Ошибка на всю жизнь.

       В один миг мир окутала тьма. Он лишь обернулся на зов своего старше брата, а тут… тупое лезвие меча лишило зрения третьего брата. И лишь перед вечной тьмой он увидел красные глаза, а дальше невыносимая боль, слезы и кровь. Крик близких. И страх.        Не удержавшись на ногах, Чэн Цянь рухнул на колени. Руки выронили его ледяной меч, а сами переместились к лицу, хватаясь за голову.        Я не вижу.        Я ничего не вижу.        Где я?        И от боли, что поразило все его тело, не может выкрикнуть хоть слово. Хоть чьё-то имя. Но лишь хриплый стон боли срывается с онемевших губ. Он все еще кожей ощущает присутствие какого-то странного человека. Родного, но такого чужого.        Почему я в темноте?        Чувствуется лезвие у шеи, холодный металл прижимается к коже. Не настолько морозный, как у его клинка Шуанжэнь, но неприятная дрожь прошла по телу. Казалось, одно резкое движение и Чэн Цянь захлебнется в собственной крови. И возможно так и случилось бы.        Но его бьют в бок. Ногой и со всей дури. Чувствует, как рёбра под такой силой ломаются, а он перекатывается на пару метров. Третий брат срывается на кашель. Землю окрашивают красными каплями, которые сорвались с потресканных губ Чэн Цяня.        Я мертв?        Я правда в итоге умер?        Почему мне больно?        Он не чувствует вновь того же присутствия. Он один лежит и не может пошевелиться от страха, от шока, от боли. Все его силы, тренировки — оказались бесполезны перед слепотой. От такой беспомощности на глазах наворачиваются соленые капли, которые жгут раны.        Не хочу умирать, хочу жить…        Теплые ладони держали Чэн Цяня за плечи. Отдаленный голос утопал в шуме, стоящий в ушах. Голова раскалывается. Он правда не понимал, почему не чувствует собственное тело. Страшно, ненавистно, сложно, ужасно.       — Третий брат! — зовет кто-то Чэн Цяня. Ли Юнь? Это же его голос, верно?        Я так устал…        Чэн Цянь прокашлялся кровью. Выплюнув сгусток алой жидкости, который недавно застрял в горле. Теплая ладонь взяла его за запястье и большой палец прижался. Проверяют пульс. Усталость налилась свинцом на конечности, не позволяя ни дергаться, ни двигаться. Его будто прижали к земле чем-то тяжелым.        Чжоу Ханьчжэн мертв? Он же умер от руки Чэн Цяня?        Губы дрожали, будто пытается о чем-то спросить. Вымолвить слово и задать тот рискованный вопрос. Но сейчас казалось, что он уже знает ответ. Враг их клана Фуяо — Чжоу Ханьчжэн — умер. Но желание услышать от своих братьев, от маленькой сестрички — да, ты его убил — было сильнее. Но не сильнее его возможностей. Он не мог ни слова не вымолвить. Язык будто онемел.       — Сяо Цянь? Сяо Цянь! — кто-то почти истерически зовет.       Янь Чжэнмин?        Глухие рыдания и всхлипы мешают Чэн Цяню спокойно уснуть. Он не может ничего сделать, даже ответить. Сон звучит, как отличное утешение и способ сбежать из объятий боли и тьмы. Хотя для него уже всегда будет вечная тьма. Но раздумья прекратятся.        Рядом приземлилось еще одно тело. Аккуратно, но неспокойно. А дальше брат упал на колени и взял за руку. Третий брат чувствовал этой конечностью дрожь в чужом теле. Чэн Цяня перевернули на спину, а теплая ладонь согревала его ледяные пальцы. Кровь вновь подкатывала к горлу. Неприятный металлический привкус появился на языке. Он не мог перевернуться обратно на бок, чтобы выплюнуть сгусток крови, что мог стать причиной смерти.        Чэн Цянь почувствовал, как по телу раздалась дрожь. Брат, что держал его за руку на миг замер.       — Медная монетка! — понятно, это Янь Чжэнмин, а то был Ли Юнь. И слава богу, что сейчас его держит и обнимает именно старший брат, самый старший. Дернувшись, его руку опустили и перевернули обратно на бок. На рефлексах Чэн Цянь выплюнул сгусток крови.       — Сяо Цянь живой! Ты нас так напугал, придурок, — Ли Юнь сжал кулаки и начал вытирать слезы своим рукавом. Зеленое ханьфу промокло от капель слез, которые катились по щекам. Где-то неподалеку раздались плачь и крики. Хань Тань, Лужица, проснулась.        У Чэн Цяня дернулись ресницы. Руки в теплых ладонях неистово дрожали. Хотелось пить и есть, но сил не было. Его глаза лишь поранили, так почему он чувствует себя настолько беззащитным? Ощущение, что сердце вырвали, а его оставили дергаться на берегу, будто выброшенная рыба.        Эти чувства заставляли Чэн Цяня желать кричать в голос и жалеть, что не может это сделать. У него совершенно нет сил ни на что. Всё ушло на то, чтобы поддерживать жизнь владельца в этом теле. Третий брат сжал руку Янь Чжэнмина, наровясь вновь заплакать. Разрыдаться, как маленький ребенок. Ведь ему страшно, ему безумно страшно! Он еще ребенок…        Раздался треск одежды и на глаза прижали ткань. Провели по закрытым веками, стараясь убрать кровавые подтёки. Взглянуть на этот шрам. Чэн Цянь дернулся от жгучей боли от собственных же слёз.       — Сяо Цянь, потерпи. Мне надо осмотреть твою рану. — Умоляюще попросил Ли Юнь. Его голос дрожал, как и руки. Чэн Цянь даже если бы захотел сопротивляться — не смог бы. Поэтому лишь непроизвольно всхлипывал и вздрагивал от болевых ощущений на глазах. Молчание. Мгновение и тихий вздох. — Старший брат…        У Старшего брата дрожали плечи, а сам он еле сдерживал слёзы, смотря на такого беспомощного Чэн Цяня. Он даже перестанет считать его грязным, недостойным. Всё, что угодно, чтобы вновь увидеть этот взгляд, чтобы услышать колкость по поводу его желанию ухаживать за собой. Чтобы вновь увидеть эти…        Янь Чжэнмин замер.        Какого цвета у него были глаза?       Только Ли Юнь хотел продолжить, Янь Чжэнмин дрожащими пальцами обхватил подбородок еле дышащего брата и взглянул в закрытые веки. Дрожащие губы произнесли тихую просьбу, которые услышал лишь Чэн Цянь.       — Медная Монетка, открой глаза. Я хочу увидеть твои глаза. — Это была похожа на просьбу сумасшедшего, который не готов признать то, что видит перед собой. Янь Чжэнмин не хочет признать, что перед ним лежит его младшенький брат, который лишился зрения.        Опустошенный взгляд Янь Чжэнмина поднялся на Ли Юня. Он не видел Второго брата сквозь пелену слез, которые долгое время не скатывались по щеке. Сам жабий брат захотел разрыдаться от такого опустошенного взгляда вечно гордого и насмешливого главы. Но единственный, кто рыдал — Хань Тань. Забытый ребенок истерил и искал поддержку.       — Сходи за Лужей. — Тихо попросил Старший брат, не желая слушать ни про слепоту, ни про состояние. Хочет верить, надеяться, что Чэн Цянь когда-то вновь увидит его. Они пересекутся взглядом. Гордый павлин готов разрыдаться над слабым телом своего брата. Он крепче сжал слабую и ледяную руку.        Ли Юнь поднялся с колен и кивнул, еле сдерживая слёзы.        Никто не скажет Ли Юню, что его рыдания были слышны всем.        Чэн Цянь, собравшись с последними силами, зашевелил губами. Вопрос, который долгое время мучал раненного, как только мир превратился в вечную тьму. И он срывается с губ, пока Чэн Цянь как можно сильнее сжимает чужую и теплую ладонь.       — Где… Хань Юань?        Янь Чжэнмина, словно в живот ударили, услышав это имя. Пару капель слёз сорвались и покатились вниз, задевая кожу раненного. Чэн Цянь, казалось, перепугался от такого неожиданного прикосновения чего-то мертвого и слабо дернулся. Настолько, насколько тело вообще позволяло ему.       — Ты… плачешь?        Второй вопрос остался без ответа. Наклонившись вперед, не издавая ни звука, Чэн Цянь прижал чужую ладонь к щеке. Твердая, шершавая рука, покрытая мозолями и ссадинами от постоянных тренировок, прижалась к нежной и бархатной щеке, на которой оставались мокрые дорожки слез. Этот жест был красноречивее всяких слов, которые мог произнести заклинатель.        Мгновение и раздался хриплый, даже уставший голос Янь Чжэнмина, хотя лишь недавно он был твёрдым и уверенным.       — Хань Юань пропал. Он… — голос задрожал и гордый старший брат решил замолчать, чтобы проглотить комок боли. Ему было невыносимо трудно даже думать о том, куда мог пропасть четвертый брат. Для Янь Чжэнмина это была рана, наравне со слепотой Чэн Цяня. — Он кинулся в море и пропал. Мы не знаем куда он направился.        Чэн Цянь нахмурился, все еще не пытаясь открыть глаза. Но было видно, как он дрожит и как редкие бусинки слез скатываются по щеке. Его губы приоткрыты, но язык все еще не может пошевелиться, чтобы выдать что-то ясное. Лишь отрывки слов, которые надо постараться сложить в одно предложение.        Но губы закрылись, а Чэн Цянь, кажется, потерял сознание. Полностью. Тьма окутала не только его глаза, но и сознание. Оно стало лёгким, а напряженные руки расслабились. Лишь хватка Янь Чжэнмина не позволила чужой ладони соскользнуть и рухнуть вниз.        Глава провел рукой по щеке, смазывая кровавые подтёки. На кончиках рук остались следы, грязные, но это волновало главу клана в последнюю очередь. Ему хотелось убрать эту грязь с лица Чэн Цяня, чтобы взглянуть на то выражение лица, с которым младшенький смотрел на него. Нахмуренные брови, тонкая полоска губ, сжатые меж собой. Это все стало таким родным.        Янь Чжэнмин просунул руку под поясницей Чэн Цяня и прижал бессознательное тело к себе, позволяя более частым слезам скатываться вниз. Не обращал внимания на запятнанное белое ханьфу. Это все не имело смысла. Он даже не заметил, как подошел Ли Юнь с Лужей на руках. Уже более спокойный, но с опухшими, от слез, глазами. Девочка спокойно лежала, не рыдая навзрыд, как совсем недавно. И лишь плачущий Янь Чжэнмин напоминал о том, чего они все лишились.       — Никому не говори, что ты видишь. — Хрипло попросил в приказном тоне Янь Чжэнмин, не поднимая глаз. Руки сжимали бессознательного Чэн Цяня, не позволяя никому дотронуться до тела. Словно волк, оберегающий своего детеныша.       — Никто не узнает, старший брат. — дрожащим голосом согласился Ли Юнь, пытаясь найти утешение в девочке, которая смотрела на него круглыми и большими глазами. Она еще ничего не понимала, что радовало. Ли Юнь нежно улыбнулся ей, слушая детский смешок. — Но, брат… Как ему сказать, что он больше никогда не увидит?        Янь Чжэнмин замер. Он поднял полные слез глаза, хлопая ресницами.       — А как-же регенерация? Ли Юнь, думай, что говоришь! — В гневе прикрикнул глава клана, крепче сжимая Чэн Цяня. Перевел взгляд с стоящего второго брата на лежащего. Девочка замолчала, испугавшись такого повышенного тона, заплакала. Маленькими ручками хваталась за зеленое ханьфу.       — Старший брат, не обманывай себя. Мы оба видели этот клинок. — Осторожно начал Ли Юнь, чувствуя дрожь в ногах. Осторожно, чтобы Хань Тань не разразилась еще громким плачем, опустился на колени. Так он не упадет. — Лезвие питалось ци атакующего, а значит у настоящего обладателя этого оружия было намного сильнее развито золотое ядро. Регенерация нашего уровня, а тем более уровня Чэн Цяня, недостаточно, чтобы исцелить рану.       — Это ошибка. Как ты вообще понял, что лезвие питалось ци? Это бред, Ли Юнь.        Ли Юнь чувствует, как на сердце скребутся кошки, видя такое состояние Янь Чжэнмина. Такой гордый и непоколебимый глава их клана сейчас не может поверить в частичную потерю своего третьего брата. Это необычное и страшное изменение в характере Янь Чжэнмина пугает намного сильнее, чем рана Чэн Цяня, чем потеря Хань Юаня. Чем все это вместе взятое.        — Старший брат, пойми. Когда ци питается золотым ядром — вокруг лезвия появляется свечение, чаще всего золотое, но в этот раз было красным. Значит, чужим телом владели и использовали недостаточно сильное ядро, поэтому…       — Замолчи! — Янь Чжэнмин крикнул на Ли Юня, не боясь кого-то разбудить. Эта правда так пугала, так не нравилась ему, что даже не мог сдержать собственных эмоциях, как подобает главе.        Ли Юнь громко и тяжело выдохнул, сглатывая слова. Он понимал такие чувства старшего брата, понимал ненависть, неверие и страх. А девочка нет, поэтому тихие всхлипы раздались во время гнетущего молчания.       — Ты сам ему скажешь. — Это не вопрос, а утверждение. Ли Юнь необычайно сурово взглянул на своего брата.        Янь Чжэнмин поднял взгляд, но ничего не ответил. Лишь кивнул, сглатывая комок, застрявший где-то в горле.

***

       Долгий сезон сменился другим, более теплым. В их оставшиеся семьи ничего не изменилось, кроме одной детали. Янь Чжэнмин наконец расцветал, говоря с уставшим и безэмоциональным Чэн Цянем. Читал, разговаривал и водил на прогулку. Рассказывал, где они остановились на пару дней, чтобы переждать некоторое время, заработать больше денег.        Это все происходит не впервые. Прошли года с той потери, но лишь недавно Янь Чжэнмину, казалось, становилось лучше. Как жаль, что это иллюзия.       — Старший брат, здесь красиво? — тихо и почти безэмоционально спросил Чэн Цянь, делая осторожные шаги по траве. Мягкая зелень ласкала ступни слепого человека, тот чувствовал больше ощущений, чем когда был видящим. Его ладонь держал Янь Чжэнмин, помогая идти, чтобы он никуда не наступил.        Янь Чжэнмин вновь вытащил его на прогулку, устав сидеть в вечном одиночестве. Он, как курица наседка, защищает и выхаживает Чэн Цяня.        Глава клана прокашлялся, а потом наконец ответил.       — Да, здесь красиво. — Боль сковывала сердце, но голос был под властью обладателя и разума. В последнее время он плачет регулярно. Это пугает и его самого, и Ли Юня.        Чэн Цянь поднял голову, словно рассматривает вид вокруг. Но его глаза скрыты под повязкой, чтобы не «пугать» обычных людей таким шрамом. Но это была причина для Ли Юня и Лужи. Янь Чжэнмин просто не мог нести груз вины на своих плечах, когда он смотрит на этот шрам. Эта затянувшаяся рана — вечное напоминание о его ошибке. И потому он пожелал скрыть ее, чтобы не мучать себя так сильно, как он делает сейчас.        Ему раньше казалось, что Чэн Цянь просто грязный и не достоин его взора. Не достоин того одинокого взгляда, который иногда Янь Чжэнмин бросал в сторону Медной Монетки. А сейчас его мысли стали настолько материальными, что этот «грязный» человек ослеп. И теперь он не сможет рассматривать красоту вокруг. Не сможет увидеть Лужу, которая уже самостоятельно резвится в воздухе.        Янь Чжэнмин хочет упасть на колени и извиняться. Долго и постоянно. Говорить какой Чэн Цянь прекрасный, как ему жаль, что он лишился возможности увидеть изменившиеся мир.       «Прости. Прости, Медная Монетка. Я… Мне так жаль!»        Но держится. Он должен быть сильным для своей семьи. Для маленькой Лужи. Ради Чэн Цяня. На его постоянные просьбы о прощении были расценены, как слабость. Чэн Цянь бы точно сказал что-то наподобие: «Я, что, ослеп, чтобы ты плакался постоянно?»        И эти слова, как ни странно, отдаются теплом в груди, и Янь Чжэнмин усмехается.        Чэн Цянь поворачивает голову в сторону звука, а его бровь приподнимается. Это выглядит мило.       — Старший брат, ты смеялся? — Чэн Цянь прикусывает нижнюю губу, явно о чем-то сожалея. А его рука сжимают ладонь Янь Чжэнмина. Маленький и легкий жест: глава клана гладит чужие костяшки большим пальцем, успокаивает.        Янь Чжэнмин вздыхает, но не сожалеет ни о чем. Его чувства давно не такие, как прежде. Он повзрослел, изменился.       «Я всегда буду защищать тебя, моя Медная Монетка.»        Но даже во время таких громких и уверенных слов — уголки глаз краснеют, а на ресницах уже появляются капельки горячих слез. Но это не от стыда, вины, которая продолжает давить. Это от бесконечной любви.       — Да. Подумал о глупостях. — Янь Чжэнмин держит свою монетку за руку, жалея, что не может отдать ему свой глаз. Этот человек — настоящее совершенство, драгоценность. И все еще живой. И он достоин всех человеческих удовольствий.       — Что за глупость? — Интересуется Чэн Цянь, не опуская головы. Словно держит зрительный контакт, но Янь Чжэнмин просто обманывает себя.        Глава молчит, думая, что сказать. Сейчас он чувствует себя необычайно смелым и выдает смелые слова:       — Подумал о том, что ты бы злился на меня, если бы я всю вечность извинялся за твою слепоту. — Честно отвечает Янь Чжэнмин. Эти слова вылетают так легко, словно не были вечным грузом на плечах главы. Но, увы, он все еще не может простить себя за ту оплошность. Ему безумно стыдно перед Медной Монеткой.        Чэн Цянь фыркнул. В нем остались те самые повадки, которые были такими родными и привычными в прошлом. Например, закатывание глаз. Это все было так давно, что забыть — легче легкого. Но Янь Чжэнмин запомнил. Старался вспомнить и не забывать, не позволял.        В этот момент молчания Янь Чжэнмина берут за подбородок, направляя в свою сторону. Очень дерзкий жест, но уверенный. Словно Чэн Цянь видит его. Опять самообман.       — Я не беспомощная дева, если ты об этом. Я смогу постоять за себя, когда ты будешь не в состоянии. — Раздался усталый вздох и рука скользила на щеку. Легкие касания пальцев к чувствительной коже обжигали. — Не вини себя, Старший брат.        Чэн Цянь замер, когда почувствовал влагу на кончиках и машинально одернул руку. Его выражение было понятно даже с отсутствием глаз. Он удивлен. Янь Чжэнмин криво усмехается, чувствуя бесконечную слабость. Пытался быть таким сильным, но одно прикосновение — все испортило.        Старший брат, сильная глава клана Фуяо… стоит перед ним и плачет?       — Янь Чжэнмин…       — Это нормально. Не могу сдержать эмоций с тобой.       — Почему? Ли Юнь же должен меня вылечить. Все будет хорошо, я вновь увижу тебя. — Эти слова были сказаны с небывалой нежностью, что разрушало сердце Янь Чжэнмина сильнее.        Глава клана поднял их скрепленные руки к своим губам, решаясь. Оставив нежный поцелуй на костяшках, он горестно вздохнул. Эти слова уже не первый десяток лет стоят поперек горла, не желая вырваться наружу. Янь Чжэнмин готов был обманывать себя и Чэн Цяня дальше, если это означало жить в иллюзии счастья. И он жил. Но не сейчас.        Именно в этот момент он чувствует себя ужасно, услышав эти слова с уст обреченного. Пустая надежда разобьется и никто не сможет помешать этому событию.        Слушать такие слова с губ, которые не знают правды — невыносимо больно. Ли Юнь предупреждал, говорил, а Янь Чжэнмин — чертов эгоист! — не послушал. И теперь ему надо рассказать. Или же он промолчит и Чэн Цяню будет больнее в будущем.        Чэн Цянь осторожно прижал ладонь к теплой щеке, стараясь вытереть большим пальцем соленые капли. Этот нежный жест, которым не был наделён Янь Чжэнмин из прошлого. И только сейчас ему позволили прочувствовать всю эту теплоту в чужом сердце напротив. Как же он был глуп!        Чэн Цянь не грязный, не уродлив, не беспомощен. Он — настоящее произведение искусства, которое Янь Чжэнмин понял не сразу.        Янь Чжэнмин вздыхает, надеясь, что эти слова будут такими же легкими, как и те слова о грузе. О том, что его гложет вина и с каждым днем все сильнее и сильнее. Ли Юнь уже не знает, как ему голову ломать, чтобы Старшему брату помочь. И Янь Чжэнмин тоже не знает.        Чэн Цяня, видимо, насторожила эта тишина. Он всегда был смышлёным.       — Старший брат?        Янь Чжэнмин выдохнул. Он собрался с силами.       — Нет. — И это все, на что хватило его небывалой мощи.       — Что «нет»? — Тихо переспросил Чэн Цянь, неосознанно понижая свой голос. Он уже не был таким безэмоциональным. Слабая дрожь слышалась в его голосе, но он был намного сильнее Старшего брата, не подавал виду.        Янь Чжэнмин опустил чужую руку и провел кончиками пальцев по повязке, останавливаясь у виска. Такие красивые глаза никогда больше не увидят красоту окружающего мира. Не увидят любви Янь Чжэнмина.        Янь Чжэнмин так и не вспомнил какого цвета у него были глаза.       — Ты… никогда не увидишь свет. Мы обречены, Сяо Цянь. С самого начала. Твой Старший брат не справился. Он был слишком самонадеян. — Также тихо ответил Янь Чжэнмин, чувствуя дрожь в кончиках пальцев. Но это дрожь была не его, а его младшего брата. Который доверял ему всем сердцем. — Прости.        Между ними повисло тяжелое и мрачное молчание. Янь Чжэнмин готовился к оскорблениям, к истерике. Он знал, что Чэн Цянь не такой, но все равно был готов. Ко всему. Даже к тому, что Чэн Цянь никогда не простит его. Янь Чжэнмин просто хотел защитить его, разве это преступление?        Ответ был очевиден. Янь Чжэнмин был эгоистом.        И Янь Чжэнмин был готов на все, если это означало, что его не отвергнут. Что позволят ему быть рядом.       — Мне правда…       — Я подозревал… Хорошо. Я… никогда не увижу подросшую Лужу, повзрослевшего Ли Юня. Хорошо, я переживу. — Тихо и дрожащим голосом проговорил Чэн Цянь, сжимая чужое лицо. Его руки все еще были прижаты к щекам. Эти слова были такими простыми, но в ней были так много скрытой боли. Чэн Цянь так быстро смирился? — Хорошо… Но почему я больше не смогу увидеть твою надменную и вычурную красоту?        Эти слова ударили намного сильнее, чем возможные оскорбления.        Янь Чжэнмин улыбнулся, пока слёзы бессилия и боли катились по коже, встречаясь с чужими ладонями. Это так не похоже на Чэн Цяня, но так… тепло.        Никто больше не сказал ни слова. Не было необходимости.        Янь Чжэнмин не скажет о том, что дорожит Чэн Цянем. Не скажет о том, что чувствует к нему. Что эти чувства похожи на нежную заботу. Не сможет простить себе таких отношений, которые будут обречены на несчастье.        Чэн Цянь и так несчастен. Куда ему еще терпеть Янь Чжэнмина?              «Моя любовь, готовая длиться несколько жизней, всегда будет лишь в моем сердце. Не отвергай меня, Сяо Цянь.»