза в раз. Иваизуми — из раза в раз, тоже — злится, вытряхивает на стол с забытыми конспектами и брошенными книгами пакеты из продуктового и заламывает пальцы, чтобы случайно не встряхнуть саму Тоору точно так же. Душу же из хрупкого тельца вытрясет. ‘Это — еда, — он хватает первое, что попадается под руку, и тычет пачкой спагетти Ойкаве почти в самое лицо. — а это, — он указывает на шкафчик, полки которого ломятся от количества низкокалорийных батончиков и протеиновых печенек. — мусор.’ Тоору кричит на него до сорванного голоса и отказывается слушать и понимать. Иваизуми извиняется — долго и искренне, пересчитывая мозолистыми пальцами остро выступающие позвонки под лёгкой тканью её футболки, прижимается щекой к взъерошенной макушке, пока Ойкава печально хрустит хлебцем у него на плече. 29 — калорийность на одну штуку. Хаджиме ловит Тоору на голодных обмороках посреди бесконечных университетских коридоров и преданно таскает на себе по привычному маршруту 'медпункт — староста — дом'. Тоору весит едва ли больше спортивной сумки, которую Иваизуми возит с собой на сборы. Ойкава бедовая до ужаса, проблемная, но Хаджиме любит её с детства, любит той самой любовью, которая заставила Хатико годами ждать хозяина на сраной станции, поэтому он продолжает с приклееннной ухмылкой врать всем подряд в университете, носить в кармане куртки ключи от чужой квартиры и заглядывать — заглядывать в неё каждый божий день после пар. Тихо проворачивает ключи в замке, заходит, придерживая дверь, сбрасывает рюкзак на пол в прихожей. В комнате — Тоору, бледная и тонкая, теряется в складках объёмного одеяла и жмётся, слишком отчаянно для спящего человека жмётся ближе к батарее в поисках тепла. Иваизуми натягивает на её стопы — мертвецки холодные и хрупкие, словно сотканные изо льда — смешные шерстяные носки, кидает сверху ещё один плед и закрывает распахнутое зачем-то — тут десятый этаж — окно. Проглатывает чёртов ком в горле, успокаивая себя: Тоору почти не видно, но она здесь, лежит в гнезде из одеял, а не валяется кучей костей и крови на подъездной дорожке, всё хорошо. Всё в порядке. Мысль — эта мысль безжалостно прожигает сердце насквозь, потому что нет ничего более лживого. Распечатка под магнитиком с хэллоу китти на дверце холодильника — ты не голодная, а есть хочешь от скуки — ощущается издевательской пощёчиной от реальности и отличным напоминанием, как на самом деле обстоят дела. Хаджиме не глядя срывает чёртову бумажку, гневно комкая её в кулаке, и мечтает однажды вот так же смело схватить Тоору за шиворот и потащить к специалисту, не ведясь на её истерики и пустые обещания. Он... — Ива-чан? Иваизуми оборачивается. У Тоору мутные глаза и спутанные волосы. Она, когда-то главная красотка школы, до смешного нелепо выглядит в его, Хаджиме, мешковатых спортивках, и ноги её держат едва-едва — ей приходится держаться костлявыми пальцами за дверной косяк, чтобы не упасть. — Утра. — Ласково хрипит Иваизуми, стойко игнорируя часы и их надоедливо мигающее '18:37'. Ойкава растягивает потрескавшиеся губы в слабой улыбке и падает за стол, а Хаджиме — Хаджиме привычно тянется к аптечке на верхней полке шкафа и опускается на колени у её ног. У Тоору глаза — мутные и виноватые. У Тоору глаза — галактики и вселенные. У Тоору глаза — планеты, разрушающие сами себя. У Тоору под рукавами затасканной толстовки корочки запёкшейся крови на хрустальных запятьях — свежие порезы слоями друг на друге образуют сети причудливой паутины. Иваизуми надеется, что под слоями свежих бинтов красные воспалённые полосы перестанут жечь его глаза так сильно. — ...Ты ела сегодня? Тоору отводит глаза — галактики и вселенные — и Хаджиме поджимает губы. На столе вскрытая ещё в начале недели упаковка хлебцов — по 29 калорий на штуку — и полстакана обычной воды. — Тоору... — Я знаю. Ойкава улыбается фальшиво и вымученно. Её улыбки — что сменные бумажные маски на восковой кукле. Подожжёшь — и каждая мигом стлеет, явив глазам поплывшее и изуродованное — настоящее — лицо. Тоору знает — что? У Тоору синяки, свежие порезы под свежими бинтами, безжизненно потухшие глаза и косточки тут и там. У Тоору девять лет ада вместо жизни и постные хлебцы по 29 калорий на штуку. У Тоору... Что?```