На ночь снятое плато.
Трепыханье фитиля.
Ты — никто, и я — никто:
дыма мертвая петля.
В туче прячась, бродит Бог,
ноготь месяца грызя.
Как пейзажу с места вбок,
нам с ума сойти нельзя.
*** Весеннее солнце сходит с ума. Как и все мы. Светит, что есть мочи, блестит, играя на окнах в морозных узорах, лижет пятки собственными лучами. Скачет проворным зайцем от зеркал, металлических частей колясок, забивается в пыльные углы и мчится по обыкновенно темным коридорам. Не оставляет тьме ни единого шанса. Оно бьет прямо в белки, стоит только выйти из акульего кабинета. Глаза моментально начинает жечь – приходится прикрыть их широкой трехпалой ладонью. Спину ломит. Три часа лекций и нравоучений относительно правильного воспитания подопечных на пользу ей явно не пошли. В коридорах сегодня – самая настоящая катавасия. Сумбурный поток из колясок, свитеров, вынутых из закромов вязанных носков, кружек с горячим имбирным чаем. Пройти среди этого всего совершенно невозможно. Раздражает. Мало того, что все тело ломит, еще и уши мерзнут. Блядь. И зачем свитер отдал. Нашелся тут видите-ли, благодетель. Нет, ну если бы еще хоть раз видел, как Стервятник мучается с отитом или, прости-господи, с гриппом, то понятно. Так ведь нет, здоровья у Птичьего Папы было – хоть отбавляй. В отличии от себя любимого. И дернул ведь черт за ногу... В коридорах пахнет пылью и старыми колющимися свитерами. Дети, ожившие монстры из платяных шкафов, в которых доживают свой век изъеденные молью шубы, стремительными чудовищами снуют по коридорам. Валяний в слякоти, очевидно, было слишком мало, чтобы исчерпать их запас неиссякаемой энергии. Голова гудит от шума, трехчасовых нравоучений и внезапно навалившейся работы. Делать то мне больше нехуй, кроме как отчеты писать в ночи. Еще и список прошедших зимних активностей им пожалуйте, тьфу. Посмотрим на эти свинячьи рожи, когда они приедут с очередной комиссией. Нет, ну а что такого. Полюбуются на детишек. Жизни порадуются. Так и вижу, как какой-нибудь оптимистично настроенный дядечка с залысиной и высокая женщина с толстой папкой, заходят в Четвёртую, а там... Там, в прочем, всё как всегда. Слепой пытается пообедать мышью, Сфинкс левой граблей вырывает у него несчастного грызуна. Правой граблей Лорд пытается открыть банку пива, в то время как Табаки с гоготом кружится вокруг Курильщика, опять потерявшего карандаш у себя за ухом. И, в довесочек, вламывается Стервятник в помятом цилиндре, под руки ведущий угашенного в хлам Рыжего. Прям картина Репина "Приплыли". Ничего не скажешь, замечательные детишки. Воображаемая встреча подопечных с комиссией несколько забавляет, но тяжести предстоящей бессонной ночи не уменьшает. Чувствуется, придется выпить не одну кружку кофе. А я между прочим не железный. Так и помереть недалеко. И кто без меня будет всем этим цирком заниматься? Лениво брожу глазами по всем, собравшимся в коридоре. Нет, никто из них на роль "управляющего цирком" явно не пойдет. Гудящие, словно рой, пчел, дети всех сортов. Прижимаются к стенам, разглядывают рисунки, гладят руками надписи, жмутся к батареям почем зря – все равно те не работают. Подставляют морды мартовскому солнцу. Ничего необычного. Хотя нет, кое-что экстраординарное в этом пыльном закоулке Дома все-таки есть. И неужели из своих склепов, усеянных зелеными лианами, выползло само воплощение траура и скорби? Решил на солнышке понежиться, свою порцию витамина D получить. Что-то зачастил сей князь тьмы из палат своих выбираться, сегодня вон даже на улице был. Сидит, раскинувшись на подоконнике, рожу с клювом-носом греет. Ногу на ногу закинул, черным ботинком с широкой тяжелой подошвой в стенку упирается. Пальцы в беспалых перчатках возятся с куском ткани. В зубах зажатая сигарета. Рядом плеер, горшок с Луисом, даже пепельницу притащил из моего кабинета. Вот она, тяга жить красиво. Избегая столкновения с резвыми колясочниками, осторожно подруливаю к нему. Взгляд сам собой бродит по чужому лицу. Расслабленный лоб, полуприкрытые желтые глаза, обрамленные тонкими прямыми ресницами, смазанные стрелки. Блестящая серьга в правом ухе. – Культурно обогащаешься? – забыв про приветствия, встаю рядом с ним, опираясь рукой на свободную часть подоконника. Стервятник, погруженный в музыку, орущую из наушников так, что даже мне слышно, никакого внимания на вопрос не обращает. Приходится легонько щелкнуть его по здоровой ноге, наплевав на субординацию. – Как вы подкрались, я даже не услышал – вытаскивает левый наушник, поднимая лицо мне навстречу. Лучезарно улыбается, демонстрируя заточенные желтоватые зубы, и приподнимает рукой воображаемую шляпу, будто бы мы не виделись пару часов назад: – Доброго дня – – День добрый только у тех, кто не сидел три часа в акульем кабинете – хмыкаю, опуская папку с отчетами и документами, которые предстоит заполнить. Стервятник краем глаза пробегается по той, практически сразу же возвращаясь к увлекшему его шитью. Аккуратные ровные стежки, и даже пальцы не исколол. И до чего ткань знакомая. И как он за день умудрился продрать мой свитер. – Да вам явно нужна терапия музыкой – Птица присвистывает. Подбирает свободной рукой наушник, приподнимается от стены, чтобы воткнуть его мне в ушную раковину, не постеснявшись при этом провести длинными ногтями по шее. – Что это? – от его прикосновений по телу мурашки марафон устраивают. Приходится лишний раз напоминать себе, что мы, вообще-то, в людном коридоре. И обернуться через плечо, отрываясь от него, чтобы зыркнуть на присутствующих грозным взглядом. Те без лишних вопросов спешат скрыться с глаз долой. Неужели наступил момент, когда авторитет строгого воспитателя наконец начал работать мне на руку. – Сказочная тайга у Агаты Кристи. Что же, ни разу не слышали? – Стервятник удивленно вскидывает брови и даже распахивает веки. Ловким движением откладывает шитье, окончательно поднимается от стены. Перекидывает обе ноги в мою сторону, чтобы оказаться поближе. И совершенно бессовестно ставит обе ладони на плечи. – Облака в небе спрятались, звезды пьяные смотрят вниз, и в дебри сказочной тайги падают они... – напел он, ловко покачивая головой себе в такт и легонько царапая ткань рубашки. Шафрановые глаза хитро блестят, губы растягиваются в полуулыбке. Невинно хлопает светлыми ресницами, гребаный малолетний бесстыдник. Смотрит как проклятый соблазнитель, осторожно так, пряча блестящие белки под тонкими веками. В голову невольно лезут многочисленные отнюдь нелестные эпитеты Набокова. И зачем я это вообще перечитывал... – Нет, это кошмар какой-то – делает какие-то свои выводы Стервятник, вглядываясь в мою непроницаемую морду кирпичом. Убирает руки, возиться с плеером. Наконец, включает то, что ему нужно. И вновь возвращает ладони на прежнее место. С характерной взрослой серьезностью смотрит в зрачки: – Слушайте. Внимательно – В наушнике орет что-то неприлично громкое. На это по странному наплевать. Какой смысл вообще в том, что льется в уши, когда рядом сидит он – такой ужасающий и захватывающий всё внимание целиком и полностью – он. Перебирающий складки на моих плечах, игриво щурящийся сквозь белесые ресницы, покачивающий головой в такт музыке. Невозможный. Невозможно раздражающий, невозможно непонятный, слишком юный, слишком наглый, – просто слишком. Всё это для меня уже слишком. Песня всё идёт и идёт, а Стерва скучающе бродит взглядом по всему вокруг. Натыкается на отчеты. Бегает глазами по верхним строчкам: – А что это у вас за интереснейшее чтиво? – – Список ваших зимних активностей, который я буду заполнять всю сегодняшнюю ночь – я тяжело вздохнул, рассматривая узоры вен на чужих почти прозрачных веках. Птица, все еще сидя возле меня, с ученым видом перетаскивает бумаги к себе на колени. Вчитывается куда более вдумчиво, хмуря переносицу и сминая губы. Черт, ему бы очки...пошли... В наушнике орет что-то про Сатану, собирающего души, и зиму, получившую свежую кровь. Мою же кровь, да и меня всего, однозначно получил этот несносный мальчишка. Тринадцати недель нашей странной, вероятно нездоровой близости ему для этого вполне хватило. – Ты помешанный – представляю его в очках и в строгом костюме. Едва не захожусь смехом. Его идиотский запах дешевого хвойного шампуня, древесного одеколона и каких-то трав забивается в ноздри и пьянит. Хочется уткнуться носом в шею и вдыхать его до бесконечности. Руки сами собой ползут по узкой спине с выпирающими лопатками. – Ага, "специфическая личность с выраженными суицидальными и мазохистскими наклонностями. Склонен к обсессиям и фиксациям",– он цитирует собственную характеристику из медицинского журнала Паучих, ловко поправляет бумаги, стукая ими пару раз об свое бедро, чтобы те встали ровным краем. Поднимает глаза, многозначительно заглядывая в мои: – Но это ведь какая-то ерунда, не находите? – – Нахожу – Такие фразочки – грань на тонком-тонком льду. – Знаете, я бы мог помочь вам с этим – он посмотрел на меня сквозь дрожащие ресницы, осторожно кивая в сторону бумаг. – Если, конечно, вы нуждаетесь в моих услугах... – разумеется, он знал, что я нуждаюсь. Как минимум, в простом его присутствии. – И что же ты за это хочешь? – Стервятник никогда не был настолько прост, чтобы предлагать безвозмездную помощь. – Отмените вечерний обход по комнатам сегодня. В виде исключения – Птица наигранно-вежливо улыбнулся, вновь проводя ногтями по плечам и, о ужас, спускаясь ладонями к груди: – Хотим отметить приход весны в Четвертой – – Собирайтесь втихую нажраться? – я закрыл глаза, не выдерживая птичьего напора, и попытался отстраниться. Но сведенные сзади ноги и чужие ладони крепко удерживали на прежнем месте. – Ну почему же сразу нажраться? – он сморщился, продолжая свои ненавязчивые соблазнения: – Всего лишь культурно выпить, выкурить несколько самокруток...– – Знаю я ваше культурно – мы сидим здесь, не потревоженные ни одной живой душой, слишком долго. И уж если моя интуиция начала волноваться об прошедших минутах, то скоро точно кому-нибудь придет в голову пройтись по коридору. Стервятник явно не был намерен отпускать меня без четкого ответа, и думать приходилось быстрее. – Если кто-то будет по пьяни прыгать в окна, спасать не стану – выдал я свой вердикт: – И жопы ваши я тоже прикрывать не собираюсь – – Не волнуйтесь, никаких пьяных похождений – Птица довольно и сытно ухмыльнулся, получив необходимое ему согласие, и скинул ноги на край подоконника. – Спасибо за благосклонность. Ждите меня ближе к полуночи – он расплылся в улыбке, аккуратно стекая с подоконника, дабы не потревожить больную ногу, и прихватив с собой Луиса вместе с плеером и шапкой. – Ореувар – он кокетливо махнул рукой на прощание, подхватил трость и собрался было делать первый шаг. Как вдруг резко обернулся вокруг себя, вытянулся на носочках и быстро чмокнул меня в шею. И моментально исчез за поворотом коридора, оставляя меня в растерянном одиночестве таращится в окно, виднеющийся полумесяц в котором уже дырявил небо своим желтым рогом.