Вместе

Счастье — это когда тебя понимают, большое счастье — это когда тебя любят, настоящее счастье — это когда любишь ты. Конфуций

Чуя выхватил сигарету из рук Дазая, затягиваясь ей под неодобрительный взгляд друга. — Ты свою уже докурил, это была моя, – хоть Осаму и пытается казаться глубоко задетым поступком Накахары, в тоне не укрывается нотка равнодушия. На самом деле ему плевать. Дазай достает из пачки новую сигарету, зажигает её и затягивается. Горьковатый никотин приносит странное чувство эйфории, хотя Осаму подозревал, что это из-за недавно выпитых шотов и выкуренной марихуаны. Разум, как в тумане, только лишь прохладный ветер, обдувающий лицо, хоть как-то поддерживает разум. Они с Чуей уже минут сорок морозятся на балконе, постелив себе один тонкий плед. Холодно, но удивляться нечему. Одеты они оба не по погоде. В тонких майках и спортивных штанах. Мурашки бегают по коже, а мелкие волоски на руках встали дыбом. — Знаешь, – прервал тишину Чуя, – когда я был маленьким, то думал, что луна и солнце – один объект. Накахара звучал задумчиво, глядя на полную луну и яркие звезды, формирующие созвездия. Дазай приподнял голову, что бы видеть тоже самое, размышляя над словами друга. — Все мы в детстве верили в то, чего нет на самом деле. Это нормально. — Я знаю, – хрипло рассмеялся Чуя, продолжая глядеть на небо, – а что насчёт тебя, Осаму, в какие глупости ты верил? — В людей. Накахара удивлённо посмотрел на друга, который выглядел абсолютно расслабленно, но было в его голосе что-то такое, заставлявшее невольно напрягаться. Чуя знал об отвратительном детстве Осаму, поэтому для него был не секрет, откуда у того столько ненависти к другим. Но говорил об этом Дазай не часто, предпочитая скрывать прошлое. А если позволял себе пару небрежно брошенных фраз, то это говорило о большом доверии к собеседнику. Иногда Чуя думал о том, как бы он вёл себя, прожив жизнь Осаму. Чем бы сейчас занимался? Сломался бы? Выжил? Каждый раз он приходил к разным ответам, которые зависели от его настроения. Но никогда не мог решить для себя однозначно. — Паршиво, – только и ответил Накахара, вновь затягиваясь сигаретой. — Самая большая ложь человечества. Нельзя верить во всех людей, а иначе рискуешь сильно разочароваться, – Дазай немного откинулся назад, закашляв. — Всем нужно во что-то верить, – не согласился Чуя, подвигаясь ближе к другу. Сейчас было главным не спугнуть Осаму от откровений. Они были для Накахары на вес золото. Дазая хотелось слушать всегда. Не важно, что тот говорил, это постоянно было что-то интересное, с примесью философии и пессимизма. А если у Осаму случалось хорошее настроение, то можно было себе прибрать несколько забавных шуток. Хотя, справедливости ради, была одна тема, которую никогда не хотелось затрагивать. — Пусть верят в себя, – пожал плечами Дазай, сбрасывая окурок с балкона. — Не всем хватает уверенности для этого, – хмыкнул Чуя, заглядывая в лицо другу. Своими голубыми глазами он вглядывался в его черты. Глаза того были закрыты, поэтому взгляд прошёлся по мимическими морщинам вокруг них, по гладкой переносице, розовым губам. Несмотря на безмятежность, Накахара невооружённым глазом заметил, насколько Осамы был уставшим. — Ты похудел, Дазай, – Чуя кончиком пальца коснулся щеки Осаму, немного надавливая на неё. — Тебя ебëт? – Дазай распахнул свои карие глаза, недовольно глядя на друга перед собой. — Меня никто не ебëт, я просто волнуюсь за тебя. — Не стоит. – Сказано это было твёрдо, хоть и тихо. — Снова вспоминаешь их, да? – Чуя аккуратно огладил обе щеки Осаму, пытаясь установить зрительный контакт между ними. — Да. – Дазай шептал, отказываясь смотреть другу в глаза. Иногда на него накатывала вселенская хандра. В эти дни он вспоминал своих родителей. То, как те издевались над ним. – Моя мать никогда не била меня, знаешь, да? Она издевалась по другому. Очень любила морить голодом или кормила просрочкой. А когда я блевал, то заставляла съедать свою рвоту. Бывает, смотрю на еду и..... ком в горле. — Всё это позади, Осаму, она давно мертва. – Чуя попытался утешить Дазая, поглаживая того по голове. Но его друг, словно находясь не здесь, продолжал говорить, смотря на звёздное небо. — Когда мне исполнилось десять, она стала домогаться меня. В начале, я радовался, не понимая, что та делает. Я думал, это нормально. Считал, что все матери так трогают своих сыновей, и это она, наконец, начала проявлять любовь ко мне, – голос Осаму не дрожал, он научился, к ужасу Накахары, говорить об этом спокойно. Как о погоде. Чуя уже начал жалеть, что вновь спровоцировал Дазая на откровения. Так было всегда. С одной стороны, он ожидал этих слов, по многим причинам. Это было как подтверждение того, что Накахара особенный для Осаму, а также надеялся, что говоря об этом, его друг сможет прожить эти моменты и отпустить их. Но стоило Дазаю начать говорить, как липкий ужас охватывал его собственное тело. Будто, это с ним происходило, а не с человеком напротив. — Потом понял, вернее догадался. Матери ведь не пытаются заставить своего сына отлизать себе. – На этих словах Осаму вновь прикрыл глаза, сделав беззвучный вдох. Он ухватился дрожащими руками за руки Чуи, убирая те с лица. А после, также спокойно, продолжил, – но легче не стало. Сложнее, кстати, тоже. Просто было никак. Человек ведь способен приспособиться ко всему, вот я смог адаптироваться. — Это точно не то, к чему нужно привыкать. – Несмотря на то, что Дазай попытался уйти от телесного контакта, Чуя не позволил ему. Он знал, что тому нужны чужие прикосновения, дабы не утонуть в пучине безнадёжности. Нуждался в якоре, за который можно уцепиться, не боясь утонуть. — Мой отец узнал об её домогательствах, но ничего не сделал. Как бил меня, так и продолжал это делать. – Дыхание Осаму сбилось. Отчего между словами образовывались небольшие паузы. Но голос по прежнему не дрожал, – он очень любил бить меня прутом по свежим ранам. Или ставить коленями на крупы. Но и это не было самым страшным, больше всего я боялся, когда он запирал меня в подвале. Одного, без света, еды и воды. Чуя больше всего ненавидел слушать об отце и матери Осаму. Он никогда не перебивал друга, деля с ним одну боль на двоих. Как сейчас. Было плохо, до тошноты и дрожи. Накахара мечтал своими руками задушить этих тварей, которых Дазай продолжал называть матерью и отцом. Желал слышать, как те в предсмертной агонии извиняются перед Осаму. Как жаль, что они умерли раньше. — В тринадцать я бежал из дома. В тот же вечер меня вернули обратно. – очередной тяжёлый вдох со стороны Осаму. «Начинается паника» – понял Чуя. — Какие-то знакомые моих родителей увидели меня и сдали им. Расплата настигла сразу. Отец доступно объяснил мне, почему нельзя убегать. Он отловил двух котят и одну взрослую собаку, которые бегали у нас по деревне. Парнишки часто их подкармливали, даже мне иногда удавалось что-то им отсыпать из своей миски. Так вот, мой отец завёл их со мной в подвал и поставил перед выбором: или я или он. «А вот и моя самая не любимая часть этой истории».– пронеслось в голове у Чуи. Он набрал в лёгкие побольше воздуха, крепче прижимая к себе Дазая. — Суть заключалась в том, что я должен был выбрать, кто убьёт животных. Пожалуй, за всю мою жизнь, это было самым жестоким наказанием. Чуя, я не мог выбрать, понимаешь? Просто не мог, мне не хотелось, чтобы они вот так лишились жизни из-за моего побега. Если бы я не убежал, то.... то... Дазай начал задыхаться, по его лицу покатились слезы, пока он пытался сделать вдох. Этот момент из жизни Осаму был единственным, на котором у него начиналась паника. И Чуя это знал, поэтому и не любил кусок этой истории. До событий с животными, и после, Дазай мог рассказывать, как анекдот. Либо вообще без видимых эмоций. Накахара, зная что нужно было для Осаму в такие моменты, крепко обнял, прижимая к себе. Он слышал судорожные вдохи того, пока гладил по тёмной макушке, чувствовал учащённое сердцебиение, шепча успокаивающие слова. — Осаму, ты ни в чем не виноват. – Накахара обхватил Дазая руками, немного покачивая того вместе с собой из стороны в сторону. – Ты был просто ребёнком, который хотел защиты. Это нормально, не вини себя. Ответственность лежит исключительно на том, мужчине, который поставил тебя перед выбором. — Я тогда зарыдал. Умолял отца отпустить животных и наказать меня. – Дазая сильно потряхивало. Он прижимался ближе к Чуе, растирая свои слезы у того по футболке. – Он только улыбался на мои мольбы. Говорил, что это моя вина. Называл неблагодарной свиньёй. А я видел, как котята и та собачка тряслись, забившись в угол подвала. У меня не было сил ни на что, кроме как лить слезы и просить. Накахара накинул на плечи Осаму свою толстовку, которая до этого была откинута в сторону. В идеале нужно было бы завести Дазая в тепло, но в нынешнем состоянии, тот вряд ли сможет нормально двигаться. — А это его только раззадорило ещё больше. Он убил их. Каждого. Сначала собаку. Переломал ей лапы, когда та попыталась бежать. После, если правильно помню, отрезал уши. Сквозь свои крики и рыдания, я слышал её обезумевший лай и скулёж. Или думал, что слышал. Я не знаю точно. – Осаму вдруг замолчал. Были слышны лишь тихие всхлипы. — Осаму, ты справишься. Ты большой молодец, не сдавайся. Я всегда буду рядом с тобой, и не позволю ничему подобному повториться. – Чуя попытался утешить парня, массируя тому плечи, легонько пощипывал кожу на шее, гладил по голове. Старался нацепить на лицо улыбку, но с этим возникли проблемы. — Я не помню, из-за чего именно скончалась та собака. Что он сделал с ней в конце? Вышибло из памяти. – Накахара почувствовал, как Дазай потряс головой, немного успокаиваясь, – потом пошли котята. Воспоминания очень смутные, почти их и нет. Но я уверен, что он долго истязали над ними. Видел их маленькие тела после. Вот это помню чётко. У чёрно-белого котёнка не было нижней челюсти, двух лап и глаз. Рыжему повезло больше, отец просто вспорол ему живот и выпотрошил. Тот умер быстрее. — Это не твоя вина, Осаму. Ты был просто ребёнком. – Чуя приподнял голову Дазая за подбородок, заставляя того смотреть на себя. В карих глазах Накахара уловил какой-то странный блеск. Что-то до безумия напоминающее острую боль. Непреодолимую и разрушающую. — Они умерли в муках, а я только и мог, что смотреть на это и плакать. А всё из-за страха. Я так сильно боялся родителей, что после этого случая, даже не пытался бежать. Просто смирился и позволил им делать всё, что их душе угодно с собой. Выполнял все прихоти, только бы не били. – Слезы больше не текли из глаз Осаму, тот снова выглядел отрешённо. Опять пришло равнодушие. Дрожь прошла, а мокрые дорожки из-за слез постепенно высыхали. Чуя точно не знал, какое из этих двух состояний друга его пугало больше: панический страх или тотальное равнодушие? Наверное, всё. Так не должно быть. Нельзя бросаться из крайности в крайность. Сердце Накахары болезненно ныло. Ему было очень тяжело смотреть на такое разбитое состояние близкого человека. Осаму всегда был для него больше, чем другом. После того, как они познакомились в полицейском участке, куда оба попали за драку друг с другом. Так и началась их долга и сложная дружба. Они ругались, мирились, игнорировали, дрались, помогали, сопереживали. Их взаимоотношения не были типичными. А после Накахаре надоели эти эмоциональные качели, и он спровоцировал между ними долгий разговор, который расставил все точки над i. В тот вечер, Чуя узнал многое из детства Осаму, благодаря чему и стал относиться с тому иначе. Терпеливей. И многие замашки, и рассуждения новоиспечённого друга стали в миг объяснимыми. Чуть позже зародились странные чувства. Не любовь, нет. Но, что-то похожее на это. Накахара и сам толком не понимал, как это можно объяснить. Слишком сложно было как-то трактовать. Поэтому он и плюнул, решив оставить всё как есть. — Ты так говоришь, – Осаму тихо ухмыльнулся. Он всё ещё находился в объятиях Накахары, наслаждаясь теплом. – Может ты и прав, как знать. Мог ли я что-то изменить? А если бы я убил себя, то никакая животинка бы не пострадала и.... — Сам себя слышишь? Ты не заслуживаешь смерти. Ты, я ещё раз повторяю, был всего лишь ребёнком. Тебе нужна была защита и стабильность, любящие родители и уютный дом. Не смей винить себя, Осаму. – Чуя сбился считать, в который раз по счету произносит это. Каждый раз случается произносить одно, просто разным словами. Смысл всегда един. Но, по сравнению с тем, как было раньше – прогресс есть. После того, как Осаму начал посещать специалистов, стало легче. Он даже устроился на более менее нормальную работу. — Спасибо, Чуя. Я ещё не верю этим словам, но твоя поддержка.... она очень много значит. – Дазай вновь уронил голову на накахаровское плечо. Его сердцебиение приходило в норму. Кажется, ещё один вечер удалось пережить. — Я всегда буду рядом, ты и сам много значишь для меня. – Наконец, за весь этот тяжёлый разговор, Чуя смог выдохнуть с облегчением и улыбнуться. — Я могу кое-что сделать? – Осаму резко отпрянул от друга, создавая между ними небольшую дистанцию, но свои холодные ладони он уложил на голые плечи Накахары. — Да, конечно, если ты не задумал скинуть меня с балкона, то дерзай, – Чуя несколько опешил от такой неожиданной перемены темы. Дазай выглядел взволнованно, отчего и сам парень невольно напрягся. — Закрой глаза. — Значит, все-таки с балкона, да? – Попытался шутить Накахара, но выполнил странную просьбу. Сначала ничего не происходило, а потом он почувствовал, как что-то мягкое и немного влажное коснулось его губ. Через долю секунды Чуя осознал, что происходит. Дазай поцеловал его. Он резко распахнул глаза, встречаясь с нерешительным Осаму, который быстро отпрянул. Парень выглядел, как мог судить Накахара, напуганным из-за своего поступка. А это было очень не кстати. — Ты чего остановился? – Первое, что пришло в голову, выдал Чуя. Ему очень хотелось вновь ощутить нежные губы Дазая на своих. — Тебе не было противно? Просто... — Если ты хочешь, то поцелуй меня ещё раз. – Перебил Накахара. — А ты хочешь? – Осаму вновь сократил растояние, но не достаточно близко для поцелуя. — Если бы ответ был отрицательным, я бы вмазал тебе, – чуть покачал головой Чуя. Очень резкая смена темы. Это было нормально для Осаму. В прошлый вечер откровений, он потащил Накахару, сразу после рассказов о своём детстве, играть в боулинг. — Вот как, – задумчиво протянул Дазай и вновь приблизился с губам Чуи. Они снова поцеловались, условно. На деле, просто несколько секунд посидели, прижавшись губами. И смотрели друг другу в глаза. Чуя в поисках паники, а Осаму – отвращения. Спустя пару секунд неловкой ласки, Чуя отстранился, ласково улыбаясь. — Что это с тобой? — Кто мы теперь друг для друга? – Дазай немного склонил голову, хмуря брови. Сейчас Накахара видел в нём несмышлëныша, который постепенно знакомиться с миром. Хотя, если подумать, то так и было. — Нам не обязательно вешать на наши отношения какие-то ярлыки, знаешь ли... – Чуя смутился, отводя взгляд в сторону. — Отношения? Ты хотел бы так это называть? — Черт, Осаму, – взвыл Накахара, – перестань задавать такие вопросы. Что с тобой? — Давай. – Просто ответил Осаму. — Что тебе давать? – Поинтересовался Чуя, выгибая светлую бровь. — Повесим ярлык на наши взаимоотношения. — Давай, – мгновенно выпалил Чуя. Он не успел толком обдумать произошедшее, но был уверен, что дал верный ответ.Мгновение спустя, они вновь робко прижались губами друг к другу. И всё таки, какой же этот Осаму странный, даже для своего прошлого.