***
Кииоши не знал, сколько времени прошло, но всё произошедшее казалась ему сном до того момента, пока он не понял, что спал на холодной земле, забившись в щель между бетонными блоками. Казалось, слёзы должны были вот-вот вновь хлынуть из глаз, но живот жалобно забурлил. Кииоши хотел есть. Прислушиваясь к каждому шороху снаружи, мальчик осторожно выглянул из своего убежища и, убедившись в том, что на улице никого не было, выбрался на улицу, окончательно перемазавшись в пыли и саже. Кииоши осмотрелся, он помнил, что с ним случилось в тот день. На самом деле, Кииоши помнил всё слишком сумбурно, да и разве могло быть по-другому? Осторожно ступая босыми ногами по земле, стараясь не наступить на что-нибудь острое, Кииоши двигался вперёд, потому что он не знал, как называется его улица, он просто хотел вернуться домой, и чтобы всё было как раньше. Но на улице не было никого, и от этого было лишь страшнее, а потому, прижимая руки к груди и шарахаясь каждого шороха, Кииоши, дрожа от холода и страха, двигался наугад, запутываясь в кучах развалин и уходя всё дальше и дальше от дома и трупа своей матери. Его руки и ноги уже были покрыты мелкими царапинами и ссадинами, а его тёмно-русые волосы, покрытые пылью, небрежно свисали на лоб, но даже несмотря на то, что он не знал куда ему идти, Кииоши упорно продолжал делать это только из-за своего упрямства или глупости, но ему казалось, что прошло уже около часа с тех пор, как он решил выбраться из своей «норы». По-другому место, куда он забрался ранее назвать было нельзя. Кииоши хотелось плакать, но слёз будто не было, словно он успел выплакать все слёзы, что у него были до этого, и мальчишка лишь всхлипывал, шмыгая носом. Так продолжалось до тех пор, пока Кииоши не наткнулся на человека, выйдя из-за очередной груды мусора. Парень стоял к нему спиной, и Кииоши в начале даже испугался, ведь он уже привык к тому, что он был совершенно один, а потому розоволосый человек, что смотрел куда-то перед собой, казался ему нереальным. Кииоши даже хотел убежать, но в этот момент парень обернулся к нему, заставив его вздрогнуть от того, как четыре алых глаза остановились на мальчишке, что вздрогнул, сильнее прижав ладони к груди. Кииоши было страшно смотреть на этого человека, ведь он никогда не видел людей с четырьмя глазами, но он слышал, как другие дети обозвали кого-то «четырёхглазым» на площадке в прошлые выходные, когда папа Кииоши, наконец, выполнил своё обещание и отвёл мальчика на площадку, чтобы покатать на качелях. Так что Кииоши подумал, что, возможно, он не должен бояться человека с четырьмя глазами, а потому, проглотив вязкую слюну, мальчик сделал шаг в направлении парня: — Т-ты не видел мою маму? — спросил Кииоши первое что пришло ему в голову, но сразу перед глазами предстал образ неестественно дёргающейся на асфальте матери. Лицо парня расчертила странная улыбка, которая заставила Кииоши вздрогнуть от того, как татуировки на лице парня расползались, создавая более жуткое выражение, словно бы перед мальчиком стоял совсем не человек. Но, сунув руки в карманы брюк, парень медленно подошёл к вновь отступившему мальчику. Он склонился к нему, склоняя голову и внимательно осматривая перепачканное лицо: — Потерялся, малыш? — Кииоши не понял, как кивнул, отчего улыбка на лице парня, кажется, стала только шире, но в ней будто что-то изменилось, словно она на миг стала добрее, и из-за этого из глаз мальчика потекли слёзы, которые до этого будто иссякли. — Я хочу домой! — всхлипывая и растирая глаза, говорил мальчишка. — Я не знаю куда идти! Внезапно, большая тёплая ладонь накрыла его голову, взъерошив пыльные волосы. — Ну-ну, ты чего ревёшь? — спросил парень и после поднял на руки всхлипнувшего и испуганно вцепившегося в его плечи Кииоши, — как тебя зовут? Всё ещё всхлипывая, и держась за одежду парня, мальчик произнёс: — Кииоши… — А фамилия? — парень, куда-то медленно шагал, Кииоши знал, что он не должен позволять чужим людям носить его, но его родителей нигде не было, вообще никого не было, кроме этого человека и Кииоши не оставалось ничего другого. — Сайто… — Значит, Сайто-кун? — мальчик в подтверждение угукнул, находясь на руках этого парня, он наконец почувствовал спокойствие, отгоняя от себя все мысли, концентрируя все внимание лишь на том, что говорит этот человек. — А как тебя зовут? — Сукуна Рёмен. — Ооо, значит ты Сукуна-сан? — Сукуна кивнул, — а ты можешь отнести меня к маме? — Я не знаю, где твоя мама. — Кииоши было так необычно наблюдать за тем, как мужчина смотрит на него сразу четырьмя глазами, но это вовсе не отталкивало мальчика, а наоборот, лишь заставляло интерес внутри него разгораться лишь сильнее, поэтому, даже не заметил, как он начал рассказывать: — Она на улице, когда мы бежали, я уронил машинку, и я постоянно просил маму вернуться за ней, и потом мама упала и начала дёргаться, она даже не отвечала на мой голос! — Машинку? — Ага, — с улыбкой продолжил мальчик, ему так нравилось рассказывать о своих игрушках, хотя отец всегда говорил, что хвастаться нехорошо, Кииоши всегда хотелось поделиться с кем-нибудь. — Она такая классная, как настоящая пожарная машина. Она даже мигать умеет, и у нее лесенка двигается! Я, знаешь, всегда хотел стать пожарным, только чтобы покататься на такой машине! Кииоши казалось, словно парень действительно его слушал, совсем не так, как делали мама с папой, а по-настоящему, и мальчику это нравилось, поэтому он начал говорить обо всём, что приходило ему в голову, торопясь рассказать как можно больше, почти задыхаясь от количества слов. Он всё говорил и говорил, совершенно не замечая того, что происходит вокруг, наблюдая лишь за тем, как его новый друг, как для себя уже решил Кииоши, слушает его, задаёт вопросы и по настоящему интересуется. Мальчик рассказал Сукуне всё, от того, как он постоянно выглядывал в окно, как только слышал пожарную машину, из-за чего мама постоянно ругалась на Кииоши, говоря, что он может упасть вниз и пораниться. Рассказал о том, как в детском саду у него выпал первый зуб, когда он играл в догонялки и, случайно запнувшись, упал на пол, а этот зуб он потом подарил девочке, которая ему нравится: — Чтобы она получила денежку. — За что? — поинтересовался Сукуна, с недоумением смотря на мальчишку, что тут же рассмеялся: — Ты глупый, Сукуна-сан! Все знают, что зубные феи забирают детские зубы, а взамен кладут под подушку монеты! — Никогда не слышал о подобном… — наконец спустив мальчишку на землю рядом с более менее целым зданием кинотеатра, в котором Кииоши был всего раз, когда родители водили его на мультфильм, Сукуна взял мальчика за руку, потянув его за собой внутрь. — Сукуна-сан? — осматриваясь по сторонам, наконец задал вопрос Кииоши. — А зачем нам в кино? Вы хотите показать мне мультик? Внутри здания было темно, и холодный кафель заставлял дрожь проходить сквозь тело Кииоши. Крепче схватившись за ладонь замолчавшего парня, мальчишка постарался рассмотреть татуированное лицо Сукуны, но оно словно специально оказалось в тени, и лишь слабый алый свет исходил из глаз парня, пока он вёл Кииоши вглубь, всё дальше от двери. Дальше от выхода, погружая мальчика в темноту. Поэтому, прежде чем совсем потерять дверь из виду, Кииоши остановился, опустив голову в пол. Сукуна дёрнул его, но когда не почувствовал движения мальчика, остановился и обернулся к нему: — Почему ты встал? — Сукуна-сан, я не хочу идти туда. Ты обещал найти маму, а она осталась на улице, и я не пойду… — Я не обещал… — А? — Кииоши удивлённо поднял голову, уставившись в оскалившееся лицо Сукуны, что трудно было разглядеть из-за мрака, царившего в помещении. — Но, ты… — Я никогда не говорил, о том, что собираюсь помочь тебе. — Но… — Кииоши попытался вырвать свою ладонь, но хватка только усилилась, и Сукуна склонился к нему, буквально приперев его своим взглядом, заставив сердце быстро колотиться в его груди, а тело невольно дорожать сильнее. — Я просто хочу тебя съесть. — Проговорил парень прямо в лицо Кииоши, и жуткая улыбка стала ещё шире, а мальчишка даже на миг забыл как дышать. В это мгновение в его голове проносились мысли о том, что это может быть шутка, или о том, что он просто не так понял. Ему было страшно признаться самому себе, что он правильно услышал слова. — Сукуна-сан, — дрожащим голосом, произнёс он, даже не зная, что точно хочет этим сказать, а Сукуна, словно насмехаясь, склонил голову набок, прислушиваясь к тому, что говорит мальчик. — Не шути, пожалуйста… — Я не шучу… — под внимательным взглядом мальчишки, Сукуна приблизил к себе руку с зажатой в ней ладонью мальчика и, до боли сжав, поднёс пальцы к своему рту. Это произошло быстро, настолько быстро, что Кииоши даже и не понял, что произошло, он даже не успел почувствовать, когда его пальцы внезапно оказались во рту парня, а после… Нет. Кииоши не мог поверить в то, что видел, до тех пор, пока боль не пронзила его, настолько сильно, что даже слух на мгновение пропал, а крик словно застрял где-то в глотке. Кииоши смотрел на свои обрубки вместо пальцев и, беззвучно крича, завалился на пол. Он не верил. Не хотел верить в то, что произошло. Разве мог тот человек, что так внимательно слушал его лепет, сейчас возвышаться над ним, жуя с противным хрустом его пальцы? Его собственные пальцы? Кииоши заливался слезами, отползая к выходу, страх сковал его тело, и каждое движение давалось с ужасным трудом. Он боялся просто отвести взгляд от Сукуны, боялся пропустить любое его движение, боялся того, что произойдёт дальше. Грудь сдавило от ужаса, а в голове билась лишь одна мысль — неправда. Всё это неправда. Это всё страшный сон. Но Сукуна с довольным хмыком проглотил пальцы, стерев ладонью вытекшую красную струйку из угла его рта, и вновь все четыре глаза впились в замершего мальчика. — Неплохо, но Урауме сделал бы лучше. — Сукуна сделал шаг в направлении Кииоши, а из него с всхлипом вырвалось: — Хватит! Пожалуйста, хватит! — Кииоши зажмурился, желая, чтобы это всё прекратилось, чтобы всё, наконец, закончилось, и он оказался в своей комнате, со своей пожарной машинкой. — Хвааатит. Сукуна подошёл и присел рядом, опустив ладонь на вздрогнувшего ребёнка, что заревел лишь сильнее и затрясся словно в конвульсиях. — Урауме умел готовить таких как ты, под сладким соусом, с гарниром, прямо как маленьких свинок. — Шептал Сукуна, поглаживая по голове, а Кииоши пытался зажать себе уши, он не хотел слышать, не хотел представлять. — Младенцы слишком противные на вкус, а вот такие как ты… — приблизившись к уху мальчика и убрав раненую руку от залитого кровью уха, парень прошептал, обдавая горячим дыханием кожу. — Спасибо за угощение. Проведя языком по щеке затрясшегося ребенка, слизывая кровь, грязь и пот, Сукуна вцепился зубами в ухо, под громкие визги отрывая его. Кииоши не знал, что ему делать, но страх заставил его оттолкнуть парня и попытаться отползти, спрятаться, сбежать, а Сукуна, словно насмехаясь, поймал его за ногу и притянул у себе. Не обращая внимания на мольбы, на слёзы и страх. Мальчику казалось, что он лишь сильнее наслаждался этим, а сам Кииоши не понимал, почему? Почему Сукуна не прекращал как другие взрослые, почему слёзы, обычно останавливающие крики отца, не помогали? Сукуна продолжал жевать, чавкал с противным хрустом и причмокиванием. А Кииоши просто рыдал, не зная, что делать. Горячая кровь стекала по его телу, липкая и с противным запахом, она заливала всё вокруг, и какая-то необъяснимая усталость окутала разум Кииоши. Он просто хотел, чтобы всё закончилось, чтобы Сукуна прекратил и сказал, что просто хотел пошутить. Что он больше так не будет. Но Сукуна лишь схватил мальчика за подбородок, заставив смотреть себе в лицо, а его когтистая ладонь застыла прямо над глазом Кииоши: — Хватит, — прошептал мальчик, вцепившись в удерживающую его руку, но боль снова растеклась волной по телу. Тёплая лужа растеклась под телом мальчика, пока Сукуна под очередные визги, эхом разнёсшиеся по пустому кинотеатру, вырвал его глаз и проглотил, раскусив. — Мама! Мамочка! Мама! — Завизжал Кииоши, он так хотел, чтобы она пришла за ним, чтобы забрала его и поцеловала. Кииоши хотел вцепиться в маму, обнять и забыть всё. — Мама! Сукуна засмеялся, запрокинув голову, но Кииоши его не слышал, он продолжал без остановки звать маму, потому что она всегда защищала его, потому что она всегда была за него. Потому, что она любила его. Он каждое мгновение ждал, что увидит её, услышит, что она сейчас ворвётся в эту дверь, что она будет стоять в проёме кинотеатра и заберёт его. Заберёт и спрячет. Кииоши было больно, но он не мог даже пошевелиться, не мог дать отпор своими маленькими слабыми ручками, когда Сукуна вгрызался в его плоть, вырывая куски как голодное животное, пачкая всё вокруг кровью. Мальчик просто мысленно молился, чтобы это уже закончилось, потому что он хотел спать, потому, что он… потому, что он хотел к маме. — Мама… — пальцы с острыми когтями ворвались в его рот, прокалывая язык и вырывая его, словно вытаскивая все внутренности, словно желая вывернуть его на изнанку. Свет померк, а образ матери где-то далеко сиял для Кииоши небольшой точкой света вдалеке, и мальчику не оставалось ничего, кроме как тянуться к нему.***
Итадори сидел над своей тарелкой уже около часа, не понимая, то ли он собирался загипнотизировать еду, то ли себя. Итадори никак не мог заставить себя притронуться к еде, потому что во рту сразу возникал мерзкий вкус человеческой крови, а перед глазами проскакивали сцены того, как Сукуна ел… Ком вновь застрял в горле, и Итадори затошнило. Он быстро отодвинул от себя тарелку, прикрывая рот ладонью, чувствуя, как его сердце начинает стучать о рёбра. Юджи боялся поднять взгляд, чтобы посмотреть на ребят, он боялся не увидеть в их взглядах осуждения, потому что он ненавидел себя, он не мог простить себя, не желал другим позволять сделать это. На языке вновь возник тошнотворный привкус крови, и Юджи выскочил из-за стола, чтобы выблевать воздух, потому что внутри у него не осталось больше ничего.