Предупреждение
Читая текст, написанный далее, вы подтверждаете, что являетесь лицом, достигшим возраста восемнадцати лет, а также обладающим крепкой и устойчивой психикой. Вы также берёте на себя полную ответственность и осознаёте, что текст ниже может шокировать вас, спровоцировать приступ ПТСР, паники или панической атаки, а также просто повергнуть в состояние тревоги, апатии, вызвать чувство опустошения, омерзения, отвращения. Кроме того, вы предупреждены о том, что данный текст содержит некоторые мысли преступника-педофила, неподробное описание его желаний и действий, а также воспоминания человека, пережившего сексуальное насилие со стороны взрослых людей в детстве. ВАЖНО: ввиду того, что в правилах фикбука указано, что в половых актах не могут принимать участие лица, не достигшие возраста согласия, но при это также написано, что уместность такой работы [той, где в половых актах принимают участие лица, не достигшие возраста согласия] решается индивидуально, я считаю нужным сообщить, что, во-первых, моя работа НЕ написана с целью романтизации педофилии, выставления её в хорошем свете и т.п., автор осуждает преступления, совершающиеся против половой неприкосновенности детей, и хочет лишь показать, к какому психическому состоянию могут привести травмы, нанесённые в детстве, во-вторых, изнасилование — это в первую очередь акт НАСИЛИЯ, а не половая сцена, и в-третьих, работа НЕ сосредоточена на подробном описании сношения ребёнка и взрослого, а, как сказано выше, лишь включает в себя «некоторые мысли преступника-педофила, неподробное описание его желаний и действий, а также воспоминания человека, пережившего сексуальное насилие со стороны взрослых людей в детстве», что не является половой сценой / половым актом: вы можете легко убедиться в этом, прочитав работу; а если у вас остаются сомнения и вы по-прежнему хотите пожаловаться, вспомните о том, сколько творений на фикбуке лежит, где буквально pwp между условным (ой) пятнадцати- или четырнадцатилеткой и мужчиной / женщиной за тридцать. NB! Также, если вы захотите ознакомиться с додзинси, вы должны быть лицом, достигшим возраста восемнадцати лет, обладающим крепкой психикой и берущим на себя всю ответственность за ваше состояние после прочтения. Приятного чтения 💀Конец предупреждения
Двадцать пятое ноября, тысяча пятьсот семнадцатый год Один из богом забытых полукриминальных портов Норт-Блю
Бепо любезно принёс ему полотенце — Ло ненавидел сырые, промозглые туманные вечера, не являвшиеся редкостью для северных морей, однако всё равно порядком раздражающие, и становился ворчливее обычного, когда был вынужден зябко подрагивать, растирая худые плечи руками; команда приспособилась — старалась не допускать таких ситуаций, а если они и случались, то кто-нибудь обязательно оказывался рядом с сухой одеждой, горячим чаем или, как сегодня, полотенцем. — Благодарю, — на бледных губах Ло промелькнула едва заметная слабая улыбка, и, прежде чем вытереть лицо и шею, он зарылся носом в пушистую ткань, вдыхая запахи чистящего средства и лаванды — это немного успокаивало, напоминая, что сейчас он в месте, где о нём могут позаботиться. Где всё хорошо. — Капитан… — голос Бепо был севшим и тихим; он отвёл взгляд, почёсывая когтем щёку, и, помолчав несколько секунд, всё же продолжил: — Шачи сообщил, что уже всё приготовил… для вас. В трюме, — Бепо наконец-то решился посмотреть в серые глаза напротив, которые практически мгновенно потемнели, цветом теперь напоминая мрачные тучи, гонимые бураном над зимними островами. Снаружи послышалось тоскливое завывание ледяного ветра. — Я выражу ему свою признательность позже, — Ло вытер остатки влаги с кончиков волос, решив, что этого достаточно, и, перед тем как развернуться, покинув Бепо, негромко проронил: — Сходите с ребятами в бар… на пару часов. Знаю, погодка дерьмовая, но можете гулять за мой счёт, — уголки губ слегка дёрнулись, и Ло, отрывисто кивнув напоследок, скрылся в темноте субмарины, уже не услышав хрипловатого «конечно, капитан». Он спешил. Ублюдок, совершенно случайно замеченный недалеко от табачной лавки в здешнем спальном районе, вряд ли уже очнулся, но это должно было произойти довольно скоро — сильный удар по голове обычно вырубает лишь на несколько минут, а хлороформ — действует пятнадцать-двадцать до того, как человек начнёт постепенно приходить в себя. Ло нужно хотя бы немного подготовиться. Он спрыгнул с узкой железной лестницы и, пройдя короткий коридор, открыл маленькую дверь, прошмыгнув внутрь и тотчас заперев замок, после чего шумно выдохнул, сжав толстовку подрагивающими пальцами. Теперь никто не должен помешать. В полупустой комнате, где единственным источником больничного света была огромная лампа, нависающая над массивным столом, лежал полностью голый мужчина средних лет — его руки, ноги и даже торс с шеей были плотно прикованы к гладкой металлической поверхности, а кожа из-за ярких белых бликов казалась смертельно бледной. Ло тяжело сглотнул, стиснув кулаки, и мотнул головой — ещё успеет насмотреться. Он осклабился, едва сдержав нервный смешок, готовый вырваться из судорожно вздымающейся груди, и торопливо подошёл к найденной пару лет назад в антикварном магазинчике Саут-Блю чудной вытянутой тумбе, на которой аккуратно был разложен весь арсенал: накрахмаленный халат, несколько медицинских масок и пар перчаток, колбы, наполненные веществами, небольшая коробка, зловеще поблёскивающие в полумраке шприцы, зажимы, скальпели и другие инструменты, покоящиеся на жестяных подносах. Ло усмехнулся, осторожно коснувшись кончиком пальца иглы для спинномозговой пункции и прикрыв глаза. Ему нравился идеальный порядок. Со стороны стола послышались шевеление и слабое мычание — Ло резковато обернулся, нахмурившись, и быстро надел на себя халат, застёгивая слегка трясущимися от нетерпения пальцами мелкие пуговицы, натянул маску до самого носа и перчатки — в последнюю очередь. С губ сорвался рваный выдох. «Не медли, Ло». Взяв в руки скальпель — просто на всякий случай, — он подошёл ближе к столу и скрестил руки на груди, внимательно всматриваясь в морщащегося мужчину: для начала нужно побеседовать с ним; это было… что-то вроде прелюдии в алых тонах. Для разогрева эмоций. Аппетита. Напоминания самому себе, почему он продолжает, почему должен продолжать. Мужчина закашлялся, приоткрывая один глаз и щурясь, недовольно ворча и вздыхая. Ло стойко ждал — пока тот попытается встать и оглянуться, пока дёрнется несколько раз, пока встретится с ним взглядами, смотря с толикой непонимания и нарастающей необузданной паникой. Страхом. Настоящим животным страхом. Ло захотелось рассмеяться от удовольствия. — Э-эй, — сипло выдавил из себя мужчина, нервно, пугающе криво улыбнувшись — типичная защитная реакция, не более. Ло уже привык к этому, как и к попыткам договориться и разжалобить, отчаянным угрозам и мольбам. Он знал, чем всё закончится, и не испытывал ничего кроме отвращения, ненависти и предвкушения — ему нравилось видеть, как меняются эмоции на их жалких, перекошенных от испуга и страданий лицах, как мечутся крысиные глазёнки в поисках спасения; нравилось наблюдать за попытками исправить ситуацию, за появлением жуткого осознания, отражающегося в стекленеющих зрачках: никто не придёт, ничто не поможет. Ло помнил грубый хриплый смех, мозолистые руки, дикую, безумную боль, разрывающую, казалось, все внутренности, а вместе с ними — душу. Он помнил, как его трясло, как тело каменело от ужаса, а ледяные губы могли только приоткрываться в беззвучном крике о помощи. Ло помнил всё очень хорошо. И теперь хотел, чтобы это запомнил он. Все они. — Какого чёрта, парень? — мужчина рванул руками, и Ло не без удовлетворения заметил, как вздулись вены на чужих запястьях, а дыхание стало более сорванным. — Что происходит? Если это какая-то шутка… — Я похож на шутника? — холодно поинтересовался Ло, сверкнув глазами и подавшись чуть ближе, крепко ухватив того за колючий подбородок. — Отвечай же, сукин ты сын. — Я… — тот куснул себя за губу, сдирая сухую кожицу и машинально слизывая кровь, после чего вскинул возмущённый взгляд. — Эй, у меня вообще-то имя есть! — А это имеет значение? — хмыкнул Ло, с нескрываемым презрением всматриваясь; черты — острые и грубые, глаза непонятного водянистого цвета, на волосах уже проглядывается седина. Ему тридцать пять — или сорок, — у него довольно спортивное тело, с бритьём которого явно не слишком заморачиваются. Ло быстро облизнулся, шумно сглотнув. Похож. — Для меня, — он криво усмехнулся, покачав головой, — гораздо важнее то, что ты делаешь, а не то, как тебя зовут. — А-а-а, — губы мужчины растянулись в мерзкой самодовольной улыбке. — Ты про мои скромные подвиги в барах? — Скорее пьяные дебоши с избиением, — сухо поправил Ло, с небольшой заминкой добавив: — И не только про них. На секунду лицо мужчины приобрело озадаченное выражение — Ло не был до конца уверен, наигранное ли, — после чего тот фыркнул, посмотрев прямо, немного пристально, и уже собирался было что-то сказать, однако не успел — Ло сжал скальпель в кармане халата, намеренно давя пальцем на лезвие, чтобы хоть как-то заглушить всколыхнувшиеся эмоции, и отрывисто спросил: — Сколько ей было лет? — Я не спрашивал, — мужчина прикрыл потемневшие — Ло был готов поклясться, что от голода, — глаза. — Может, тринадцать или четырнадцать?.. Ну, в любом случае она была не хуже того мальчишки! — он коротко хохотнул, и его голос жутким эхом разнёсся по комнате. Ло отчётливо почувствовал, как к горлу подступает тошнота. — Ему было лет семь. Такой милый, беззащитный и так хорошо отсасывал, — мужчина затрясся всем телом, дико улыбаясь и издавая нечто отдалённо похожее на смех. — Знаешь, у детей прекрасные невинные тела. «Блять. Блять, блять…» — А юные подростки весьма горячи… особенно девушки. Хотя и парни тоже ничего. Мне нравится наблюдать, как они переодеваются, — забыв, что прикован, мужчина в очередной раз дёрнулся, звякнув железом и сузив глаза. — Эй, ты же… пират, верно? — его губы распылились в победной ухмылке. — Тоже преступник. Уверен, не менее беспринципный. Хочешь посмотреть, как я трахну малолетку? Обещаю, тебе понравится. Мы оба насладимся, а потом я спокойно уйду. И забудем про этот маленький конфуз… Ублюдок не замолк на этом: лишь перевёл дыхание, чтобы продолжить говорить, расписывая во всех подробностях каждое действие и объясняя, отчего это будет так восхитительно, пока Ло неподвижно стоял, ощущая, как капли холодного пота стекают по позвоночнику. Он давно понял, что ему — им всем — неважен пол, почти неважна внешность; только возраст — желательно не старше пятнадцати, — а ещё чтобы были одиноки и брошены, гнили на самом дне общества. Такие — идеальные цели для сволочей, столь отчаянно жаждущих почувствовать сладость власти, увидеть, как беспомощна жертва, как всесильны они, осознать практически полную безнаказанность при правильном подходе. Мужчина захлёбывался в собственных словах, явно давно погрязнув в мерзких фантазиях, отвратительно хихикал, закатывая глаза, уже не думая о том, что находится в плену, а Ло молчал ー его начинало мелко потряхивать. — …Я бы непременно обхватил эту изящную нежную… — Довольно, — неожиданно даже для самого себя рявкнул Ло, со всего размаху стукнув кулаком по столу и едва заметно поморщившись от прошедшейся до локтя вибрации и резанувшего слух звона — зато мужчина сразу же заткнулся. — Я услышал достаточно, чтобы принять решение. Поджав губы, Ло натянул маску повыше и просто направился обратно к тумбе, уже зная, что выберет, с чего начнёт и чем закончит. Мужчина чуть приподнялся, обеспокоенно вглядываясь и пытаясь рассмотреть, что именно тот делает. — Ты… — он побледнел ещё сильнее, теперь переплюнув даже труп. — Ты шутишь. — Ты можешь так думать, если тебя это утешит, — Ло пугающе осклабился и бросил короткий взгляд на встревоженного мужчину. — Что ты задумал, чёрт возьми? — истерично выкрикнул тот, завозившись, натягивая цепи до предела, гремя, но Ло больше не смотрел на него, задумчиво разглядывая инструменты; он молчал несколько минут, пока мужчина всеми возможными способами пытался обратить на себя внимание, одновременно угрожая, задабривая и забалтывая, и наконец-то произнёс, поджав губы: — Ты говорил, что тебе нравится, когда твой член или что-нибудь ещё растягивает их милую узкую дырочку, верно? Звон, исходивший со стороны стола, прекратился. — Да. Именно так. На мгновение желудок Ло скрутило до острой жгучей боли, но, с силой ущипнув запястье, он быстро вернул себе самообладание, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов. «Чёрт». — Славно, — он громыхнул инструментами и, сунув в карманы нужный, вернулся к столу, где нервничающий с каждой секундой всё больше мужчина по-прежнему не оставлял попыток освободиться. — Тогда, полагаю, это будет отличным стартом нашего маленького приключения, — Ло выудил относительно небольшое устройство, состоящее из коробки грушевидной формы с прикреплённым сверху винтом, и медленно помахал им перед чужим носом, чувствуя, как волей-неволей на губах появляется кровожадная улыбка, по чудовищности не уступающая даже дофламинговской. Впрочем, сейчас плевать — он совершенно не собирался сдерживаться, верша свой импровизированный суд. Это время было только его. — Приключения? — мужчина рвано выдохнул, судорожно вращая глазами и, видимо, пытаясь зацепиться за что-то, потенциально способное хоть немного подсобить. — И что это за хрень, блять? — Ты же так говоришь, — Ло усмехнулся, скользнув пальцами по винту и обхватив его покрепче, — перед тем, как сделать это. Припоминаешь? — Я делаю их первый раз незабываемым, — прохрипел тот, сжав наручники до побеления запястий. — Это действительно весьма захватывающе. — О, не сомневаюсь, — ядовито процедил Ло, с лязгом щёлкая лепестками и приставляя сжатый металлический корпус к чужому анусу. — В таком случае сам ты наверняка будешь плакать от восторга. Глаза мужчины устрашающе широко распахнулись. А в следующее мгновение, когда Ло, впившись жадным взором в него, не желая упускать ни единого мгновения, крутанул винт, немного раскрывая лепестки, раздался первый вскрик, вызвавший короткий всплеск безумного наслаждения — Ло страждуще облизнулся, слыша треск тканей и чуя слабый запах крови. — Нет! — мужчина в отчаянии рванул руками, но замки были крепкими — Ло не терпел оплошностей и недоработок. — Боже, прошу, не надо!.. Ты… ты не понимаешь, что творишь! Душераздирающие вопли-мольбы. Он часто слышал их — он не забыл, как жалобно просил сам. Конечно же, поначалу это заставляет вздрагивать, сбивает с толку даже самых жестоких, но со временем привыкаешь ко всему, и это становится не более чем раздражающим фоновым шумом. Ло бросил взгляд на мужчину, но решил пока не затыкать его: по крайней мере можно наслаждаться ором, а слова пропускать мимо ушей. Винт снова пришёл в движение, лепестки угрожающе заскрипели, раня, терзая нежную кожу, мучительно медленно разрывая прямую кишку изнутри: аромат крови становился отчётливее, и теперь к нему примешивалась вонь — воздух пропитывался гнилью, чем-то кислым и удушающе отвратительным, но для Ло сейчас подобные мелочи совершенно не имели значения. Он остановился ненадолго, глядя на мужчину, кажется, забывшего, как нормально дышать, из-за болевого шока, и слегка шипяще произнёс: — Ты чувствуешь это? Прекрасно, прекрасно… Надеюсь, тебе нравится, — с губ слетел тихий хриплый смешок, — уверен, ты рад, что те дети получили такое же неземное удовольствие. Мужчина чуть приподнял голову и открыл рот, пытаясь что-то ответить, но Ло не интересовали ни его мнение, ни возможные оправдания или убогие попытки раскаяния — он резко повернул винт, раскрывая лепестки сразу наполовину, а в следующую секунду маленькую комнату разорвало от заставляющего стынуть кровь в жилах визга-воя, отскакивающего от плотных стен, отдающегося эхом в ушах, казалось, яростно пытающегося вырваться на волю, чтобы долететь до других людей. Ло едва слышно горько усмехнулся. Никто не придёт. Никто не поможет. — Я… я дам тебе денег… Много, много денег, — чужой голос стал совершенно другим — от самоуверенности не осталось и следа, исчез налёт былой наглости. — У меня есть, правда, — во влажных глаза по-прежнему тлела крохотная надежда. — Моя отец очень богат! Давай прекратим это… пожалуйста. В конце концов, если ты продолжишь, то… чем ты лучше меня?! Моя смерть, моя пытка… Они не помогут детям, о которых ты так печёшься! На какое-то время воцарилась тишина, пугающая и кромешная — это был звук пустоты. Ло сжал скальпель до боли в пальцах, раздирая губы острыми кончиками зубов, и спустя несколько минут всё же посмотрел прямо в чужие глаза, зло сощурившись: — Меня не интересует деньги, — он подался вперёд, нависая над мужчиной высокой тенью; тот шумно сглотнул. — И, да, ублюдок, я не святой; но я лучше тебя, — рука Ло метнулась к бледному, выглядящему сейчас таким хрупким горлу и сжала, несильно, но достаточно, чтобы вызвать хрип. — Ты заставляешь страдать невинных. Я избавляю мир от таких ничтожеств, как ты, спасая детей, которых ты и другие пытаетесь опорочить и о которых я никогда не перестану беспокоиться — тебе что-то не нравится в этом? — Просто убей меня, — сипло, моляще проговорил мужчина. — Просто… — Убей? — язвительно закончил за него Ло, приподняв бровь. — Нет. Ни за что. Это моё вершение справедливости и моя месть — я хочу, чтобы ты страдал не меньше, я хочу, чтобы другие, такие же, как ты, понимали, что их ждёт… О, я вижу вопрос в твоих глазах: должно быть, тебе интересно как, так вот знай — когда мы закончим, твоё тело будет приковано к флагштоку на пристани с запиской: «Я недостоин жизни и прощения, но всё равно молю об отпущении и готов смиренно принять кару за грехи свои», — горло сдавило сильнее. — Как тебе это нравится, а? А? Вижу, ты благодарен мне за то, что я не отдам твоё тело на растерзание морским тварям. Тебя ещё смогут похоронить, если захотят. Ло расхохотался, убирая руку и позволяя мужчине сделать медленный прерывистый вдох, и вновь вернулся на своё место, с мрачным удовольствием произнеся: — Продолжим. И снова вопли и крики, перемежающиеся с уже по привычке слетающими с уст мольбами и обращениями к Богу. Теперь Ло принципиально раскрывал лепестки мучительно медленно, ни разу не сорвавшись: чем неторопливее пытка, тем больше мучений для жертвы, тем чище наслаждение. Спустя час, когда стол был залит кровью, а у мужчины не было сил даже шептать, он наконец-то кивнул сам себе и, не заботясь об осторожности, грубо вырвал устройство из заднего прохода, оставляя напоследок несколько ранений. — Акт первый окончен, — Ло положил окровавленный прибор на край стола и подошёл к мужчине ближе, небрежно потрепав его по щеке. — Начинаем второй… Боже, и не смотри на меня так, — он прыснул, прежде чем со всей силы залепить пощёчину до горящего красного отпечатка ладони. — Неужели ты рассчитывал, что мы закончим на этом? Хм, как там было… — Ло наигранно призадумался, выгнув бровь и посмотрев наверх, постукивая носом ботинка о пол. — Ах да! — он прищёлкнул пальцами, искусственно рассмеявшись. — «Мне нравится, когда их восхитительный маленький раскрывается вокруг моего толстого члена. И я люблю их наказывать, если они стараются недостаточно хорошо». Ло затих на несколько секунд, нервно щёлкнув пальцами, и размеренно выдохнул. «Спокойно. Спокойно». — Я не собираюсь останавливаться. Так что… открой рот шире, подонок. И кайся. Впрочем, ты всё равно не будешь прощён. И Ло не соврал — ни насчёт того, что продолжит пытки, ни насчёт покаяния — он не собирался закрывать глаза на совершённые мужчиной преступления, но, прежде чем отдавать на Суд, хотел устроить ему небольшую экскурсию в ад, впрочем, на этот раз оказавшуюся короче первой: со ртом чаще всего удавалось разобраться довольно быстро, и, хоть это не нравилось Ло, наслаждение от вида острых кончиков лепестков, царапающих нежную кожу языка, раздирающих щёки изнутри и окрашивающих сухие уголки губ в ярко-алый был несравненным. Тяжело дыша, спустя минут тридцать он наконец остановился, сжимая побледневшими пальцами винт, и ухватился за край стола, чтобы не рухнуть от перенапряжения — второй акт был закончен, и теперь запахи крови и пота били в нос сильнее, чем звон и крики — по ушам. Мужчина судорожно всхлипнул, издав что-то похожее на вой. Его рот был разорван, но не до конца: достаточно, чтобы изуродовать внешность и лишь способности произносить слова чётко, но недостаточно, чтобы полностью разучиться издавать звуки и хоть как-то разговаривать. — Сколько их было? — проронил Ло, немного придя в себя, выпрямившись и отложив инструмент в сторону, после чего направился к тумбе, чтобы поменять перчатки и взять новый прибор. — А? Ну же, не стесняйся — все свои, — послышались скрип влажной липкой резины, обтягивающей кожу, шуршание целлофана. Слезливый скулёж. — Ты не выглядишь заправским маньяком, так что, может, Двое-трое? Четверо? Пят… — …надцать, — закончил мужчина, опустив дрожащие веки. Боязнь от признания парализовало его, но, должно быть, тот был уверен, Ло заметит, если он соврёт, а значит, накажет ещё сильнее и изощрённее. Тяжёлый воздух разрезал отрывистый лязг. Запахло чем-то металлическим, кончик языка обожгло холодком. — Великолепно, — проговорил Ло, доставая из кармана шокер и с мрачным восторгом замечая, как расширяются водянистые глаза. Надо же, эта тварь ещё способна на это даже после всего случившегося. — Значит, пятнадцать ударов. И не смотри так — это меньшее, что ты можешь получить за то, что делал, — послышался короткий щелчок предохранителя, и, огладив большим пальцем кнопку пуска, Ло наклонился, прошипев на ухо: — И не смей кричать. Сиплый выдох — вероятно, мужчина вновь хотел что-то сказать, но Ло не собирался выслушивать: он уже отстранился, без лишних церемоний ударив током сосок. …Горько. Тошно. Ло хотелось биться, плакать, вопить, сбежать куда подальше, утешая себя тем, что во всяком случае это были не его милая сестра или дорогая мать, — однако тщетно; крики исчезали в горячей шершавой ладони солдата, тело сковали липкий страх и сильные руки, а в ушах шумел гадкий смех. — Тише, тише, бестолковый мальчишка. Понимаешь меня? Никому не нужны проблемы. Молчи. — Блять! — на шестом ударе мужчина всё же сорвался, попытавшись выгнуться в спине, — распахнул широко изуродованный рот, захлёбываясь слюной и кровью, затрясся будто в припадке, содрогаясь от тупой, ноющей, жгучей боли, а глаз его невольно потекли слёзы. — Хватит… умоляю, хватит! «Остановитесь… пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, перестань!..» — Поздравляю, — ухмыльнулся Ло, вновь нажав на кнопку, заставляя пленника забиться в конвульсиях, — ты заработал четыре бонуса. Теперь осталось тринадцать ударов. — Нет, — мужчина затряс головой, дрожа всем телом, и, внезапно откуда-то взяв силы, закричал, пытаясь говорить так же отчётливо, как раньше: — Заберите! Заберите меня отсюда! Дозорные, стража — кто-то же должен быть в этом блядском порту! — покрасневшие глаза бешено вращались, будто сканируя помещение, но это было бесполезно. Похоже, ублюдок по-прежнему на стадии отрицания. — ТУТ СУМАСШЕДШИЙ ПИРАТ ПЫТАЕТ ЧЕЛОВЕКА! — казалось, что ещё немного и связки точно не выдержат: лопнут, порвутся, словно старые изношенные шкоты, — и, должно быть, только тогда осознание накроет окончательно, как Аква Лагуна Water 7, оставив тонуть в одиночестве, пока сам ты будешь пытаясь докричаться до случайных людей сквозь толщу воды. — АРЕСТУЙТЕ ЕГО, ЧЁРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ! На секунду — нет, даже меньше — Ло испытал нечто отдалённо напоминающее сочувствие: ему как никому другому было знакомо не только ощущение, когда тебя ломают, но и накрывающее жуткое понимание того, что людям, которые должны защищать, на самом деле в общем-то наплевать на тебя — и стоить только условному члену Драконьего Племени, влиятельному пирату или правителю помахать у них перед носом пачкой белли, сумма которых превышает их годовую зарплату раза в два, большинство продастся с потрохами глазом не моргнув. И неважно, о ком речь: маленький ли ребёнок, озлобленный пират или трусливый насильник — чаще всего всех ждало одно отношение и одна судьба, если того возжелают сильные мира сего. — Накричался? — холодно поинтересовался Ло, стискивая шокер пальцами почти до хруста. — Советую так впредь не делать, — серые льдистые глаза недобро сверкнули в полумраке, и он подошёл ближе, позволяя белому озарить бесцветное лицо. — Потому что свои теперь тридцать четыре удара ты получишь сполна. А заорёшь снова — будет больше, — искра тока на мгновение блеснула меж электродами, заставив мужчину шумно сглотнуть. — Ты знаешь правила, сучоныш. — Нет! Стой!.. …Ло уже не был уверен, был ли это крик мужчины или его собственный из воспоминаний одиннадцатилетней давности — он в любом случае доведёт начатое до конца, пусть даже задохнётся от собственных страхов, эмоций и видений. Ло знал, что делает что должно. Время будто остановилось, а может, понеслось с бешеной скоростью: он не знал, потому что потерялся в нём — не существовало ничего за исключением него самого, очередного ублюдка, которому требовалось преподать последний в его никчёмной жизни урок, и стола, молчаливого и тусклого — он повидал много пыток, вероятно, даже больше, чем его нынешний владелец. Когда дыхание начало сбиваться ощутимо, а интуиция подсказала, что ещё несколько ударов током — и мужчина как минимум отключится на пару часов, Ло заставил себя замереть, приоткрыв рот, чувствуя, по шее скатываются капли, а в глазах становится слишком сухо. Останавливаться — пожалуй, это было самым трудным. И как бы он ни говорил самому себе, что путь ощущения хоть с головой накроют, всё равно знал, что ничего хорошего точно не выйдет — в конце концов настолько чистое безумие даже ему было не к лицу. — Ха, — спустя несколько минут прозвучало в гнетущей тишине, в то время как пальцы нащупали кнопку, закреплённую к низу стола, — комната вспыхнула более ярким светом, и теперь было отчётливо видно огромное зеркало, до этого мрачной невидимой тенью свисавшее с потолка. — Посмотри-ка на себя, — издевательски протянул Ло, немного поправляя конструкцию, чтобы мужчина видел себя полностью. — Какой же ты всё-таки жалкий, ублюдок. Видишь, видишь? Ничтожество. Он расхохотался, ощущая странный прилив энергии, и, посвистывая, направился к тумбе. — Полюбуйся на себя, пока я приготовлю необходимое. Мужчина что-то слабо промычал в ответ, но Ло уже полностью сосредоточился на выборе препаратов — наступала одна из его самых любимых частей. Ведь хуже веры в то, что ты действительно гроша ломаного не стоишь, потери себя и жестокой пытки надеждой ничего не придумаешь. — Надеюсь, ты не против уколов вену, — проговорил Ло, подойдя, — но, разумеется, на самом деле ему было абсолютно всё равно. Более того, он был бы даже рад, окажись у этой сволочи боязнь подобных вещей. Цепи привычно тревожно звякнули, Ло щёлкнул защитным колпачком и ткнул иголкой в алюминиевую крышечку, наполняя цилиндр собственноручно придуманной и созданной, мутноватой бежевой жидкостью доверху. В воздухе запахло сладковатым отбеливателем, фруктами и спиртом. — Знаешь, на самом деле ты должен быть благодарен, — сказал Ло, сжимая на всякий случай зафиксированную руку мужчины и, не обращая внимания на протяжный хрип, наполненный слабым отчаянием, ввёл препарат полностью, после чего вновь принялся наполнять шприц — он планировал сразу дать достаточное количество доз. — В конце концов твоя жизнь всегда была непримечательным дерьмом, ведь даже не спрашивая, я могу с уверенностью сказать: никаких нормальных отношений, никакой постоянной работы, никаких друзей — верно? — Ло ненадолго остановился, чуть склонив голову, но не услышал ответа — и сразу же посуровел. — Если да, кивни. Мужчина слабо дёрнул головой, явно не собираясь ни комментировать, ни спорить, ни делать что-либо ещё: возможно, он был слишком измотан, а может быть, хотел услышать мысль до конца. — Ну вот, я же говорил, — с явным удовлетворением в голосе произнёс Ло, продолжая. — Единственными отдушинами являлись алкоголь, драки, потасовки и маленькие дети, на которых ты охотно вымещал все свои эмоции, — Ло отложил шприц в сторону и, подцепив чужой подбородок, заглянул в глаза, выговаривая каждое слово: — Сам посуди — разве нужно такому продолжать существовать? И может ли быть подобная жизнь у хорошего человека? — Ло помолчал несколько секунд. — Правильно, не может. Значит, кто ты? — он наклонился ближе, едва заметно морщась от гнилостного запаха, исходящего изо рта мужчины. — Ну же, ответь мне, — пальцы сжались сильнее. — Или ты не знаешь? — П-лохой, — еле выдавил из себя тот, содрогаясь от боли. — Я плохой. — Нет, дорогуша, — усмехнулся Ло, чуть поворачивая его голову в сторону, — ты не просто плохой. Ты больной ублюдок. Ты бесполезный, абсолютно никудышный человечишка, срывающийся на других и удовлетворяющий омерзительные инстинкты самым гадким из возможных способов. Ты жалок. Ты отвратителен — и тебя уже ничто кроме смерти не способно исправить. Не сдержавшись, он сплюнул в конце своей небольшой тирады прямо в искривившееся лицо напротив и вновь взялся за шприц, намереваясь поставить оставшиеся пять уколов. — Повторяй, что я сказал. Вслух. — С… колько? — просипел мужчина, уже даже не споря и не возмущаясь. Ло тихо хмыкнул про себя — надо же, ублюдок стал послушнее раньше, чем ожидалось. — Пока не решу тебя остановить. А до тех пор выполняй приказ. Мужчина нервно-заторможенно мотнул головой, кашлянул — с изорванных губ слетела мокрота вперемешку с кровью, — и начал покорно говорить: — Я больной ублюдок. Я бесполезный, абсолютно никудышный… Как ни странно, истерзанное тело чуть расслабилось, и, пока мужчина занимался самоуничижением, Ло спокойно ввёл жидкость, истратив все приготовления. Впрочем, это не беда — он без проблем сможет сделать ещё. А вот сейчас хорошенько повеселится. Ло подавил желающий как никогда сильно вырваться истеричный смешок и, скрестив руки на груди, слегка навис над мужчиной, по-прежнему повторяющему оскорбления, словно мантру. Он умел выжидать: пришлось научиться, столкнувшись с жуткими последствиями от торопливости, когда речь шла о важных вещах, но зато после иссушающего изнури томления награда казалась яркой и сладкой — словно свежие ягоды с летнего острова, взрывающиеся тысячью вкусов и ароматов на языке. Этот раз не стал исключением. Ло покосился влево и, коротко кивнув самому себе, сделал тихий глубокий вдох, прежде чем наигранно весело и строго, с тонкой издёвкой проговорить, прервав чужой монолог: — Так, так, — скалясь, он сделал пару шагов и, протянув руку, щёлкнул ногтем по головке вставшего члена. Лицо мужчины стремительно побагровело. — И что же это у нас такое? Боже правый… — Ло искусственно засмеялся, обходя стол и становясь с другой стороны. — У тебя что, стоит от того, что я с тобой делаю? — Н-нет!.. — непроизвольно вырвалось у мужчины, и он, поймав взгляд Ло, машинально съёжился, принявшись бубнить, отчего-то стараясь объясниться словно провинившийся подросток: — К-клянусь, это… это произошло просто… я, я… — его взгляд упал на пустой шприц, и зрачки чуть расширились, что, разумеется, не осталось без внимания Ло — он многозначительно приподнял бровь и, взяв прибор двумя пальцами, повертел им у мужчины перед носом. — Что, что такое? Ты думаешь, что это я вколол тебе возбуждающее средство? — он покачал головой, отшвыривая шприц в сторону и от души наслаждаясь тем, что всё как обычно идёт по плану. — Похоже, ты не только ублюдок, но ещё и идиот, раз не смог понять, что это была смесь обезболивающего и успокоительного… О, я вижу непонимание — хочешь узнать зачем? — Ло в лёгком волнении облизнул чуть потрескавшиеся губы. — Ну, видишь ли, если всё время страдаешь, со временем происходит привыкание. Я решил дать тебе маленькую передышку до того, как перейду к финалу или десерту, если тебе так угодно, но похоже, — Ло похабно ухмыльнулся, пережимая по-прежнему твёрдый член у основания, — ты только жаждешь продолжения. Тебе всё, оказывается, нравится. Мужчина испугано замотал головой — насколько это вообще было возможно в его положении, — сбивчиво тараторя: — Я побожиться готов! Не понимаю, почему так, но правда, это какое-то… — Можешь не оправдываться, — пренебрежительно махнул рукой Ло, сощурив глаза, не скрывая презрительной насмешки: — Я уже понял, какой ты извращенец, — он неспешно приблизился, остановившись на уровне плеч и вновь положив руку на чужое горло, чуть стискивая. — А теперь говори мне, кто ты. — Больной ублюдок. Бесполезный, абсолютно… — Нет-нет, это я уже слышал, — перебил Ло, опасно улыбаясь и слегка надавливая на сонную артерию. — Есть ещё кое-что. — И… извращенец. — И? — Я… — мужчина растерянно моргнул, безуспешно пытаясь угадать, какое именно слово хотят от него услышать. Ло слегка разочарованно прищёлкнул языком, но всё же, закатив глаза, удосужился сообщить, глумливо растягивая гласные, будто разговаривая с настоящим тупицей: — Шлю-юха. Грязная похотливая шлюха, вот ты кто, — Ло отпустил горло, вместо этого теперь оттягивая губу, и властно произнёс: — Повтори. — Шлюха. Грязная похотливая шлюха. — Кто? — внезапно гаркнул Ло, залепив мужчине размашистую пощёчину. — Отвечай нормально! — Я, — жалобно проскулил тот, — это я грязная похотливая… Ах! — его глаза распахнулись: Ло, решив добить ублюдка, ткнул пальцем в по-прежнему возбуждённый орган, вызвав стон боли и нездорового удовольствия, и неодобрительно покачал головой: — Какой же ты всё-таки убогий. Постыдился бы… Ох, хочешь, чтобы я облегчил твои мучения? — протянул Ло, откровенно потешаясь и измываясь. — Как мило. Тебе придётся хорошо просить меня об этом… Даже умолять, — он приблизился к чужому лицу, осклабившись. — Выполнять все мои приказы, как будто ты животное, — с этими словами он, недолго думая, согнул ногу в колене, надавливая подошвой на лицо мужчины, желая оставить след. — Грязь заслуживает только грязи, — он немного поводил пяткой, скользнув каблуком к переносице, после чего, всё же убрав ногу, грубо схватил мужчину за волосы, практически прорычав на ухо: — А теперь смотри, смотри в зеркало. Видишь себя, своё уродливое тело, чувствуешь ли беспомощность и никчёмность? — Ло с силой рванул пряжи, выдирая несколько и заставляя мужчину коротко вскрикнуть. — Скажи-ка мне, кто ты такой? — Шлюха, ублюдок, ничтожество, — с израненных губ сорвался судорожный всхлип, тот хныкнул, но, коротко сглотнув, продолжил перечислять: — Никудышный, жалкий, мерзкий, отвратительный… Ло нравилось слушать это — даже больше, чем нравилось; он просто обожал видеть, что слова делают с людьми, насколько страшна бывает их сила, насколько могущественно влияние. Мужчина послушно повторял всё, что Ло велел, и, сам того не замечая, постепенно начинал верить в это. Он говорил, с повиновением и расстановкой, с каждым новом словом, вдохом всё больше проникаясь, пока Ло подрагивал от пробирающего до мурашек блаженства от чужого смирения, в то же время то и дело ощущая, как тело бросает то в жар и холод, сердце бьётся пугливо и быстро, пока в голове стучит гулко набатом, звучат те же слова, но совершенно другим голосом, по-прежнему врывающимся в и без того беспокойные сны вместе со вспышками из кошмарных видений. Ло старался напоминать себе, что те ужасы давно позади, и теперь он вершит судьбы, но проклятая память всё равно умудрялась подкидывать болезненные воспоминания — он жмурился, сжимая и разжимая кулаки, и снова видел перед собой очередную бесконечную заснеженную дорогу, белизну которой разбавляли лишь чёрные перья, маячившие перед самым носом. Глядя на широкую спину, скрытую шубой идущего впереди Кора-сана, Ло, угрюмо молчавшему и время от время шмыгающему носом, всегда хотелось спросить, броситься вперёд и, встав на пути, раскинув руки в стороны, отчаянно выкрикнуть, наконец-то позволив слезам хлынуть по щекам: «Почему ты защищаешь меня? Почему хочешь помочь? Почему любишь меня? Я ведь грязный, испорченный, посмотри на эти белые пятна, покрывающие моё тело, и на чёрные, что изъели мою душу, словно черви — труп». Почему, Кора-сан? Неужели я заслуживаю этого? — Скажи, — резко оборвал мужчину Ло, когда тот, распятый физически и душевно, почти начал рыдать спустя пятнадцать минут беспрерывного самоунижения, и едва не упал от тотчас ударившей по барабанным перепонкам тишине, нарушаемой лишь собственным сбитым дыханием, — что тебе хочется сделать после всего этого? Ты же теперь понимаешь, правда? Тот не ответил — только попытался метнуться, видимо, силясь хоть как-то облегчить по-прежнему доставляющее неудобства возбуждение, и посмотрел неверяще, с нескрываемой болью, на что Ло лишь усмехнулся. В водянистых глазах плескались слёзы и ненависть. Теперь не к нему. К себе. — Ты мечтаешь содрать с себя кожу, — наконец произнёс Ло, и так всё прекрасно зная, впившись ногтями во внутреннюю сторону ладони до красных отметин. Он рвано выдохнул, чувствуя, как воспоминания вкупе с омерзением вновь накатывают волнами, и скрипнул зубами, зажмурившись. Ло всё ещё трясёт ー и дело вовсе не в ухабистой дороге или дерьмовом извозчике. Он сжимается в комочек, желая стать как можно меньше, а лучше вовсе исчезнуть, и давит жалобный всхлип, затыкая рот ладонью: Ло по-прежнему не понимает, что те солдаты сделали с ним, почему не убили, позволив уйти, и ещё долго смеялись вслед, выкрикивая непонятные слова, значение которых он узнает только лет в четырнадцать, волею случая находясь в обшарпанном баре Саут-Блю в компании глумливо улыбающихся и пьяных ровесников, — и скривится от отвращения. Единственное, что он ощущает совершенно чётко, так это грязь, въевшуюся под кожу, пропитавшую всё тело насквозь, ー Ло испорчен, Ло сломлен, помечен навеки холодными пальцами, коснувшимися везде, распотрошившими и испоганившими душу и тело — всё. — Выстирать её в кипятке, — Ло сипло закашлялся и, больно ущипнув себя за запястье, неровной походкой медленно направившись к столу, глядя на слабо дёргающего мужчину с нескрываемым отвращением, — изрезать ножом, растереть до крови, залить кислотой. Просто убить себя к чёртовой матери. Он остановился, уперевшись бедром в угол, почувствовав сквозь джинсы неприятный холод металла. — Я помогу тебе исполнить твои желания. Мужчину колотит — ему плохо от одной мысли. Ло, запрокинув голову, хохочет — ему страшно и больно, у него всё ещё остались ожоги и шрамы, спрятанные под многочисленными татуировками. Это был ритуал очищения: и так, как Пираты Солнца прижигали рабское клеймо, превращая его в сияющее светило, он пытался выжечь, стереть прикосновения тех солдат. Ло пошарил взглядом: к счастью, ножи, бутылочку с лично изготовленной кислотой, термос и защитные средства он вытащил сразу, так что, подойдя к тумбе и взяв их оттуда, быстро вернулся обратно — теперь полностью готовый осуществить задуманное. «Умри же в мучениях, сволочь». …Сначала ничего чувствуется: Ло знал это, потому что экспериментировал на себе, но всё равно не мог не злиться и, нанося бесчисленные порезы, провоцирующие короткие слабые вскрики-стоны, остервенело втирая раствор в чужую кожу, натянув респиратор до самого носа, уже фантазировал о будущей реакции мужчины — которая, к его удовольствию, в конце концов проявилась. Это был фатальный удар: лёгкие, жжение внутри которых принялось стремительно нарастать, сжимались от сильного кашля вместе с желудком, из носа — пожалуй, одной из немногих неповреждённых частей тела, — хлынула кровь, а грудь сдавило, словно в неё вонзилась тысяча осколков, вырывая свистящее дыхание и вызывая непрекращающиеся судорожные спазмы, сковывающиеся все внутренности, выворачивая их наизнанку. Запах крови кружил голову, тени пыли и блеска больничного света танцевали, беспорядочно отскакивали от быстро покрывающегося алым лезвия, — и даже если бы Ло очень захотел, прямо сейчас он бы ни за что не смог остановиться. Это была кульминация, где каждый вздох — несправедливость, каждый вопль — пронзительный роковой звон, утягивающий в океан небытия; звуки, издаваемые мужчиной, — не слова, а сама сущность страданий, пропитанная несчастьем и горестью, — в ней нет, не было и не будет места надежде и свободе. Ло мог бы продолжать ещё очень долго, но на задворках сознания мелькнула мысль, что ещё немного, и мужчине придёт конец — об этом весьма красноречиво свидетельствовали существенно замедлившееся сердцебиение и явно предсмертные хрипы — Ло помнил, что балансирующие на грани жизни и смерти жители Флеванса, некоторых из которых он держал на руках, прежде чем отпустить в мир иной, издавали такие же. «Последний акт». Он крупно вздрогнул. Отшатнулся, шумно сипло втянув в себя пропахший железом воздух, отчаянно хрипя, и, схватившись за термос, одним размашистым движением выплеснул раскалённую жидкость на мужчину, незамедлительно взвывшего, забившего в агонии от лопающейся тонкой изувеченной кожи, после чего практически подлетел к столу и, зажав в одной руке нож, зло зашептал на грани срыва — вот он, долгожданный конец постановки, когда справедливость должна восторжествовать: — А сейчас слушай меня внимательно, кусок дерьма: я хочу, чтобы в этот момент, прямо здесь и сейчас, ты почувствовал всю ту боль, что испытывали, испытывают и, к огромному сожалению, будут ещё испытывать маленькие девочки и мальчики из-за таких ублюдков, как ты, чтобы испил их слёзы и вкусил страдания, чтобы возненавидел весь мир, своё тело, всего себя; ощутил себя никчёмным и грязным, испорченным, сломанным и сломленным, услышал вой израненной навеки души. Запоминай. Смотри. И сдохни наконец, катись же прямиком в ад! …Свист. Ло был готов поклясться, что уловил именно его, когда воткнул остриё в сердце, услышав мягкое чавканье и ощутив капли брызнувшей крови на руках и щеках. Свист рассёк наэлектризованный от напряжения воздух — и стал последним воспоминанием мужчины, прикрывшего опустевшие глаза и уже желающего просто умереть, тихо и кротко. На несколько минут Ло замер, тяжело редко дыша, по привычке рассматривая смертельно бледное лицо напротив. В такие мгновения он всегда ненадолго, но чувствовал странную подавленность, даже разбитость — возможно, из-за того, что его расправа с неугодными всегда отнимала много эмоций, а может, во всём виноваты всякий раз появляющиеся на задворках сознания мысли: «Этого мало, очень мало» и «Я же… помог, правда?» Впрочем, Ло старался гнать их куда подальше — сигареты, вино и раздумья о дальнейших планах прекрасно справлялись с этой задачей. Он медленно сполз с постепенно остывающего тела и, пошатываясь от нечёткой картинки перед глазами и шума в ушах, выпустил из рук нож, с тихим звоном упавший на холодный пол, после чего плюхнулся на заранее подготовленный стул. Шачи был умницей — знал всё до мелочей, поэтому поблизости стояла бутылка с красным сухим, а также лежала пачка «Первого Короля», рядом с которой покоилась серебряная, с выгравированными замысловатыми узорами зажигалка. Всё было словно в тумане, как и всегда: Ло с обагрёнными по локоть руками выудил пробку практически беззвучно, отхлёбывая сразу половину, совершенно наплевав на то, что алые струйки стекают с обветренных губ, смешиваясь с чужой кровью, щёлкнул чуть подржавевшим колёсиком, поджигая табак, выпустил первое облако пара, жмурясь до цветных пятен и ощущая, как его медленно отпускает, а голова становится поразительно лёгкой, пока в груди сворачивается клубочком успокаивающее тепло. Это тоже было неотъемлемой частью дела: Ло знал, что всем нужна перегрузка и немного времени на то, чтобы расслабиться, не думая ни о чём кроме терпкого вкуса алкоголя или оседающей в горле и бронхах горечи никотина. Он пробыл в таком состоянии до утра: в подвале не предусмотрено наличие окон, а звукоизоляция сделана на высшем уровне, однако Ло уже научился чувствовать время, поэтому, отбросив бутылку и опустевшую пачку в сторону, небрежно обтерев руки о первую попавшуюся тряпку, поспешил на палубу, надеясь, что ребята ещё не проснулись или по крайней мере не вернулись из бара. На корме подлодки он застал свежий ветер, рассвет и Бепо, вглядывающегося куда-то вдаль. — Уже встал? Зная о пугливости сокомандника, Ло всегда давал о себе знать заранее, хоть подкрадываться и внезапно касаться белой шёрстки было довольно забавно. — Капитан… — Бепо всё равно едва заметно вздрогнул и обернулся, всматриваясь в уставшее лицо Ло, его, казалось, навечно залёгшие под глазами синяки. — Вы… закончили? — Да, — немного отрывисто произнёс тот, подходя ближе и опираясь на железную перегородку, чуть сощуриваясь от сияющих лучей неторопливо всплывающего над морской гладью солнца. — А что насчёт вас? — он предпочитал не говорить в подробностях о том, что делает с плохими людьми, своим товарищам. Ло не хотел, чтобы однажды кто-нибудь из них со слезами на глазах выкрикнул ему в лицо «монстр». — Вы хорошо провели время? — Ох, ну, кое-кто немного перепил, — Бепо неловко поскрёб когтями о перила, и Ло был готов поклясться, что, если бы не шерсть, он наверняка увидел бы румянец на чужих щеках. — А так всё ничего. Кстати, — его губы тронула лёгкая улыбка, — мы с Пенгвином и Шачи зашли к той… девочке. Она выглядела гораздо лучше. Ло хмыкнул, опустив голову, пряча резко защипавшие глаза. — Я рад. Очень рад. Её родители были с ней? — он с силой укусил себя за губу, судорожно выдохнув, на что Бепо кивнул: — Мы передали им, что в городе стало опасно, и попросили получше приглядывать за их дочкой… Кажется, она была счастлива, что мы не рассказали о произошедшем в подробностях. — Она сделает это сама, — Ло покачал головой, всё же подняв взгляд, и шумно втянул в себя воздух, мысленно напоминая себе, что он капитан и в любой момент тут могут появиться другие сокомандники. — Когда поймёт, когда будет готова. Когда придёт время. Они ненадолго замолчали, вслушиваясь в бьющиеся о причал волны, отчаянные крики чаек, взмывающих, ныряющих в розовое небо, кажущийся сейчас невероятно далёким редкий говор портовых рабочих, время от времени доносящиеся гудки прибывающих с другой стороны кораблей. Ло взъерошил влажные от пота волосы, лениво размышляя о том, что надо бы сегодня как следует помыться, и покосился на притихшего Бепо, с силой стискивающего рукава оранжевой формы. Он не умел читать мысли — но был готов поклясться, что тот, всегда будучи слишком беспокоящимся и чутким для пирата, наверняка считает, что Ло должен прекратить, — быть может потому, что по-прежнему слышал его крики по ночам, а ещё изредка ловил по-настоящему несчастные болезненные взгляды; и до сих пор утешал во время рыданий, рассеянно поглаживая трясущегося капитана по взмокшей спине — «Пожалуйста, не говори… только не говори никому». Бепо думал, думает и будет думать об этом очень много — однако так и не скажет хриплое хватит; ведь он умный медведь, который хорошо, слишком хорошо знает, насколько Ло погряз в этом, насколько нереально для него перестать, во всяком случае сейчас, насколько он зависим, насколько потерян и оглушён, что не видит иного пути. Поэтому Бепо только коротко улыбнулся, слегка повернув голову и осторожно накрыв ладонь Ло мягкой лапой. — Я… передам Пенгвину, чтобы он прибрался там и подготовил флагшток. — Да, — Ло дёрнул уголком губ, незаметно придвигаясь чуть ближе. — Спасибо, Бепо.