Расстреляли рассветами

Мир кончился. Что-то все ещё кружилось перед глазами, когда он почувствовал – не видя – как падает, заваливаясь на колени, но Навальный знал каким-то шестым чувством – всё. Не увидит он больше этих стен, где за такое короткое время он не успел ещё запомнить все до мельчайшей чёрточки, до царапинки на холодных стенах ШИЗО. Не услышит голосов, которые кружатся где-то неизмеримо высоко, и ничего не делают. И не увидит неба, и полярного сияния. Тихий хрип вышел из горла, а пальцы бесполезно заскребли по полу, такому же холодному, равнодушному. Чьи-то ноги в форменных сапогах... И ничего. Его торопливо перевернули на спину, и Алексей ощутил, с трудом пробиваясь через марево огненных вспышек и темноты, куда его неизбежно тянули. Горячая боль сосредоточилась в груди, появляясь толчками.. Реанимация. Непрямой массаж. Навальный хотел хмыкнуть, но с его губ не сорвалось ни звука. Тридцать надавливаний на два вдоха рот-в-рот. А смысл? Он чувствовал, что больше не может сдерживать себя – и пальцы разжались. Алексей падал. И вот он уже в другой камере, странно знакомой и одновременно неизвестной. Вдохнуть воздух полной грудью, несмотря на боль, саднящую в ребрах, спине, ногах, провести рукой по стенам – покрытие "шуба" оставило след на пальцах. Навальный засмеялся, откидывая голову, сделав несколько шагов по тесной, душной комнате, стиснув пальцами грубую, жесткую тюремную робу. Ничего не кончилось! Ничего... Но он падал дальше. И замелькали перед глазами камеры, бараки, снова камеры, зэки, судья, отобранная еда... Голод, такой, что сводит желудок. Холодно. А иногда – жарко. Удары ногами – торопливо, быстро. Стеклянный куб в суде, на несколько шагов. Юля, Юленька.. Вздрагивая, Навальный улыбается, внутренне сжимаясь, и рисует на толстой стене сердце – но это только дурацкий рисунок, который ничего-ничего не выразит толком... Но даже это – лучше, чем вообще пустота. Юля.. как же так? Она ждет его, а он.. а что он? Даша и Захар уже совсем взрослые, подумалось неожиданно Навальному. Они должны.. должны справиться. А Алексей все шел и шел по глубинам своей памяти, вновь разрываясь от боли, слез, радости и ярости. Митинги-митинги-аресты-митинги. Снова арест. Жгучая зеленка смешалась с ощущением, которое жгло его на суде. Черно-белый портрет Бориса Немцова, Навальный не хочет видеть, не может поверить – но пальцы бессильно сжимаются на мокрых щеках, смазывая слезы, которые нет сил прятать. Куда-то к небесам летрт проклятье. И всё-таки, всё-таки кто-то пытается его реанимировать... Зря надрывает руки, потом болеть будут. Страха нет. Тогда, когда его отравили – тоже не было, только неожиданность и какое-то упрямое неверие. Что, вот здесь и сейчас? Не дождетесь. Дождались. Но вот уходит тяжесть с каждой мышцы, отступают темные стены и смрад. Алексей открывает глаза – и Борис Немцов стоит перед ним, точнее – сидит на корточках, заглядывая в лицо. Он, этот храбрый безумец, всё знает, всё давно понял про эту жизнь и про эту смерть. – Борь.. – Навальный пытается улыбнуться, но он ещё слишком слаб. Немцов понимающе кивает. И молчит... Алексея осторожно трясут за плечи и он наконец-то открывает глаза по-настоящему. – Лёха, бля! Напугал, – Немцов, повернувшись в тесном салоне автомобиля, убирает руки с плеч Навального, поправляет очки. Нервно смеётся, пытаясь скрыть беспокойство, которое таилось в углах карих глаз. Алексей резко заозирался по сторонам. – Ты чего, Навальный? Я разговариваю, рассказываю планы, а ты спишь.. Ещё и не просыпаешься. – Да это.. это я просто всю ночь не спал, – глупо хихикнул мужчина, откидывая голову в тесном пространстве автомобиля, который рвался куда-то.. куда? Точно, на обсуждение марша... Лохматый затылок Яшина виднелся за водительским сиденьем, но карие глаза политика беспокойно следили за ним. – Прикинь, Борь, мне приснилось, что мы умерли.. – Дебил, – с чувством сказал Немцов, легонько толкнув друга в плечо – Скажешь тоже, блять. Илья, собиравшийся что-то сказать, тоже заматерился, резко вдавил по тормозам и начал сигналить – он чуть было не врезался в машину, едущую впереди. – Лёха, вот сейчас не смешно было.. – проведя рукой по моментально вспотевшему лбу, выдохнул шатен, чуть расслабившись на своем месте. – Знаю, – Алексей помассировал виски, потом с удовольствием вытянул руки и ноги, наслаждаясь силой мышц. Пугающие сцены постепенно утихали в памяти, оставив только слабый неприятный осадок, про который следовало забыть как можно скорее – Никто не против, если я открою окно? – Валяй, – Борис ещё раз одарил Навального внимательным взглядом темных глаз, прежде чем уткнулся в свой телефон. Алексей, привалившись лбом к медленно отъезжающему вниз стеклу, вдохнул свежий, прохладный воздух. В тесное пространство автомобиля ворвалась цветущая весна две тысячи двенадцатого года.