Дом в лесу

Шторм усиливается. Капюшон плаща Азирафаэля больше не защищает его от проливного дождя; теперь это мокрая складка материала, по которой вода стекает на его лицо и шею, а пальцы, которые он поднял для того, чтобы придержать его, уже замёрзли и онемели. Он всё ещё в нескольких милях от дома. Он думал пойти по лесу, а не по пыльной дороге, надеясь, что деревья защитят его от непогоды. Но день сменился вечером быстрее, чем он ожидал. В темноте кажется, что нависшие деревья находятся очень близко и выглядят они подозрительно угрожающими. В такую погоду ни один факел не зажжётся, и он уже чувствует хлюпанье ног в ботинках, неприятное прилипание ткани к голой коже. В этот момент он отчаянно ищет, где бы переждать непогоду. Может в защищенном выступе скалы или под деревом с пространством под его ветвями? Наконец он замечает очертания небольшого коттеджа, спрятанного среди группы бледных буковых деревьев. Кто-то точно есть дома, так как в окнах есть свет, а снаружи сложены дрова. Азирафаэлю не хотелось бы кого-либо беспокоить в такой час и в такую погоду. Но близость крова и тепла манит его. Даже если они не захотят, чтобы он заходил в дом, над поленницей есть арочный навес, рейки крыши старые, но крепкие. Там он мог бы переждать дождь. Однако он не может просто прокрасться во двор, как вор, сначала ему надо спросить разрешения. Он направляется к двери и стучит по мокрому дереву, его костяшки пальцев издают глухой звук, который, как он беспокоится, никто внутри не услышит из-за грозы. Но не прошло и секунды, как раздается скрежет засова, щелчок защёлки, и дверь открывается. Первое, что чувствует Азирафаэль — это тепло. Свечение изнутри — бальзам для его замерзшей, мокрой кожи. Пахнет дымом и свечным воском, сушёными травами и цветами c лёгким намёком на мёд. Фигура, которая появляется в дверном проеме, худая, с длинными конечностями и на несколько дюймов выше Азирафаэля. Он видит округлый твёрдый подбородок и узкую линию носа, глаза, почти полностью скрытые за тенью, и длинные рыжие волосы. Они немного светятся в свете костра, часть волос распущена, часть заплетена в косы. — Здравствуйте, мне очень неловко вас беспокоить, но вы, кажется, тут единственный признак жизни на многие мили. — Он пытается игнорировать воду, капающую с его лица. — Меня зовут Азирафаэль, и я хотел поинтересоваться, могу ли я переждать бурю рядом с вашей поленницей? Я не буду мешать… — Азирафаэль дрожит, чувствуя, как холод пронизывает его до костей. — Хотя, если бы вы могли дать мне одеяло, я был бы очень благодарен. Голова незнакомца наклоняется, словно он рассматривает жалкое зрелище у своей двери. В худшем случае Азирафаэля просто прогонят. — Я не думаю, что смогу оставить тебя там под проливным дождем, как глупца. — В его словах слышится странное шипение, как будто английский не его родной язык. — Тебе лучше зайти внутрь. —О, спасибо… — Не благодари меня, — категорически говорит мужчина, а затем уходит от двери, оставляя её открытой, разворачивается и направляется в дом. Приглашение показалось довольно настойчивым, что Азирафаэль рискнул войти внутрь и обнаружить под своими ногами мягкую соломенную циновку, которой, как он мог поклясться, минуту назад здесь не было. Он захлопывает за собой дверь. — Я очень признателен… — И не будь признателен. — Его голос доносится от большого камина в стене, где мужчина грубо возится с огнём. — Я не хочу, чтобы ты потом забирал все эти банальности назад. Азирафаэль хмурится, не совсем уверенный, что всё это значит. — Прости? — Ты много извиняешься. — Линия рта мужчины кажется забавной. Азирафаэль инстинктивно пытается извиниться и за это, но на его голову накидывают тёплую ткань, а сильные пальцы нежно поглаживают мокрые волосы. Неожиданная фамильярность незнакомца крадёт у него способность формулировать слова на достаточное количество времени, чтобы его мокрые волосы превратились в беспорядок влажных кудрей. Затем ткань убирают. — Можешь звать меня Кроули. А теперь иди и встань у огня, ты скоро обсохнешь. Азирафаэль осторожно пробирается к камину, снимая плащ и держа его в тепле, только для того, чтобы Кроули цокнул и забрал его у него, исчезая туда, где, кажется, находится кухня. Ему нужно время, чтобы оглядеться вокруг, в уютной, хорошо освещённой комнате. Здесь висят светильники, различные украшения, спрятанные в укромных уголках и расставленные вдоль полок, пышные виноградные лозы в горшках, а на дальней стене висит что-то похожее на часы с кукушкой. — Ты давно здесь живёшь? — вежливо спрашивает Азирафаэль. Позади него появляется Кроули с дымящейся чашкой чего-то, очень похожего на чай. Он осторожно передает её в холодные пальцы Азирафаэля. — Ты также задаёшь много вопросов. — Сияние огня очерчивает лицо мужчины, и сквозь волосы Азирафаэль видит пронзительный жёлтый цвет его глаз и тонкость зрачков. Было бы достаточно странно это комментировать, но вежливость придерживает его язык. — Пахнет вкусно, — в итоге говорит он. Должно быть, он сказал что-то правильное, потому что Кроули искренне улыбается, криво и удивлённо, словно в знак благодарности. Азирафаэль улыбается в ответ. — Думаю, у меня есть немного хлеба, — торопливо говорит Кроули, отводя взгляд. — Люди любят хлеб, мы можем поджарить его у костра. — Он снова направляется на кухню, странным образом покачиваясь. Азирафаэль делает глоток чая, чувствует, что он горячий и сладкий, с лёгким привкусом мяты, и ему сразу становится теплее. Он направляется за Кроули, решив отблагодарить его каким-нибудь образом. Кухня большая и чистая, стены заставлены банками, кастрюлями и свисающими отрезками лука, чеснока и трав. Кроули встает на цыпочки и тянется к тёмной твердой буханке хлеба. Странная полузашнурованная рубашка, которую он носит, поднимается вверх по спине, ткань смещается, открывая не только изгиб его позвоночника, но и россыпь маленьких чёрных перьев, растущих из кожи. Они взбиваются и дергаются, когда он потягивается. Азирафаэль поспешно возвращается обратно в главную комнату, его ноги несут его назад к огню. Его сердце колотится. Кто же ещё будет жить так глубоко в лесу? Странность дома и мужчины внезапно обретают больше смысла. Габриэль всегда говорил ему, что его невнимательность и любовь к странствиям приведут к тому, что его обманут, или околдуют, или однажды он исчезнет в лесу. Он подозревает, что его брат не будет слишком расстроен таким развитием событий. Он смотрит на свой чай, его вкус всё ещё на языке. Он не чувствует никакой разницы. В доме тепло и неожиданно уютно. — Ты можешь уйти, если хочешь. Азирафаэль вздрагивает, горячий чай обжигает ему руку. Кроули прислоняется к дверному косяку, рука с острыми ногтями лежит на дереве. Его волосы зачёсаны набок, обнажая маленькие перья на шее и широкие, жёлтые глаза с узкими зрачками. Его зубы кажутся острее, он сам угловатее. В свете костра никто не примет его за человека. Азирафаэль задаётся вопросом, как много он не заметил, или, возможно, сколько всего он больше не скрывает. — Дверь не заперта, и я не накладывал на тебя никаких заклинаний. — Кроули звучит устало, как будто он проживал эту ночь уже много раз. — Я думаю, твои родственники волнуются. «Родственники», — Азирафаэль сомневается, что Габриэль вообще попытается его найти. Он, вероятно, назвал бы его исчезновение «несчастьем». Кто-то другой будет нанят, чтобы следить за финансами семьи, возможно, мальчик Ньютон, у которого есть талант к работе с цифрами. Он делает осторожный глоток чая и приподнимает бровь в ответ на этот жест. — О, я не думаю, что кто-то беспокоился обо мне в течении долгого времени, — честно говорит Азирафаэль. — У тебя вкусный чай. Кроули моргает своими странными глазами, и становится ясно, что Азирафаэлю удалось его удивить. — Могу я снять ботинки? — спрашивает он, чувствуя себя странно храбрым. — Моим ногам ужасно неудобно. По кивку собеседника Азирафаэль развязывает их и подносит ближе к огню. Кроули наблюдает за ним со странным тихим недоумением. Азирафаэль задаётся вопросом, одинаково ли чувство одиночества, человеческое и нечеловеческое. — Приятно с тобой познакомиться, — тихо говорит он. Слышен слабый шелест перьев, стук гвоздей по дереву, когда фей отталкивается от дверного проема и осторожно приближается. — У меня есть мёд, — говорит Кроули, его голос теперь звучит странно неуверенно. — Для хлеба. Азирафаэль улыбается. — Звучит восхитительно.